Пуля рассудит - Владимир Григорьевич Колычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Давай, Валентин, давай!
Сбрасывая вызов, Прокофьев ощутил себя в перекрестье прицелов, один Луков смотрел на него слева, другой — справа. Они не спрашивали, а он их все равно понял. И улыбнулся. Настоящая боевая команда — это такая, где все друг друга понимают даже без слов.
— И вам домой пора, — сказал Прокофьев.
— А как же Валентин? — спросил Саша.
— И его домой… Что это у вас за чаепитие?
— С нас — чай, с него — зерна истины. — Паша кивком указал на задержанного.
— Ну, насчет истины не знаю, но, мне кажется, дядя Миша дом уже продал, — сказал Герасимов. — Может, его за это и убили!
Он торопливо сделал несколько глотков, как будто за столь смелое предположение у него могли отобрать чай.
— Кто убил?
— Ну а кого Чекалов нанял? Ваняя!
— Яремина, — уточнил Паша Луков.
— Ну, Яремина… Чекалов мог узнать, что дядя Миша дом кому-то другому продал. Мог очень сильно обидеться…
— Он говорил тебе, что дом продал? — спросил Прокофьев.
— Да нет, намеками все…
— Что намеками?
— На Танюхе жениться собрался. Жизнь, сказал, только начинается. Зубы новые собрался вставлять, дом, сказал, новый построит.
— Дом?!
Трение облаков образует молнию и гром, а столкновение одной здравой мысли с другой вызывает щелчок в голове. Именно такой щелчок Прокофьев и услышал.
Это пазлы выстроились в логическую цепочку.
— Ну, правда, он сказал, что на старом месте новый дом построит… — нахмурился Герасимов. — Или я не так его понял.
Судя по глуповатому выражению его лица, он оказался в мысленном тупике и не знал, как из него выйти. А Прокофьев знал.
— Если старый дом продал, значит, дом на новом месте нужно строить? — спросил он.
— Ну да.
— Значит, не продавал он дом.
— Тогда откуда деньги? — Братья Луковы переглянулись.
Ответ лежал на поверхности. Прокофьев его озвучил:
— Из-под моста деньги.
— Из-под какого моста? — не понял Герасимов.
— Автомобильный мост, в районе Уручья. Что ты о нем знаешь?
— Ничего не знаю!
— Что Васильков про мост говорил?
— Да не говорил!
— А что вообще говорил? Про деньги, про все, что тебе показалось странным.
Герасимов задумался.
— Земля там мягкая, говорил…
— Где земля мягкая?
— А он сказал, там… Я спросил, где там, он ответил, в огороде. Но в мыслях он где-то далеко был… И переживал очень…
— Переживал?
— А ночью из дома вышел, я думал, покурить. А зачем ему, если он в доме курит?… В ночь куда-то ушел. В дождь. А потом весь день ходил, оглядывался. Боялся кого-то…
— А когда уходил?
— Ну, когда… Следующей ночью его убили…
— Ножом для забоя свиней, — сказал Саша.
— Нож серьезный, — согласился Прокофьев.
— Да не было у дяди Миша такого ножа! — Герасимов скрестил на груди ладони.
— У Сарычева мог быть, — предположил Прокофьев. — И Васильков мог под мост пойти. А там Сарычев.
— Зачем под мост? — хмурил брови Саша.
— А наследил он там, когда деньги забирал. Земля у тайника действительно мягкая, переживал Васильков, что наследил. Боялся, что хозяин тайника за деньгами к нему придет.
— Следы пошел заметать? — скорее ответил, чем спросил Саша.
— А там Сарычев. А Лида с Раисой эту встречу на Эльбе прошляпили, — кивнул Прокофьев.
Сарычев не дурак, все понял, возможно, пошел за Васильковым, узнал, где он живет. А утром смотал удочки, вернулся домой, обхитрил Бордова, вышел на Василькова и как раз в тот момент, когда тот собирался бежать с деньгами. Прихлопнул дядю Мишу, забрал деньги и, чтобы отвести от себя подозрения, подставил его племянника. А ведь Сарычев отлучался куда-то из дома. Может быть, и лодку брал. А может быть, услугами такси воспользовался.
— Неужели Сарычев? — спросил Паша.
Прокофьев качнул головой, выразительно глянув на Герасимова. В камеру ему пора, и чем скорее он там окажется, тем лучше.
— А потом ко мне в кабинет! Оба!
Луковы увели задержанного, а Прокофьеву позвонили из дежурной части.
— Товарищ подполковник, тут к вам какая-то женщина просится.
— Завтра!
— Очень срочно, говорит. Перова ее фамилия.
Прокофьев и сам не понял, почему его всколыхнуло изнутри. Не вопрос, ему очень понравилась бухгалтерша Карамболя, ее необычные глаза проникли в душу, но разве он собирался влюбляться? Красивая, конечно, она, но сколько их таких было, и ни с кем он не заводил романа. И эта красотка не должна волновать его, и дело даже не в том, что он равнодушен к жене, а в собственном отношении к жизни.
— Пусть пройдет.
Прокофьев кивнул. Все правильно, пусть Перова приходит завтра, сегодня он просто не может принять ее. За окном ночь, а ему нужно еще с Сарычевым разобраться. Прокофьев нахмурил брови. Только сейчас он осознал, что уже разрешил пропустить Перову, и она уже идет к нему.
Он вышел в коридор и замер, увидев ее. Скромная улыбка, взгляд слегка встревоженный, но шаг спокойный, размеренный. Шелковый палантин с жизнерадостным рисунком, элегантный плащик, закрывающий коленки, изящные сапожки на тонком, но невысоком каблуке.
Прокофьев ощутил себя вдруг на цветочном поле, где запах мяты и дурманящего голову мака.
— Я, конечно, не вовремя… — вздохнула Перова.
Если раскаяние женщины может усилить ее очарование, то сейчас был как раз тот случай.
А раскаивалась Перова искренне. Время позднее, она прекрасно это понимала, осознавала и неуместность своего посещения. И еще в ней угадывалось удивление, смешанное с восторгом. А ведь она не ошиблась, думая, что подполковник Прокофьев работает допоздна.
— Но мне страшно идти домой!
— А мне домой идти некогда. — Прокофьев благодушно улыбнулся, давая понять, что ничуть не тяготится столь поздним визитом. — И все по той же причине.
— Хвойников? — осторожно спросила она.
— Он самый, — кивнул Прокофьев.
— О нем ходят ужасные слухи.
— Карамболь подозревается в убийстве человека. Мотив — личная обида. И это не слухи.
— Вы это серьезно?
Прокофьев ничего не сказал, просто сохранил серьезное выражение лица и открыл дверь, приглашая гостью в кабинет, забыв о том, что ждет подчиненных.
— Вы так набросились на него!.. — улыбнулась Перова, завороженно глядя на Прокофьева.
— Хорошо, что вы этого не видели, — кивнул он, закрывая за ней дверь.
— Ничего не было, ничего не видела. Вы уж извините меня!
— Дурная слава — удовольствие сомнительное.
— В том-то и дело!
Прокофьев указал на приставной стол, но Перова не хотела садиться, и он остался на ногах.
— Итак, я вас внимательно слушаю!
— Вы говорили о личной обиде… — замялась она. — Вот если бы вы предложили мне стать вашей любовницей, а я вам отказала, вы бы восприняли это как личную обиду?
Прокофьеву вдруг показалось, что
