Маленький памятник эпохе прозы - Екатерина Александровна Шпиллер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как случается, что твоему лучшему другу хочется изо всех сил врезать тебе по голове или выцарапать глаза? Да легко! Стоит ляпнуть такое, над чем ты, дурак набитый, не дал себе труда подумать всего несколько секунд. Эмоции… Любим мы прощать себе многое, если не всё, удобным объяснением: «Ах, я была на эмоциях!» На эмоциях можно и курок пистолета спустить. И ножом пырнуть.
Если ты такой эмоциональный – работай над собой или лечись! А нормальный человек сначала думает, прежде чем ляпает. Один умеет быстро думать и сроду не скажет недопустимого. Другой – тугодум, жираф, мыслительная улитка. Тогда молчи, животное, пока не прошло время, необходимое твоему медленному мозгу, чтобы оценить и проанализировать ситуацию. Заткнись! Пусть ты что-то скажешь аж на следующий день, но, по крайней мере, не устроишь ядерного взрыва.
А я его сотворила.
– Какая ты дура, Белка! – взвизгнула Маринка и, бросив на меня полный ненависти взгляд, кинулась прочь к выходу, неловко подхватив свою большую модную сумку.
– Марина, стой! – отчаянно крикнула Люда, но громко хлопнувшая тяжёлая дверь была ей ответом. На нас устремилось множество любопытных взглядов – надеялись стать свидетелями скандала?
– Ты что? – строгим шёпотом поинтересовалась Люда.
– Я неправа? – до меня ещё не дошло.
– Представь – да! – закивала Люда. – Она любит его, понимаешь? Очень любит.
– Думаешь, именно его, а не его миллионы?
В меня вселился злобный бесёнок. Я пришла к дорогим мне подругам со своей драматически-комической историей и вляпалась в вязкую, как тесто, банальную, словно мексиканский сериал, хрень про беременность красавицы, отдавшей всю себя богатому человеку. И главное действующее лицо хрени, Марину, я не в состоянии была понять.
В моём тогдашнем сознании всё объяснялось просто: он дико богат да ещё и внешне чертовски привлекателен, чего же зря время терять. Ладно, Акела не промахнулся, добыча годная, хотя до недавнего времени не знала, что Марина у нас охотница. «Продать себя дороже» для меня имело лишь карьерный смысл.
В любом случае никакая удачная поимка отечественного Рокфеллера не могла стать причиной наплевать на себя как на личность. Когда-то я гордилась уверенностью в моей замечательной подруге Марине, одной из драгоценных моих Малюдок, не способной тупо продаться, торганув свободой и прекрасным телом, пусть даже за дорого.
– Алёшенька желает размножиться? Марина – инкубатор?
Люда смотрела на меня, как на инопланетянку. Причём, неприятного вида инопланетянку – с щупальцами вместо рук и слизью изо рта.
– Мы про Марину говорим, точно? Она. Его. Любит. Белка, не могу понять, ты серьёзно?
Да, серьёзно, но я запуталась. И совсем не была уверена, что моё «серьёзно» – верное. Поэтому молчала, как двоечница у доски.
– Знаешь, если ты разлюбила Тимура, это не значит, что другие тоже любят условно – до ближайшей, к примеру, политической развилки.
– Как-то ты примитивно истолковала мой развод.
– Зато ты у нас сама сложность вкупе с деликатностью! Какие классные советы дала Маринке, особенно про аборт понравилось. Ты бы хоть для начала спросила, хочет ли она сама ребёнка.
– Она рыдала тут белугой или у меня глюки?
– Гормоны! Или от усталости, или токсикоз. Не все ведь живут с одним и тем же выражением лица вне зависимости, что вокруг – свадьба или похороны, не каждому дано!
Так, приехали: Демона ставят в упрёк дорогие мне люди. Тогда на кой хрен он мне сдался?
Самозащита. Папа говорил, что это главное. Если бы Маринка владела собой, своими эмоциями, слезами, лицом, может, всё вышло бы по-другому. Плохая она актриса!
– А она, часом, не была в образе и не устроила нам МХАТ? – меня несло, как сорвавшуюся с цепи собаку. Люда взглянула на меня даже с какой-то жалостью.
– Всё-таки ты травмирована разводом намного сильней, чем думаешь. Ой, девки, – вздохнула она. – Тяжко с вами. С обеими.
Что происходит? Мы становимся совсем взрослыми, и это больно?
Мой язык, тем временем, продолжал мести, как помело:
– Ну да, хорошо вам, ботанам, никакой личной жизни, одна наука.
Если бы не Людкин великий ум, то я вполне могла в тот день потерять обеих подруг.
Но мудрейшая лишь усмехнулась:
– Конечно, ты много обо мне знаешь. Я ж примитивная, из вторсырья, всего лишь ботан.
Только через время я в полной мере поняла значение этих слов.
Но тогда мне сделалось зябко от мысли, что про последние пару лет жизни Люды я в самом деле не знаю ничего. Что я слышала от неё, когда мы болтали по телефону или виделись? Вопросы, вопросы – обо мне, о моей работе. Иногда какие-то короткие рассказы про учёбу. И всё! Ах, да! Брат Женя отбыл в Штаты, получив грант как талантливый и перспективный математик. Вроде закрепился там. Кажется, собирался жениться…
– Кстати, как Женя? Женился на американке?
– Молодец, что вспомнила. Да, женился. Мы ездили на свадьбу.
– Когда?
– Год назад. Всего на неделю получилось, коротко так… обидно. Я даже не успела никому рассказать, – Люда покусала губы в нерешительности, но всё же твёрдо произнесла: – И женился Женька не на «американке», как ты подчеркнула, а на любимой женщине Клариссе.
– Кончай. Я не то имела в виду.
– Да ладно, не ты одна, все думают одинаково. А я уже, между прочим, тётя! У меня теперь есть племяшка по имени Рути!
– Ух ты! Здорово! – искренне порадовалась я. – Поедешь к ним в гости? Надо же новую родственницу понянчить.
– Ну да… вот мы и подошли к главному. То есть, к моему главному. Все хотели чем-то поделиться, но у Марины как-то неудачно вышло.
– Прекрати! И так тошно. У тебя-то что случилось?
Что ещё там у Людки? Роман с женатиком? Несчастная любовь без взаимности? Или тоже, не дай боже, беременна? Какого чёрта я так мало интересовалась Людкиной личной жизнью? Она всегда была закрытой в этом смысле для всех, даже для нас с Маринкой. Зачехлённая личность, даже немного человек в футляре. На её лице легко читаются эмоции, она общительная, а что, в сущности, я про неё знаю?
– Вот, хотела вам рассказать, – вздохнула тем временем подруга, – но вас разве переорёшь.
– Ну же, не томи!
– Я уезжаю, – выдохнула Людка. – Мои статьи попали в научные журналы в Штатах, и мне выделили грант. Еду скоро туда учиться, прямо в объятия к Жене, Клариссе и Рути. Вот!
– Полагаю, навсегда, – присутствие духа и умение «держать лицо» были необходимы, как никогда.
Людка дёрнула плечами, разглядывая через стекло московскую улочку на задворках праздника.
– Не знаю. Как сложится. Женька танцует от счастья, говорит, что моя жизнь сделана, что мы с ним больше не расстанемся… и родителей перетащим в скором времени. Он уже всё распланировал, во всём уверен, всё ему ясно.
– А тебе?
Люда помедлила с ответом.
– Нет. Мне – нет. К примеру, не знаю, смогу ли вот без этого? – она подбородком
