Лабиринты надежд - Мила Бояджиева

— Раньше дворяне из своих отпрысков с пеленок элиту растили, объяснял образованный отец. — Это только нас учат, что при царе сплошные повесы да «лишние люди» в правящем классе плодились. А они по четыре языка долбили плюс все остальные. Вспомните, к примеру, как старик Балконский свою дочь в точных науках натаскивал. Стремился вырастить всесторонне развитого человека.

— Ты бы, Петр, девочке голову не морочил собственным пониманием истории, — поправляла его жена. — Она для этого в школу ходит, советскую между прочим. И в комсомоле идеологической работой занимается. Ларочка сама разберется.

Школу Лара окончила с отличием и поступила на филологический факультет МГУ, набрав высший балл. Валерии Борисовне ни разу не пришлось сомневаться в силе своего влияния на девочку, шла ли речь о выборе одежды или друзей. Просто у них — у матери и дочери — были не только похожие голоса, которые все путали по телефону, не только одинаковая манера двигаться, гордо откинув голову и глядеть на собеседника с высоты своего роста и королевской стати, но и одинаковое мировоззрение, с учетом, естественно, возрастных поправок.

Лара не сомневалась в своей принадлежности к привилегированному кругу и считала эти привилегии вполне обоснованными. Она любила комфорт, красивые вещи, само ощущение принадлежности к избранному кругу, привыкла к завистливым взглядам, лести, шушукньям за своей спиной. Она была уверена, что духовное богатство непосредственно связано с материальным. То есть, в соответствии с русской пословицей «По Сеньке шапка, по Ермолке колпак» или, говоря понятнее — человек сам хозяин своей судьбы. Каков человек, такова и судьба. Лучшему — лучшее. Жизненный путь родителей был наглядным тому подтверждением.

В том, что дочь удачно выйдет замуж, Валерия Борисовна не сомневалась, подбирая в друзья Ларочке детей дипломатов и ответственных работников. О выгодном замужестве с иностранцем во времена шамкающего брежневского «застоя» думать, естественно, не приходилось, особенно высокому госслужащему. До восемнадцати лет у Лары не проявился, к счастью, бурный темперамент, толкавший девушек из хороших семей на связи с прощелыгами. Она не курила, не употребляла спиртное и всегда являлась домой не позже одиннадцати. Ничто не предвещало беды.

Встретив дочь после отдыха в «Спутнике», загоревшую, вытянувшуюся, Виктория Борисовна в течение часа приглядывалась к ней и наконец поняла дело не в загаре и не в новой прическе — закрученном на темени пучке. Глаза у Лары стали совсем другими — женскими.

Запершись после ужина в спальне (Петр Наумович в семейные дела никогда не вмешивался, раз и навсегда отдав бразды правления жене), Валерия Борисовна строго посмотрела на дочь:

— Садись, Лара, и все рассказывай.

Вместо того, чтобы устроиться на выгнутой, обитой атласом козетке, которую она с детства так любила, Лара повисла на шее матери и счастливо отчиталась:

— Мамочка, я выхожу замуж! Пламен — самый лучший, самый красивый! Он талантливый, перспективный и очень меня любит…Он тебе обязательно понравиться!

— Постой… — Валерия Борисовна опустилась в кресло. В спальне, обставленной столь непривычной в те времена белой мебелью в стиле Людовика XVI, на секунду повисла тишина. — Как его зовут? Он, что, — иностранец?

— Пламен Бончев болгарин. Фотокорреспондент, отдыхавший вместе с ихней Королевой красоты…

… По мере рассказа дочери, сводившегося к тому, что необходимо немедленно, этим же летом пригласить фотографа в Москву для бракосочетания, в голове Валерии Борисовны все настойчивей и громче звучал сигнал тревоги. Она сразу же поняла, что Лара нарвалась на оборотистого ловкого парня. А как иначе, если речь идет о фотографе, приставленном снимать полуголую девицу, и сумевшем заморочить голову девочке из хорошей семьи?!

— Господи, неужели там не было больше приличных молодых людей?! — С пафосом выдохнула она.

— Я никого не замечала, потому что сразу выбрала лучшего. Ты увидишь, мамочка, Пламен необыкновенный! Он обязательно станет знаменитостью! Ему предлагали контракт американцы.

— Американцы?! — Тяжело задышав, Валерия Борисовна изогнулась, распуская застежки тугой «грации».

— Да нет же! Он будет работать в Москве. Папа его устроит… — Радость Лары угасала, она начала понимать, что здорово просчиталась. — Не понимаю, почему ты так настроена против него?

— Никогда не думала, что моя дочь столь наивна! — Всплеснула руками Валерия Борисовна. — Хорошо. Допустим, тебе понравился молодой человек, вы весело проводили время, в одной копании… Но почему же сразу — «замуж»!

— Потому что я люблю его. — Насупившись, Лара упрямо смотрела исподлобья на узел кушака атласного халата матери.

— Как?! — Взвизгнула царственная дама. — Ты хочешь сказать… Ты… Она не находила слов, дрожа от возмущения.

— Да! — Лара вскинула голову. — У нас все было. Все…

— Петя… — В полуобморочном состоянии Валерия рухнула на кровать. Позови отца… Нет… Постой… У него будет инфаркт, а завтра серьезное совещание в Совмине… Нет… Нет! — Она разрыдалась, колотя подушку. Уйди отсюда, уйди сейчас же… Дура!

Лара до утра просидела, не раздеваясь, в своей комнате. Вначале она хотела уйти, куда глаза глядят. Пусть ищет, беспокоится, просит прощения… Потом поняла, что дочь министра не может ночью ходить одна по городу и отчитываться о своем поведении участковому милиционеру. Под утро пришло правильное решение — она уедет в Болгарию! Отец сделает визу, Пламен обалдеет от счастья… А потом, потом все как-нибудь утрясется. Ведь обязательно утрясется! А белое платье и фата будут самые красивые. И жених — тоже. Лара достала фото, сделанное камерой Пламена автоматически — они стояли в обнимку на фоне заката, окрасившего море пурпуром. Лара в легкомысленном костюме «рабыни», с развевающейся белой вуалью. Похоже на свадебное фото. — «Все будет хорошо! Люблю тебя, милый».

На следующее утро с Центрального телеграфа Лара звонила в Софию.

— О, это ты!.. — удивился, очевидно, спросонья, Пламен. — Очень, очень рад, бэби! Ты где?

— Дома… Послушай, я, наверно, скоро приеду в Болгарию.

— В Софии будешь? Когда?

— Точно не знаю. Скоро. Мне нужно тебя увидеть!

— Постой, Лара! Весь июнь я в экспедиции. Венгрия, потом Словакия. Снимаем манекенщиц.

— А… Послушай, когда ты вернешься? — Ее голос, звенящий слезами, с трудом прорывался сквозь шумы на линии. Можно даже сказать, что она плакала.

— В августе. Очень хочу тебя видеть. Очень.

— Я тоже… Я страшно скучаю. Кроме тебя никого нет! Понимаешь? Ты для меня — самый главный на свете…

Пламен рассмеялся:

— Это хорошо! У нас будет жаркая встреча. Обичам те. Помнишь?

— Я тоже. Очень, очень люблю…

… «Очень, очень, очень… Слишком много очень. Надо учить болгарский. Мы будем жить и там, и здесь», — думала Лара, бродя по арбатским переулкам. Тихие дворики. скрип качелей, запахи жареной картошки с луком из окна чьей-то кухни. Вот так ходить, ходить вдвоем, целуясь в каждой подворотне, а потом жарить картошку в собственной маленькой квартирке с громоздкой, будто сонной старой мебелью, лежать в обнимку в кровати, разглядывая солнечный узор на прикроватном коврике… Собственно, почему в маленькой, старой? Лучше уж вон в такой «цековской» розовой башне с лоджиями и лифтершей в подъезде или в коттедже на Золотых песках! Пламен прославиться, это неизбежно. Он станет много работать заграницей, разъезжать по персональным выставкам и везде — непременно — с женой!

Сочинять будущую жизнь было чрезвычайно приятно. За неё стоило бороться, идти на открытую конфронтацию. Предъявить ультиматум родителям, потом уехать на дачу к бабушке, поддерживая с отцом и матерью натянуто-официальные отношения. И ждать, пока они не поймут, в чем состоит счастье их дочери.

Оказавшись как-бы совершенно случайно на Киевском вокзале, Лара купила билет до станции Кокошкинская. где находилась дача Решетовых. Сев в электричку, она почувствовала себя совсем взрослой. «Вот так начинается моя собственная самостоятельная жизнь».

Мать говорила по телефону холодно и официально. Она сразу раскусила маневр дочери.

— Если намерена делать глупости, то, пожалуйста, без нашей помощи, объявила Валерия Борисовна. — Образумишься — позвонишь.

Получилось, что ультиматум предъявлен Ларе, и она находится не в бегах, а в изгнании.

«Но не могут же они не понять, как это все серьезно!» — думала Лара, ожидая, что родители сдадутся и проявят желание хотя бы познакомиться с Пламеном. Первым не выдержит, конечно, более мягкий отец.

«Тряпка. — Коротко обозначала характер мужа Валерия Борисовна. — Из него каждый веревки вьет». Лара морщилась — веревки из тряпки — вещь ненадежная и никому не нужная. — «Он лояльный, демократичный и справедливый», — заступалась она. Теперь Лара с полным основанием делала ставку на любящее отеческое сердце.