Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?» - Карин Клеман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В первый день был изготовлен деревянный гроб, метафора «нутра родины»[197]; во второй день к фотографиям моделей и политиков приклеивали волосы, а в конце продавали матрешек, в традиционной форме символизировавших духовное богатство, накопленное путем недосыпания. Матрешки были раскрашены нефтью и кровью художника; полученные за них деньги в конце перформанса были сожжены. С одной стороны, настороженность, бессонница, чтение, пересказ и перепечатывание новостей в совокупности передают аффективную атмосферу тоталитарного государства в состоянии войны. С другой стороны, наполнение матрешек духовным богатством, накопленным благодаря недосыпу и новостному серфингу, не позволяет государству стать единственным и тотальным злом. Невеселая ирония и самоирония – частый элемент акций {родины}. Их можно усмотреть даже в довольно жутком арт-объекте перформанса «С днем рождения, война!», проведенном через месяц, 1 сентября 2014 года. Перформанс был посвящен годовщине начала Второй мировой войны – и одновременно дню рождения группы. Художники ходили по городу с коляской, наполненной капустными кочанами, превращенными в головы.
Мы это делали первого сентября, поскольку именно этот день считается началом Второй мировой войны. Но наш перформанс, конечно, не подразумевал только эту войну[198].
Первая попытка масштабно применить феминистскую перспективу происходит в перформансе (и одновременно мастер-классе) «Как надо любить Родину»[199], происходившем в рамках «Феминистских мастерских имени Люси Липпард». Это выступление было интерактивным, очень долгим и перегруженным смыслами, – по сути, психодрама, подводившая итог двухлетним размышлениям о патриотизме. Здесь очевидно не только стремление исследовать свои привязанности и задавать вопросы, но и желание находить ответы, создавать художественные нарративы уже оформившихся элементов понимания. Ведущие, одетые в военную форму и супрематистские кокошники – постоянный элемент игры с идентичностью, – отвечали за три составляющие мастер-класса: психологическую, метафизическую и любовную. Сюжет мастер-класса выстраивался вокруг приготовления борща из двухголовой курицы.
Играя со смыслами рождения и поглощения, Дарья задается вопросом – является ли Родина мужчиной или женщиной?
…Любовь до поры существует неперсонифицированно, но что же я люблю, когда люблю Родину? Родина – она или он? …Неспроста здесь возникает несколько слов – отечество, родина и патрия тоже возможно, потому что мы называем себя или кого-то патриотами, хотя слово «патрия» у нас никак не звучит. …Мы говорим «Родина» и подразумеваем женщину, почему? Потому что она производит жизнь, рождает, это самое ключевое в понятии Родины[200].
Возвращаясь к дихотомии родина – государство, Максим объясняет невозможность однозначного выбора в ее пределах, заодно объединяя политическую критику и размышление о гендере:
Государство постоянно выдает себя за Родину. Родина в ближайшем рассмотрении – родные ландшафты, просторы, сообщество, семья. Государство – абстрактный политический институт, который на этом ландшафте и сообществе паразитирует. Было бы прекрасно, если бы люди различали Родину и государство – ответ, который сам собой напрашивается на политические запросы. …Но проблема в том, что наше понимание родины возникло в силовом поле власти, которая порождает государственность и государственностью порождено, никогда не бывает аполитическим и независимым от государства и власти. Чем с успехом эти институты и пользуются. Проблема не в том, что мы не видим разницы между государством и Родиной, а в том, что в ситуации, в которой находимся, это различие не может быть проведено до конца, как и отождествление. Государство постоянно выдает себя за Родину. Это смешно, потому что целое сословие эксплуататоров и прохвостов выдает себя за мам.
Леонид зачитывает отрывок якобы из эссе Маргарет Тэтчер «Родина и гражданин», обещая продемонстрировать на его примере психологичность политического текста. На самом же деле «эссе» представляет собой компиляцию текстов для женщин «о том, как нужно любить мужчин», только «мужчины» заменены «Родиной», а женщины – «гражданами».
Родина – существо намного проще, чем мы, граждане… Мы должны понимать главную истину: Родина отличается от нас, граждан, не только физиологически, но и психологически. …Любовь Родины прямее, проще, это нужно помнить, если вы хотите быстрых отношений с Родиной.
Приготовленный борщ подавался приправленный землей и мелко нарезанными денежными купюрами, под ответ на главный вопрос о патриотизме.
Следующий сет – самый патриотический. Патриотизм – это не борщ, это мы. …Главное в патриотизме – это единство. …Поэтому мы приглашаем всех на минуту молчания.
В конце Дарья и присоединившаяся к ней аудитория читали явно непрофессиональные стихи о любви, в которых объект любви заменен на Родину.
Перформанс максимально использовал форму первых выступлений в автономных пространствах, обеспечивавшую синтез художественного, документального и теоретического текста в интерактивном театральном действии, частью которого становилась аудитория. Дальнейшие акции продолжали развивать те же идеи, но уже не были так сложны, а группа все чаще появлялась в общественных пространствах.
Центральной темой группы оставались война и государственные репрессии, художественные образы становились более лаконичными, а смыслы – более четкими, как, например, в акциях «Весна»/«9 стадий разложения вождя» (знаменитый образ травы, прорастающей сквозь портрет Путина[201]) или «Военная прачечная» (художницы на улице стирают военную форму без опознавательных знаков, залитую российской, украинской, белорусской кровью[202]). Война и феминизм буквально столкнулись в перформансе «Похищение надежды»[203], прошедшем 8 марта 2016 года и разыгравшем мифологический сюжет похищения Зевсом Европы. Белый бык, несший на спине женщину со связанными руками и мешком на голове, прошел по Невскому проспекту, где в это время проходили антивоенные акции, к Марсову полю – на феминистский митинг, откуда он был удален полицией по просьбе организаторок. Здесь, очевидно, связывались два политических контекста: протесты с требованием отпустить украинскую летчицу Надежду Савченко из российской тюрьмы и набиравшая как раз тогда обороты публичная кампания борьбы с насилием в отношении женщин.
Патриотизм, до того находившийся скорее в центре художественной рефлексии и самонаблюдения, становится объектом критики в перформансе «Автотрофия» на фестивале «Бедные диалектики»[204] (позднее перформанс был повторен в Киеве). Этот перенасыщенный смыслами перформанс сочетал в себе театральность и «кулинарт»[205]. Политический контекст и ирония снова использовались здесь, на этот раз для рассуждения об уничтожении продуктов из санкционного списка. В «Автотрофии», однако, уже нет ни намека на рефлексивный самоанализ и настроение первых перформансов. Пока Дарья давит утюгом яблоки – отсылка к новостным сюжетам о ликвидации запрещенной продукции, – из динамиков звучат рассуждения о природе современного «пищевого патриотизма». В конце голос из динамиков отвечает на вопрос о том, почему в России уничтожают еду:
