Базирование Военно-морского флота СССР - Виктор Манойлин

Речь идет об утилизации баллистических ракет и атомных подводных лодок, срок службы которых был уже пройден.

Топливо и окислитель, которыми заправлялись баллистические ракеты, представляют собой крайне токсичные и агрессивные жидкости. Со временем резервуары ракет, где размещены топливо и окислители, коррозируются, и ядовитые жидкости выливаются наружу.

Нейтрализация загрязненных поверхностей чрезвычайно сложна, а испарение этих жидкостей может привести к человеческим жертвам и экологической катастрофе.

По проектам 23 ГМПИ на Северном и Тихоокеанском флотах были построены специальные арсеналы, куда свозились жидкостные ракеты, выслужившие свой срок. Там из них сливались топливо и окислитель, которые потом специальным транспортом переправлялись в промышленность для переработки. Пустые ракеты направлялись на специальный завод по их утилизации, который был построен по проекту 23 ГМПИ вблизи одного из сибирских городов.

Во второй половине восьмидесятых годов начались работы по выводу из строя и последующей утилизации атомных подводных лодок, срок службы которых уже был пройден.

Головной организацией по проблеме в целом было определено Центральное конструкторское бюро «Рубин» во главе с генеральным конструктором академиком И. Д. Спасским, в Военно-морском флоте — 23 ГМПИ.

Проблема оказалась чрезвычайно сложной.

Первая сложность заключалась в том, что в пункте перезарядки из реактора лодки надо было извлечь ТВЭЛ и направить их на хранение в специальный бассейн с водой. Емкости таких хранилищ были ограничены. Надо было начинать новое и дорогое строительство.

Вторая сложность — выведенную из строя лодку все равно надо было держать у причала. На ней все равно должна была быть какая-то команда, которая бы несла дежурство и обеспечивала непотопляемость и сохранность лодки. Причалов свободных не было. Выведенные из строя лодки стояли у боевых причалов. Надо было строить специальные пункты отстоя для выведенных из строя лодок. Опять новое и опять дорогое строительство.

Третья и главная сложность — реактор АПЛ в течение 300 лет будет сохранять наведенную радиацию. Металл реактора высочайшего качества и большой стоимости. Если бы не наведенная активность, то его можно было бы переплавить и снова пустить в дело. Надо было куда-то поставить его на 300 лет, чтобы он не стал причиной радиационного заражения местности. На плаву реакторный отсек столько лет не удержать, надо тащить на берег, а это сотни тонн массы. Никаким краном не поднимешь. Надо что-то специальное на заказ делать. Когда вытащили — надо его укрыть. Получаются больших размеров ангары. В грунт его не закопаешь — грунтовая вода разнесет радиацию. Вытащить его где-нибудь в дальнем Заполярье, облить водой и заморозить — тоже не вышло. 23 ГМПИ прорабатывал десятки вариантов в самых различных местах — все выходило очень дорого. «Рубин» со своими субподрядчиками и судостроительными заводами разработал технологию утилизации. Все получилось четко и надежно, все — строго по науке, везде — на первом месте выполнение требований радиационной и экологической безопасности. Работы по утилизации лодки сопоставимы с работами по строительству новой лодки. Нужны деньги, нужна определенная реконструкция заводов и т. д.

Сложили деньги «Рубина» и деньги 23 ГМПИ, получилась задача, выходящая за рамки не только Военно-морского флота, но и Министерства обороны. Обратились в правительство страны — решения нет. Проблема национального масштаба. Надо докладывать главе государства. Начальник Главного инженерного управления ВМФ О. К. Аниканов рассказывал, что к Горбачеву пошел Министр обороны Д. Т. Язов, который взял с собой Главнокомандующего ВМФ В. Н. Чернавина и начальника ГИУ О. К. Аниканова. На этом совещании были руководители и других министерств, задействованных в этой работе. Доложили. У Горбачева никакого желания уяснить суть проблемы и ее масштабы. С чем пришли, с тем и ушли. Вскоре я ушел в отставку — что было дальше, не знаю.

С И. Д. Спасским мне довелось взаимодействовать по работе в течение двух десятков лет, особенно активно последние пять лет моей службы в ВМФ. Все, что стало известно о Спасском общественности из газет, радио и телевидения после трагедии с «Курском», не является журналистским трюком, когда «раскручивают» политика, модного писателя или певца. На этот раз все правда: редкий организаторский талант, конструктор от бога и потрясающая результативность в работе. За что ни возьмется — все получается.

«Курск» — атомная подводная лодка, затонувшая во время учений Северного флота в 2000 году. Весь экипаж погиб. Президент России В. В. Путин обещал родственникам погибших лодку поднять и погибших похоронить на земле. Для выполнения этой сложной задачи нужна была техника и водолазы высокой квалификации. Стали искать по всему свету, кто это может сделать. Нашлись, но за большие деньги. Зарубежных водолазов показывали по российскому телевидению — вот они какие мастера и молодцы. А ведь все это было в советском Военно-морском флоте. По проекту 23 ГМПИ в Ленинграде построен научно-исследовательский институт № 40 Аварийно-спасательской службы ВМФ. Этот институт часто упоминался в средствах массовой информации в связи с трагедией «Курска». Такого оборудования и таких специалистов в нашей стране нигде больше не было. Сотрудники 40-го института говорили, что все сделано на уровне передовых мировых технологий, а может, даже и лучше. В центре в специализированных барокамерах проводились испытания погружений на те глубины, которых в мире еще никто не достигал. Были запроектированы и построены две линии: испытания на животных и на людях, последние были только добровольцами. Каждый единичный процесс испытания был связан сперва с повышением давления, а потом с медленным доведением его до нормального атмосферного. Если что-то случится в барокамере со здоровьем испытателя, то немедленное прекращение испытаний и открытие барокамеры равносильно гибели испытателя. В барокамере при необходимости вместе с испытателем находился и доброволец-медик, который мог оказать ему первую помощь.

При проведении испытания в одной главной барокамере, с габаритами не больше размеров маршрутного такси, необходима была работа компрессорных и баллонных устройств со сложнейшей системой автоматики, дублирования, резервирования и контроля, для размещения которых требовалась площадь, равновеликая хоккейному полю.

На одном из заводов изготавливалось аварийно-спасательное, противопожарное и водолазное оборудование для всего Военно-морского флота. На предприятии были специалисты высокой квалификации, в том числе уникальные. В этом месте делали медные водолазные шлемы. Процесс их изготовления таков: берется медный лист и деревянным молотком постепенно выстукивается из листа купол. Такой специалист был один на весь Советский Союз. Как рассказывал начальник завода Г. В. Андреев, в мире было только три страны, где умели делать медные шлемы для водолазов. Сейчас на этом заводе таких шлемов не делают, значит, осталось две страны.

На острове Котлин расположен Кронштадтский ордена Ленина морской завод (КОЛМЗ) — самое первое в России судостроительное и судоремонтное предприятие. Долгие годы его начальником был капитан I ранга Ушаков А. Ф. В советском Военно-морском флоте это был самый крупный судоремонтный завод. На его территории несколько сухих доков, один из них, имени Велишинского, до 1917 года был самый крупный в стране. Сейчас — самый крупный на Северо-Западе России. Его называют «линкоровский», потому что только в нем было можно доковать линейные корабли. Построен при Николае II и был назван в честь наследника престола «Док цесаревича Алексея». В этом доке проходили докование крупные корабли и суда как Военно-морского флота, так и Министерства морского флота.

В начале восьмидесятых годов 23 ГМПИ разработал проект реконструкции и расширения КОЛМЗа, который был реализован лишь частично. Началась горбачевская перестройка, и реконструкция прекратилась.

В Ленинграде, близ Александро-Невской лавры, на улице Красного электрика в одном ряду стоят три больших корпуса, построенных по проекту 23 ГМПИ в конце семидесятых — начале восьмидесятых годов.

Первый — картографическая фабрика ВМФ. В Советском Союзе все морские карты делались только Военно-морским флотом. Картофабрика по тем временам была одним из самых современных по своему направлению полиграфических предприятий страны.

Второй — картографическое производство. Упрощенно процесс создания морских карт выглядит так. По морям и океанам ходят гидрографические суда, промеряют глубины, определяют скорости течения, пеленгуют береговые ориентиры и производят сотни других трудоемких операций. Результаты работы поступают в картографическое производство, где они обрабатываются и систематизируются. В картпроизводстве — уникальный архив и совершенная система учета всех гидрографических материалов. В этом архиве все материалы как нашей страны, так и зарубежные, имеющие хоть какое-либо отношение к морским картам. В те времена, когда не было персональных компьютеров, в гидрографическом производстве карта делалась вручную. Картпроизводство создает карту, а картфабрика размножает. Процесс изготовления морской карты — это наука и искусство одновременно. Наука потому, что карта — это венец гидрографических научных исследований. Искусство потому, что морские карты содержат великое множество специальной информации, оформленной с тщательностью и изяществом, вызывающими восхищение любого человека, способного чувствовать прекрасное.