Его осенило в воскресенье - Карло Фруттеро

Он никак не мог припомнить. Прошлое не оставило в нем следов — ни ран, ни царапин. Марпиоли был точечкой, еле различимой в телескоп, безобидной и слабой. Уколы этого жалкого насекомого не причиняли боли, а вызывали лишь жалость к несчастному человечку.

Американист Бонетто пожал плечами. «Кое-кто», — пронеслось в его поразительно ясном уме. «Кое-кто…»

Он яростно стукнул кулаком по перилам и бросился к письменному столу. Вставил в «Ремингтон» чистый лист бумаги. Нет, последнее слово еще не сказано.

VII

За час до того, как зазвонил будильник…

(Пятница)

1

За час до того, как зазвонил будильник, левую ногу пронзила адская боль. Лелло вскочил и сел на кровати. Тяжело дыша и обливаясь холодным потом, принялся растирать онемевшие мышцы. Видно, ночью похолодало, а он спал при открытом окне в одних плавках. Вот ногу и свело судорогой. Постепенно боль ослабела, но Лелло по-прежнему сидел на кровати, боясь пошевелиться. Сквозь жалюзи в комнату пробивались слепящие лучи света.

Наконец Лелло несмело опустил ноги на плетеный соломенный коврик, осторожно поднялся и, прихрамывая, поплелся в ванную.

В ванной он сел на табурет, вылил на ладонь немного одеколона и стал медленно и методично снизу вверх растирать онемевшую икру ноги. Он где-то видел прежде, что так профессиональные массажисты делают массаж спортсменам.

Но это занятие ненадолго отвлекло его от грустных мыслей, от гнетущей тоски. Он со всей беспощадностью осознал, сколь печальна его жизнь. В случае болезни ни мать, ни сестра, ни верный друг не придут ему на помощь. Если он умрет от внезапного сердечного приступа, перитонита или же просто, оступившись, разобьется на кафельном полу ванной, кто найдет его труп? Горничная, которая по утрам убирает его квартиру и заодно ворует плавленый сыр? Да, надеяться ему не на кого, он подвластен неумолимой судьбе и одинок, как бездомный пес. Рука застыла на колене, Лелло вздрогнул. Сейчас сварю себе кофе, а потом спущусь и куплю фруктов на рынке, подумал он. Он встал, накинул японский халат и пошел в кухоньку.

Он вспомнил, что в холодильнике полно подгнивших вишен. Насыпал в кофейник кофе, поставил его на плитку; механические, привычные жесты сегодня почему-то казались ему лишенными всякого смысла. Он сел напротив окна, посмотрел на облачное темно-лиловое небо, какое бывает обычно в марте. Пожалуй, стоит надеть твидовый пиджак либо костюм из плотного бежевого вельвета. Но даже мысль об одежде не принесла ему удовлетворения, его сейчас ничто не радовало. Начал было насвистывать веселую мелодию, но сразу перестал.

Что с ним такое? Все идет хорошо, не так ли? С Массимо они помирились. Правда, вчера они расстались быстро, и Массимо не позвал его к себе домой. Но это ничего не значит.

Массимо за день устал, сегодня собирается поехать в Монферрато посмотреть, как идет ремонт их виллы. Значит, меня так угнетает работа? — размышлял Лелло. Тоже нет, до отпуска осталось всего несколько недель. Или, может, самонадеянный Ботта не дает мне покоя?.. Он вспомнил о своем визите к Триберти, о старике, который сосал мятную конфету, о братьях Дзаваттаро — вспомнил совершенно спокойно, без всякого волнения. Он съездит к этим Дзаваттаро в обеденный перерыв, как и решил вчера, а там видно будет. Всегда есть риск промахнуться, но не это его так тяготило сейчас.

Неужели я болен? Но первый ли это симптом неизлечимой болезни? — подумал он. Но сразу же отогнал прочь эти мрачные мысли, а чувство угнетенности, тоски все не проходило. Может, он просто не выспался, такое с каждым бывает. А может, съел какую-нибудь гадость в том ресторане на холме?

Он пощупал живот — не болит. Вернулся в ванную и на всякий случай, морщась от отвращения, выпил стакан сельтерской. Взгляд его упал на расческу. Он старательно причесался, посмотрел на себя в зеркало и остался недоволен — лицо некрасивое, невыразительное. Зачем я живу на свете? — с болью подумал он. Ведь даже мои страдания банальны, никто о них не напишет книги и не снимет фильм. Все-таки у меня есть Массимо, мой якорь спасения. Почему же мы так отдалились друг от друга в последнее время?

Лелло взглянул на часы — он опаздывает на службу!

Он торопливо побрился, оделся и бросился вниз по лестнице. Сел в свой «фиат-500» и попытался проскочить вперед, минуя длиннющий ряд машин — был час пик. Обгоняя очередную машину, он подумал, что ему непременно нужно объясниться с Массимо.

2

Монсиньор Пассалакуа оказался человеком живым и очень приветливым.

Он крепко обнял своего бывшего ученика и сразу отпустил ему невеликий грех — Массимо давно перестал брать у него уроки санскрита. Да и то сказать, кому нужен еще один кабинетный ученый?

Затем дружески и крепко пожал руку «господину комиссару». Провел гостей в кабинет, где книги и манускрипты лежали даже на подоконниках, и весело извинился за беспорядок.

— Я не устоял перед соблазном написать воспоминания миссионера, — со смешком объяснил монсиньор Пассалакуа, радостно потирая руки.

Но увидев фотографии фаллоса, он мгновенно помрачнел. Хмуро уселся в углу и стал перелистывать растрепанный том, который снял с книжной полки.

Затем, не глядя на Сантамарию и Массимо, вернулся к письменному столу. Хрипло откашлялся. С отвращением отодвинул фотографии и, чтобы больше их не видеть, накрыл тетрадью.

— Это итифаллос. — И добавил более уверенно: — Да, итифаллос. Тут не может быть никаких сомнений. Как вы наверняка знаете, итифаллос — вырезанное из камня, дерева либо рисованное изображение мужского полового органа в стадии эрекции. Такое изображение представляет собой символ божества, олицетворяющего плодородие и жизнь. Так вот… — Он высморкался, сел и продолжал: — Этот символ можно найти почти во всех древнейших религиях. Он и в наши дни встречается среди народностей Океании, Черной Африки и Южной и Центральной Америки… Но в данном случае… — он снова нахмурился, — мы имеем право ограничиться древними веками и бассейном Средиземноморья. Там культ фаллоса с незапамятных времен связан с поклонением деревьям, и особенно фиговому дереву — ficus religiosa. И связан, заметьте, столь сильно, что и в классическую эпоху фаллосы и изображения Приапа вырезались не из камня, а из дерева, чаще всего из фигового дерева. Помните, у Горация? — Он помолчал, собираясь с мыслями. — Иными словами, плодовитость животных и плодородие земли в средиземноморском фаллосе становятся символом космического созидания и зарождения земли… Но кто же такой Приап? Читаем. — Он вновь открыл книгу и стал ее перелистывать, пока не нашел интересующую его иллюстрацию. Затем протянул книгу Массимо и Сантамарии. — Видите? Изображение не слишком четкое. Но это приблизительный рисунок по сохранившимся описаниям, ибо до нас не дошло ни одного полного изображения бога Приапа… Вы догадались, какую функцию выполняет этот второстепенный, но очень полезный домашний божок? — Отнюдь не обескураженный молчанием Массимо и Сантамарии, он продолжал: — Присмотритесь к нему. Обратите внимание на преувеличенно грозное выражение лица, на развевающееся, словно крылья летучей мыши, одеяние. Поглядите на связку тростника на голове, на узловатую палку, которую Приап вскинул правой рукой, и кажется, вот-вот грозно ею размахнется и ударит. И наконец, посмотрите на грозно вздернутый пенис. Учтите также, что такие скульптурные изваяния ставились в садах, огородах, полях. А теперь сами скажите, кем же был Приап? — По улыбке своих собеседников он понял, что они догадались, и, не дав им ответить, весело объявил: — Ну конечно!.. Огородное чучело… Чтобы отпугивать птиц… — Он слегка помрачнел. — Налицо явная деградация божества, которое прежде было символом космического животворения. Но одновременно и возвращение к его сельским истокам. Я не случайно упомянул восьмую сатиру Горация. В ней Приап сам напоминает, что обычно его изображения вырезались из фигового дерева: «Truncus eram ficulnus!» — «Я был стволом фигового дерева!» — Монсиньор Пассалакуа удовлетворенно потер руки. — А теперь посмотрите на другую иллюстрацию. Я ее пометил. Да, вот здесь. Ну, что вы об этом думаете? — Он с ухмылкой посмотрел на Массимо и Сантамарию, которые обменялись быстрым взглядом. Но снова ответа ждать не стал. — Речь идет о знаменитом «могильном фаллосе Губбио», названном так по месту находки. Сейчас, как вы видите, — он ткнул пальцем в книгу, — этот фаллос хранится в Венском музее истории искусств. Конечно, само происхождение находки не имеет большого значения. — Он назидательно поднял руку. — Нелепо было бы в этом фаллосе, относящемся к первому, а возможно, и ко второму веку нашей эры, видеть лишь элементы религиозного культа, типичного для окско-умбрийской культуры. Важно то, что это изваяние — из камня и что найдено оно было на кладбище. Существен и тот факт, что, как это видно по отчетливой трещине, фаллос был лишь фрагментом богатого захоронения. Иными словами, нет никакого сомнения, что этот генитальный орган, хранящийся ныне в Венском музее истории искусств, принадлежит…