Судьба артиллерийского разведчика. Дивизия прорыва. От Белоруссии до Эльбы - Владилен Орлов

Вот и новая огневая позиция на поле перед густым сосновым лесом. День теплый, солнечный. Вдалеке, за лесом, слышна легкая, какая-то ленивая перестрелка на передовой. Изредка автоматная или пулеметная очередь, еще реже минометный налет. Немцы и мы заняли оборону. Затишье на фронте. Самая спокойная обстановка. Они и мы интенсивно окапываемся. Огневики начали оборудовать свои позиции под пушки, а мы, взвод управления, направляемся на сооружение НП.

Теперь меня взяли на НП вместо погибшего Гиянитулова. Идем группой: радист Степанов с рацией, три разведчика-наблюдателя, Шалевич, Хвощинский и я со стереотрубой, лопатами, топором и пилой. Во главе — младший лейтенант Комаров. Состав группы, кроме Комарова, полностью молодежный, от 17 до 22 лет.

Сначала зашли на НП полка в самой гуще леса. Там разведчики и связисты уже соорудили здоровую вышку до верхушек деревьев. Поднялись на верхнюю площадку. Передовой за лесом почти не видно, видно только поле за передовой. Что они будут наблюдать? Спустились и пошли дальше. Редкие очереди все слышней. Вот и опушка. Где-то рядом протарахтел и замолк наш «максим». Прилегли на самой кромке леса. Впереди поле, а метрах в 70–100 овраг, обозначенный купой деревьев. По эту сторону наши траншеи, по ту немецкие. Где и как удобнее оборудовать НП? Обычно НП оборудовали на самом переднем крае, в пехотной траншее или около. Но здесь оказался плохой обзор, так как траншея была в низине, на склоне оврага. К тому же она хорошо просматривалась с немецких позиций по ту сторону оврага и НП быстро бы обнаружили. Решили рыть блиндажик на 6–7 человек в глубине леса, в нескольких метрах от опушки. Но где установить стереотрубу? Вначале последовало стандартное предложение: вырыть и замаскировать на поле, метрах в 20–30 от опушки, ровик, установить там стереотрубу и протянуть от ровика до блиндажа ход сообщения (узкую траншею), тоже замаскированный. Но это требовало большой работы, причем короткой июльской ночью. И тут я предложил установить стереотрубу на сучковатой развесистой сосне, которую я заприметил невдалеке на опушке, и рядом рыть блиндаж. Перед сосной росло несколько мелких сосенок, маскировавших ее, а наверху было несколько толстых разлапистых ветвей, где было удобно соорудить миниатюрную незаметную со стороны площадку для наблюдения. Обзор был превосходный, но позиция была опасно уязвима для любого пулеметного и даже автоматного обстрела. Предложение было необычным. Особенно возражал Шалевич. Перед его глазами стоял случай с Анацким под Калинковичами, когда тот полез на дерево и был тут же убит. Я знал об этом, но знать одно, а видеть собственными глазами — другое. Лейтенант Комаров колебался. Между мной и Шалевичем возник спор примерно такого содержания:

— Ты соображаешь, что будет? Как только заметят что-то подозрительное, сразу снимут очередью из пулемета! Да и случайно могут зацепить при обычном «прочесывании передовой», и поминай как звали, — говорил Шалевич.

— Не заметят, — отвечал. — Правда, сидеть придется весь световой день тихо, шевелиться аккуратно, да и за густой хвоей они наблюдателя так далеко не разглядят. А прочесывание идет обычно понизу, по траншеям, и больше ночью, а днем обычно редко, — возражал я. — Кроме того, сейчас затишье, наступления не предвидится, и за несколько дней можно будет засечь много точек.

— А как выдержать такой длинный день? Ты сможешь просидеть 14–16 часов не шевелясь? А пить, есть как? А солнце припечет?

— Я выдержу, если хорошо оборудовать сиденье, а легкое шевеление незаметно. Пить можно из подвешенной фляжки, есть не обязательно. Только плотно позавтракать, да и бутерброд сжевать можно, если невтерпеж. От солнца там густой навес веток, а дождя пока не предвидится. Да в сильный дождь можно и незаметно слезть.

— Конечно, заманчиво, но опасно, помнишь, как Анацкого срезали, когда полез на дерево под Калинковичами?

— Так там было наступление! Жуткая стрельба. Да, и он полез на дерево днем, и это было глупо. Я первый полезу. Ну, не выдержу, соскочу. Смотрите, какое сучковатое дерево. Залезать и слезать легко.

Мы были молоды и, несмотря на опыт, неосторожны. Кроме того, я так горячо отстаивал идею, что решили рискнуть. Если не выйдет, сделаем НП, как обычно. Вечером оборудовали площадку на толстых ветках на высоте 8–10 метров. Старшина раздобыл и принес очень удобную подушку. Протянули связь, закрепили стереотрубу. Я замаскировал все так, что даже в десятке шагов почти ничего не видно. Оставили только обзор для окуляров стереотрубы.

Утром, еще не рассеялся туман, я плотно позавтракал, захватил фляжку с водой, залез, хорошо, даже удобно устроился. Ноги на ветках, за спиной ствол, руки свободны. Надел трубку телефона, настроил стереотрубу под свое паршивое зрение и стал наблюдать, поворачивая окуляры вправо — влево. Как здорово все видно! Не то что с земли. Да и близорукость не мешает. Уже в первые полчаса я обнаружил еще не законченную немецкую вышку для НП, блиндаж, куда в течение всего дня шныряли военные (с земли ничего бы не увидели). Значит, здесь командный пункт. «Привязал» обнаруженное к реперным точкам и сообщил все вниз в блиндаж. Там Комаров с Шалевичем нанесли эти цели на карту и сообщили комбату. Затем, в течение дня, засек дорогу, тянущуюся за немецкой передовой, по которой довольно часто курсировали машины, еще что-то. До часу или двух дня я не чувствовал утомления. Был возбужден и как-то по-детски доволен своей «работой». Потом стал уставать, но было вполне терпимо. Потихоньку разминался. Стреляли редко и, как я и предполагал, все понизу. Только после 16–17 часов почувствовал утомление и стал часто поглядывать, как заходит солнце. Но вот стало слегка темнеть, появился туман, и я с облегчением слез с дерева и стал энергично разминаться. Поел с аппетитом и завалился спать в блиндаже.

На другой день была очередь Шалевича. Он позавтракал, но тянул с подъемом на дерево, а уже здорово рассвело. Видно было, что эта затея ему не по нутру. Но делать нечего, и он залез. Однако долго сидеть неподвижно не смог и стал заметно шевелиться. Мы забеспокоились и крикнули, чтобы не суетился. Но тут раздался треск от неприятельского пулемета. Полетели сучья, и Шалевич стремглав скатился вниз. Мы залегли, не подымая головы. Прошла еще одна короткая очередь, и все стихло. Было неясно, заметили ли наш НП или это «профилактика». Но наблюдение с дерева прекратили, перешли на обычное, окопное устройство НП. Обзор неважный, но зато спокойнее и привычнее. Пришлось опять копать и маскировать позицию.

Через пару дней утром Комаров отправил меня и еще одного связиста на батарею, помыться и заодно вернуться с обедом и сухим пайком. Мы возвращались в батарею теплым летним лесом. Передовая с ее редкими перестрелками удалялась, обычное напряжение, когда там находишься, спадало, и было ощущение, что идем на отдых. Вот кончился лес. На поле видны огневые позиции нашей батареи, а у опушки кухня с землянкой старшины и повара. Одно орудие начало стрелять. Очевидно, шла пристрелка по нашим реперным точкам. Следовало ждать ответных действий противника. Но мы были в стороне, в лесу, у нас было ощущение тыла, хотя до передовой каких-то 2–3 километра. Помылись, подкрепились на кухне, чуть отдохнули, лежа на сухой траве под деревом, и, захватив пропитание, двинулись обратно. Только отошли на 20–30 метров от кухни, как в нескольких метрах сзади раздалась серия взрывов. Меня обдало воздушной волной, пороховым дымом. Просвистело несколько осколков. Мы уткнулись в землю, помнится, в мелкую ямку. Я оглянулся и увидел свежую воронку буквально в 2–3 метрах от себя. Чудом не накрыло снарядом и только потому, что снаряд перелетел через меня, разорвался сзади и основная масса осколков ушла вперед. Если бы он упал перед нами или это была бы мина, то нас могло изрешетить.