ТВари - Andrew Лебедев

Но Дюрыгин запротестовал, мол, надо совершенно юную, чтобы на вид казалась еще моложе невесты и тем самым вызывала бы некий особый сексуальный восторг у ценителей юной нетронутой красоты.

Свидетельницу такую подобрали, что тюменские спонсоры тут же поклялись всеми своими нефтяными вышками, что после шоу непременно увезут ее к себе в Тюмень и там все на ней женятся. По очереди. Сперва самый главный, потом разведется и отдаст тому, что пониже рангом, потом и тот разведется и отдаст… И так далее. Это шутки у них такие тюменские были.

Ирма появилась в студии за час до начала съемок.

– Ты чегото рано сегодня, — нараспев сказал Мотя.

– А это потому, что я теперь не звезда, — с горечью сказала Ирма, — была я звездой, опаздывала на час или на все два, и массовка меня дожидалась вместе с режиссером, а теперь я статистка, теперь я должна за час приезжать и сама буду теперь звездочек ждать, покуда они там опаздывать со своими капризами будут.

– Да рано ты себя списала, — примирительно сказал Мотя, — ты еще им и нам всем покажешь.

– Что я покажу? — хмыкнула Ирма. — Грудь свою покажу? Так и видели уже…

– А я както пропустил, Ирмочка, я бы поглядел, — осклабился Мотя.

– Теперь и отныне только за деньги, — жестко сказала Ирма, — потому как в любовь больше не верю.

– А у меня невеста моя в автокатастрофе разбилась, — некстати вдруг сказал Мотя.

Помолчали.

– Это ведь я ради нее в поход матросом пошел, чтобы себя изменить, чтобы как морской волк у Джека Лондона, понимаешь?

Ирма не ответила. Она думала о своем.

– Ирма, ведь не каждая женщина может так вот, такого как я настолько расшевелить, настолько достать, что захочешь вдруг ради женщины изменить все в своей жизни, — сказал Мотя, — а вот она смогла меня достать.

Ирма равнодушно поглядела на Мотю. Он плакал. Большие крупные слезы катились из его глаз.

Пронести пистолет через рамку мимо милиционеров? Но она никогда через рамку не ходила. Милиционеры ее знали и пускали сбоку.

Но сегодня, на всякий случай, чтобы не рисковать, она прошла через шестой подъезд, где рабочие ходят… И пронесла.

Теперь надо заменить стартовый пистолет на папин револьвер с табличкой «Товарищу Вальберсу от Генерального секретаря…»

Агаша была в белом платье на кринолине. «Ах, как бы я смотрелась в свадебном, — думала Ирма, глядя на Агашу. Она критически разглядывала свою соперницу. — Хм, и грудь у меня красивее. Больше и красивее. Кабы Дюрыгин не был таким идиотом и женился бы на мне, я бы тоже выбрала платье длинное, но шелковое и с оттенком, как у фламинго, не совершенно белое, это слишком безвкусно и попростолюдински, а выбрала бы в цвет тонкой розовой утренней зари… И непременно с глубоким декольте. Было бы на что поглядеть! А то у этой… — Ирма немного сбилась мыслями, подыскивая слово. — У этой малышки и подержаться не за что».

Ирма тоже слыхала, что рекламодатель, производитель белья, предложил Агаше сняться с Дюрыгиным в сцене первой брачной ночи. «Вот тоже дура, — думала Ирма, — я бы отказываться не стала».

По скрипт-сценарию стартовый пистолетик Ирма достанет из белой меховой сумочки. Не носить же его в руке или на бедре, как это делают ковбои! Наряд у Ирмы был варьетешный, аля Мулен-Руж — голые ноги, глубокий вырез, шпильки и перья на голове.

Стартовый пистолетик уже час как валялся в урне для использованных бумажных полотенец в уборной, а на его месте в сумочке лежал револьвер бывшего дивизионного комиссара Вальберса…

Ирма вспомнила, как они с папой стреляли из его пистолета на даче в Лиелупе. Была уже осень. Пляж Рижского взморья был пуст. Только чайки парили в потоках сильного свежего бриза с брызгами.

Они любили бросать чайкам хлеб, так что те на лету хватали его. Они с папой и с дядей Яном Карловичем. Тогда дядя и папа дали пострелять Ирме.

Собрали несколько пустых бутылок из-под любимого папиного латышского кальвадоса «Дзинтарс», поставили их на краю пляжа, чтобы пули улетали в море и не могли бы никого поранить, и принялись стрелять. У маленькой Ирмы тогда закладывало ушки и она боялась. А папа и дядя Ян Карлович смеялись…

И еще она вспомнила, как папа рассердился, когда дядя Ян Карлович пожаловался ему на Ирму, что та поотрывала всем куклам головы.

– Нехорошо мучить куколок, — сказал папа.

– А людей хорошо? — спросила тогда Ирма…

В первый дубль Ирма не решилась.

Вышла к декоративной белой лестнице, покачивая павлиньим хвостом и перьями на голове, вышла и встала как будто начинающая.

– Ирма, в чем дело? — закричал раздосадованный Мотя. — Что, трудно вынуть пистолет, сказать «на старт, внимание, марш» и выстрелить? В чем затык?

Эх, знал бы Мотя, в чем затык, не стал бы так возмущаться.

– Так, снова выходим к лестнице в никуда, выходим, выходим, идем, достаем пистолетик, а жених с невестой уже стоят… Так, а это что еще за пистолетик такой? Откудова он взялся? Кто отвечает за реквизит?..

Ирма читала про Далиду.

Когда та решила покончить самоубийством, она нарядилась и красиво разлеглась на кровати. Настоящая актриса в самый торжественный момент своей жизни хотела выглядеть очень красивой. Она знала, что фотографыпапарацци запечатлеют ее, лежащей в номере отеля. Холодную, мертвую, но красивую.

Ирма тоже думала об этом.

Куда стрелять?

В голову?

Но она слыхала, что пуля может изуродовать голову, буквально снести полчерепа.

Нет, это неэстетично.

Папа, латышский стрелок, рассказывал, что товарищ Серго Орджоникидзе стрелялся в грудь. Знал, что Сталин будет целовать его в гробу, и понимал, что изуродованная голова может быть неприятна товарищу Сталину.

«Только не в грудь, — думала Ирма. — Грудь моя слишком красива и слишком хороша, чтобы портить ее дыркой из револьвера».

Мотя уже шел к ней, в глазах его она увидела удивление и еще чтото непонятное.

Ирма приставила дуло себе под левую грудь, чуть ниже, потом направила револьвер немного вверх и наискось, туда, где по ее мнению, было ее сердце.

Бах!

Снято!!

Всем спасибо!!!

Массовка и артисты свободны.

Санитаров и носилки в студию!

(из не вошедшех в передачу об Агаше кадров, снятых скрытой камерой по заданию Джона Петрова)

Кадр 1

Человек, похожий на Махновского: А если в лайвшоу будет убийство?

Человек, похожий на Дюрыгина: Нет, наше законодательство еще не созрело, зарубят…

Человек, похожий на председателя «АлексБанка»: А ведь хорошие деньги можно сделать…

Человек, похожий на Махновского: Ребята, не забывайте, я сам законодательство…

Человек, похожий на Дюрыгина: В принципе, можно подсуетиться, подогнать рекламных спонсоров…

Человек, похожий на председателя «АлексБанка»: Можно…

Человек, похожий на Махновского: Не фиг делать…

Кадр 2

Женщина, похожая на Ирму Вальберс: Меня точно оправдают, сто процентов?

Человек, похожий на Дюрыгина: Стопудово, мамой клянусь, знаешь, каких Игорь адвокатов притянет…

Женщина, похожая на Ирму Валвберс: А как моя карьера потом?

Человек, похожий на Дюрыгина: Дурочка, что ли? Через два года суперпупер звездой будешь, а через пять лет еще поди на президентских выборах выставим тебя.

Женщина, похожая на Ирму Вальберс: Шутки шутишь…

Человек, похожий на Дюрыгина: Не шучу, дело говорю…

Кадр 3

Человек ни на кого не похожий: Денег привезли.

Человек, похожий на очень известною человека: Как просили…

Человек ни на кого не похожий: Это хорошо…

Кадр 4

Баринов: Ругать телевидение глупо, отец Николай, телевидение — это жизнь, а вы ведете себя так, как поступил греческий царь, что велел высечь море…

Отец Николай: Это вечная борьба добра со злом.

Баринов: Телевидение — это не зло, это явление природы, как ветер, как волны на море…

Отец Николай: Вашими устами бес говорит…

Баринов: Все в жизни меняется, изменится и ваше мировоззрение, вот увидите…

Отец Николай: По вашей логике и в православном храме появится священник — женщина, как в какойнибудь англиканской церкви. Вы так далеко с вашей логикой уйдете…

Баринов: А вы с вашим упорством никуда не придете, поймите вы… телевидение это не зло, а явление природы, это часть жизни, причем уже неотъемлемая, зачем же с нею бороться, с жизньюто?

Отец Николай: Такие, как вы, привели Россию к гибели в начале двадцатого века, а потом вехи сменили…

Баринов: Может быть, может быть…

Каждый человек имеет право на пятнадцать минут славы.

Каждый человек имеет право на сто дней настоящего счастья.