Агония - Оксана Николаевна Сергеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Мамуля… — Света ответно прижалась к матери и поцеловала ее в щеку. — Когда ты так говоришь, мне хочется плакать…
— Все! — всплеснула Ангелина Дмитриевна руками. — Что я такое говорю! Все, это старость. Сижу тут всякий бред собираю, мы же не за этим собрались. Я хочу все узнать о девушке моего сына. О девушке, которая свела его с ума, о девушке, на которой он собрался жениться! Да-да, мне мой сын все рассказал!
— Твоему сыну уже отказали.
— Как это? Почему?
В ответ на предостерегающий взгляд Регины Светка рассмеялась:
— Да ладно! Расскажи, давай поржем!
Чарушина глотнула вина и улыбнулась, вспоминая тот день, вернее, ту ночь:
— Я не думала, что тогда он сказал это серьезно…
— Ой, я с нее не могу, — захохотала сестра Вадима. — Реня у нас такая деликатная, так аккуратно разговаривает… Да скажи ты прямо!
— Был не очень удобный момент…
— Мама, он приперся к ней среди ночи пьяный!
— Что, прям вот так? — выдохнула мать.
— Да, так все и было.
— Ой, балбес. И ни цветочка?
— Господи, какие цветочки… Пришел, ушел. Я потом полночи переживала, как он домой добрался.
— Ой, балбес. Я бы тоже отказала. Вот ничего нормально сделать не может… У нас с его отцом все как-то по-другому было. Цветы, ухаживания… мы постоянно куда-то ходили… то в кино, то в театр.
— Ага, мам, а Вадя у нас к театру прям такой горячей любовью пылает с самого детства.
— Не рассказывали тебе эту историю? — вздохнула Ангелина Дмитриевна.
— Про театр? Нет, а что? — засмеялась Регина.
— Да ничего! Мама же детей воспитывала, хотела, чтобы они выросли образованными и культурными людьми. Билеты в театр покупала, ни одного фестиваля не пропускала. Когда сама с ними пойду, когда отца отправлю… или водитель их отвезет, если нам некогда… Потом мама думает, что деточки спектакль смотрят, а Вадька билеты перекупам загонит и гулять.
— Я представляю, — засмеялась Регина, легко поверив, что так оно на самом деле и было.
— Нет, дорогая, ты этого не представляешь. Вот, что с таким ребенком делать! Что!
Глава 19
Рейман
После нашего разговора я не находил себе места. Почти двое суток не спал, а потом пригласил Регину в свой загородный дом, и у нее не нашлось ни одного способа отказаться от приглашения.
Электрошокер — самый лучший довод.
Сама виновата, не нужно было меня злить. Зато сейчас она тихая. Послушная. Смирно лежит на диване. Там, куда я ее положил некоторое время назад. В той же позе, в какой я ее уложил. Сейчас она похожа на Снежную Королеву. Нет, она олицетворение самой зимы. Белое, сливающееся по цвету с меховым пледом, лицо. Синюшные губы. Белые джинсы, светло-серый свитер. Во всем холодная безмятежность.
Ну, вот… кажется, очнулась…
— Ты так долго не приходила в себя, что я начал волноваться.
В ответ молчание. Только глаза цвета моря широко открыты и смотрят на меня с непонятным выражением. То ли страх в них, то ли ужас, то ли боль…
Как меня это бесит! Я же не монстр! Зачем на меня так смотреть?!
— Скажи что-нибудь, — прошу пока спокойно и возвращаюсь к своему занятию: продолжаю молоточком для отбивания мяса разбивать ее сотовый. Вернее, превращать в пыль то, что от него осталось. Не хочу, чтобы нам кто-то мешал.
— Какой ты заботливый… аж дурно от такой заботы, — шепчет Регина, зажмурившись.
Она не кричит, не пытается звать на помощь, не угрожает мне. Не просит снять с рук нейлоновую стяжку. Не знаю, хорошо это или плохо, что Регина не сопротивляется. Но знаю точно: мне не нравится ее пассивность. Это не интересно. Прошлый раз она кричала и даже умудрилась меня ударить.
— Влад, я пить хочу, — говорит шепотом.
У меня мурашки от ее голоса. Как же мне нравится ее голос и то, как она произнесла мое имя.
Жду, пока позовет еще раз. Но снова молчание.
— Дура! Почему ты такая непонятливая! — рявкаю и стучу кулаком по дивану около ее головы. Выдыхаю и успокаиваюсь. — Чего ты хочешь? Повтори.
— Я хочу пить, — послушно и тихо повторяет. Сглатывает.
Губы у нее пересохли и потрескались. Она сегодня не накрашена, но это ее совсем не портит. Напротив. Ей синева под глазами и легкая усталость к лицу. С ними она натуральная, живая, как настоящий чувствующий человек. Женщина должна быть такой и не должна быть куклой в маске.
— Пойдем. Что же ты сразу не сказала! Пойдем скорее! — Хватаю ее за руку и рывком тяну за собой.
Регина не успевает вскочить на ноги, падает на колени. Едет по ковру, яростно перебирая ногами. Не обращая внимания на возгласы и стоны, тащу ее по гостиной.
Пить же хочешь! Поторопись!
Ногой она задевает торшер, который разбивается вдребезги, чудом не упав ей на голову.
— Поднимись ты, наконец! — бросаю ее на пороге кухни.
Как же меня раздражает женская неловкость!
Чарушина поднимается на ноги и, прихрамывая, подходит к столу. Я наполняю для нее пластиковый стаканчик, но, прежде чем подать воду, освобождаю ее запястья от стяжки: разрезаю ножницами, а ножницы убираю подальше.
Вижу ее испуганный ищущий взгляд и усмехаюсь:
— Ты же не думала, что я дам тебе стеклянный стакан, чтобы ты зарядила мне им в голову? Если хочешь сделать мне больно, попробуй сделать это голыми руками.
Она молча опускает глаза и жадно пьет воду.
Мне так хочется залезть в эту милую головку. Проникнуть во все тайные мысли и узнать, что именно сейчас думает Чарушина. Именно в эту минуту. Что она думает. О чем. Или о ком.
— Попила?
— Да, — выдыхает. — Спасибо.
Боже… Внутренности тают от этой благодарности. Эта девочка само совершенство. Глажу ее по щеке. Черт, и забыл, какая у нее нежная кожа. Замечаю красную ссадину… Как же меня это расстраивает. Это очень плохо. Очень. Поранить такое прекрасное лицо — чистой воды зверство.
Я не хотел поранить ее. Совсем не хотел. Только не сейчас.
— Где ж ты так ударилась? Нужно срочно обработать царапину, чтобы зажила быстрее.
Достав из аптечки перекись, выплескиваю жидкость на льняное кухонное полотенце и прикладываю к ее щеке. Преодолевая отвращение, стираю капельку крови. Сам
