Слишком большие, чтобы рухнуть. Инсайдерская история о том, как Уолл-стрит и Вашингтон боролись, чтобы спасти финансовую систему от кризиса и от самих себя - Эндрю Соркин

Между тем Хэнк Гринберг, которому только что исполнилось 83, убеждал AIG отложить ежегодное собрание акционеров, упирая на плохие квартальные отчеты и попытки привлечь 7,5 млрд капитала. «Как и миллионы других инвесторов, я обеспокоен[344], поскольку вижу разрушение великой компании, – писал Гринберг в открытом письме. – Компания находится в кризисе».

Другие крупные акционеры AIG в частном общении также начали говорить о необходимости перемен. За два дня до начала ежегодного собрания 14 мая 2008 в офис Вилюмштада в Brysam по факсу пришло письмо Эли Брода, бывшего директора AIG, в 1998 году продавшего фирме свой гигантский бизнес аннуитетов[345] SunAmerica за 18 млрд долларов в акциях, и близкого делового партнера Гринберга. К Броду в письме присоединялись влиятельные управляющие фондами Билл Миллер из Legg Mason Capital Management и Шелби Дэвис из Davis Selected Advisers. Группа, которая контролировала примерно 4 % акций AIG, настаивала на проведении совещания для обсуждения «возможных шагов по улучшению[346] топ-менеджмента и восстановлению доверия».

На следующий вечер Вилюмштад и Моррис Оффит, еще один руководитель AIG, отправились в квартиру Брода в отеле Sherry-Netherland на 5-й авеню, чтобы встретиться с тремя инвесторами[347]. К ним присоединился сын Шелби Крис Дэвис, портфельный менеджер в фирме своего отца. Сидя в просторной гостиной с потрясающим видом на Центральный парк и весь город, Брод начал с жалоб на Салливана и рентабельность компании.

Через некоторое время Вилюмштад перебил его. «Слушайте, прежде чем вы зайдете слишком далеко, я просто хочу объяснить. Мы заняты привлечением капитала, поэтому я не могу раскрыть вам того, что мы не раскрыли остальным. Но мы будем рады выслушать вас и попытаться ответить на любые вопросы». С этого момента всех охватило чувство неловкости, так как Вилюмштад и Оффит могли сказать лишь, что совет осознает проблемы инвесторов. «Вы говорите только то, что мы и так знаем», – признал Салливан.

В то утро, несмотря на усиление давления акционеров, добивавшихся отставки Салливана перед ежегодным собранием, тот, казалось, был в хорошем настроении. Он находился в конференц-зале на 8-м этаже башни AIG, пожимал руки и приветствовал акционеров. Он дружелюбно болтал с каким-то инвестором о победе Manchester United над Wigan Athletic со счетом 2:0 в прошлое воскресенье, что позволило команде отрезать путь Chelsea в чемпионат лиги в последний день сезона. Победа была лишним плюсиком Салливана и AIG: компания выплатила MU 100 млн долларов[348], чтобы ее логотип красовался на футболках игроков в течение четырех сезонов. Кроме этого, не было почти ничего, что могло бы успокоить недовольных акционеров. На следующий день в Wall Street Journal появился резкий заголовок: «AIG посочувствовала, и только».[349]

Несмотря на заверения Вилюмштада и Оффита в том, что компания прилагает усилия, направленные на повышение ее ликвидности, решение привлечь новый капитал привело дишь к дальнейшим столкновениям. JP Morgan и Citigroup были инициаторами давления на AIG по поводу дополнительных списаний и включения их в отчетность. К этому времени от AIG уже требовали дополнительные 10 млрд долларов в качестве новых залогов[350] по свопам, которые она продала Goldman и другим. Банкиры JP Morgan были в курсе того, что говорят на Уолл-стрит, и понимали, насколько сильно оценки других расходились с собственными оценками AIG. Для банкиров финансовые руководители в AIG выглядели любителями. Ни один не впечатлил их – ни Салливан, ни финансовый директор фирмы Стивен Дж. Бенсингер.

Презрение было взаимным. Руководителям AIG не нравилось высокомерие команды JP Morgan. Им и банкирам из Citi была поручена одна из самых серьезных кампаний по привлечению капитала, и платили им щедро – более 80 млн долларов каждому банку. Их своеволие в ханжеском информировании AIG о том, как должны оцениваться активы, ни к чему не привело. Лишь подстегнуло упрямство страховщиков.

JP Morgan настаивал на раскрытии информации по AIG. На воскресном селекторном совещании, посвященном кампании по привлечению капитала, Салливан сам вышел на связь и был не таким бодрым, как обычно: «Давайте сейчас отложим карандаши. Я думаю, что либо вы присоединяетесь к нам, либо мы будем вынуждены двигаться дальше без вас».

Банкиры JP Morgan повесили трубку и принялись обсуждать варианты. Перезвонить Салливану было поручено Стиву Блэку, который звонил из Южной Каролины. «Итак, вы хотите, чтобы мы отложили карандаши. Отложим. Но тогда мы не будем участвовать в привлечении капитала. А когда люди спросят нас, почему мы отказались, нам придется сказать им, что у нас были разногласия и что существуют различные взгляды на возможные потери по некоторым из ваших активов».

Перед лицом этой угрозы у AIG не оставалось другого выбора, кроме как уступить; мобилизация средств была приоритетной, и они не могли позволить себе вынести на публику разногласия со своим главным банкиром. Руководители AIG были еще больше раздражены, когда спор об оценках стал достоянием гласности, а JP Morgan не захотел, чтобы его имя упоминалось в этой связи. В записях он фигурирует как «другая национальная финансовая компания».

* * *

Через несколько минут после того, как директора AIG проголосовали за Вилюмштада в качестве нового генерального директора, тот обратился к совету.

Он подчеркнул, что один из первых шагов, которые необходимо предпринять, – заключение мира с Гринбергом. Тот был крупнейшим акционером AIG, контролирующим 12 % акций компании, и его разногласия с фирмой были слишком дорогим удовольствием. «В любом случае он навсегда останется связанным с компанией», – отметил Вилюмштад.

После заседания совета Вилюмштад вернулся домой в Верхний Ист-Сайд. Волнуясь, он набрал номер Хэнка Гринберга – с Гринбергом никогда ничего не проходило легко. Спустя некоторое время тот ответил.

– Хэнк? Привет, это Боб Вилюмштад. Я хотел, чтобы вы знали, что совет только что решил заменить Мартина…

– Скатертью дорога, – перебил его Гринберг.

– …и завтра выйдет релиз о том, что я – новый генеральный директор.

Наступил момент тягостного молчания.

– Ну, Боб, поздравляю, – наконец пробормотал Гринберг. – Хорошо, что вы решили сообщить мне об этом.

– Слушайте, Хэнк. Я знаю, что между вами и компанией накопилось много вопросов. Но я готов начать с нуля и обдумать, каким образом мы можем решить эти вопросы.

– Я готов слушать, – ответил Гринберг. – Я хочу помочь компании решить ее проблемы.

Они договорились пообедать на неделе[351]. Когда Гринберг повесил трубку, Вилюмштад в очередной раз убедился, насколько необходимым было урегулирование проблем с Гринбергом. Это могло даже помочь акциям подняться в цене. Но Гринберг – жесткий переговорщик, так что любая сделка потребует времени и терпения.

Единственная проблема – Вилюмштад вовсе не был уверен, что у него есть это время.

Глава девятая

В пятницу, 27 июня 2008 года, измученный после девятичасового перелета в Россию Ллойд Бланкфейн прогуливался по площади возле отеля в Санкт-Петербурге. На Gulfstream фирмы он только что прибыл в город вместе с женой Лаурой и Гэри Д. Коном, президентом и главным операционным директором Goldman. Во время полета любитель истории Бланкфейн дочитал «Мир, положивший конец миру: падение Османской империи и появление современного Ближнего Востока» Дэвида Фромкина.

Другие члены совета Goldman должны были прибыть через несколько часов, так что у Бланкфейна образовалось свободное время. Стояла теплая летняя погода, и он решил осмотреть достопримечательности. На фоне пасмурного неба сиял золотой купол Исаакиевского собора. Ночью для членов совета был запланирован тур по Государственному Эрмитажу.

Финансовый мир вокруг погрузился в хаос, но Бланкфейн накануне заседания совета директоров был доволен состоянием Goldman. Фирма еще раз доказала, что является самой устойчивой на Уолл-стрит, выдерживая жесточайшие испытания последнего времени.

И вряд ли можно придумать лучшее место для совета, чем Россия. То место, которое занимал Китай в производстве, Россия занимала в том, что касалось сырья, а сырье на данный момент значило все. И главное – цена на нефть подбиралась к 140 долларам за баррель[352], а Россия качала миллионы баррелей в день[353]. Осознание этих цифр могло кого угодно хотя бы на мгновение заставить забыть о проблемах в США.