Besame mucho, клуша! - Анна Яковлева

И еще думала, не спуститься ли на первый этаж и не заглянуть ли в холодильник — невзирая на близкое дыхание смерти, есть почему-то хотелось сильно.

Квартира размещалась в двух уровнях и совершенно не походила на приют холостяка, от деланный равнодушной рукой дизайнера.

До того как Крутов потащил ее наверх, Лера успела кое-что увидеть.

Первый этаж занимали кухня, столовая, гостиная и гостевая спальня, второй — хозяйская спальня в викторианском стиле, совмещенная с ванной комнатой, кабинет в багровых тонах и гардеробная. Все как просила душа.

На кухне Лера сразу представила Игнатьевну — скупую на слово мегеру, лишенную сантиментов и привязанную к Василию эгоистичной привязанностью старой девы. Туго накрахмаленные салфетки и надраенное до ряби в глазах серебро только усиливали впечатление.

— У Игнатьевны сегодня выходной, — угадав состояние Леры по напряженно сведенным лопаткам, успокоил Крутов.

Потом они поднимались на второй этаж, целуясь на каждой ступеньке, точно наверстывали потерянные две недели.

Горячие пальцы Леры то неуловимо порхали по телу Василия, лишая сил, то заставляли выгибаться и рычать. Крутов чувствовал себя девственником, попавшим в руки опытной любовницы — пугающе страстной, на грани истерики.

В накале страсти чудилось что-то роковое, смахивающее на ритуальное убийство. Себя? Любовника? Защититься, сдержать напор не представлялось возможным, и через семь минут опустошенный Василий рухнул на Леру.

— Прости, — еле ворочая языком, попросил он, — у меня не было шансов, ты сегодня на себя не похожа. Тебя подменили?

— В некотором смысле, — прошептала Лера, целуя влажное от пота плечо Крутова.

— Я реабилитируюсь, — пообещал Василий.

— Не волнуйся, мне хорошо.

— И все-таки.

Василий скатился с Леры и уложил ее на себя.

— Ничего не случилось? — Крутову хотелось сверить ощущения.

— Мы вместе — разве этого мало? — Лера почти не соврала — сейчас это было главным.

Утром Василий с голым торсом, в шортах, но при бабочке, с полотенцем, переброшенным через локоть, с бесстрастным лицом Бэрримора в полупоклоне поставил перед Лерой тарелку с кашей:

— Овсянка, сэр. Пардон, леди…

Улыбка сползла с Лериного лица — овсянку она не терпела с детства.

К вящей радости Валерии, в прихожей раздался звонок. Василий вышел, и ровно половина содержимого тарелки моментально оказалась в мусорном ведре. Хватит с нее и этого.

Крутов вернулся на кухню, как раз когда Лера хлопнула дверцей под мойкой.

За Василием тащился какой-то невзрачный субъект в сером костюме, голубой рубашке и темно-синем галстуке в крапинку — настоящий серый воротничок.

— Валерия Константиновна Ковалева? — поинтересовался субъект, стреляя глазками из-за плеча Крутова.

Сердце сделало скачок, Лера нервным движением одернула футболку Василия:

— Да.

— Я от Александра Борисовича, — представился молодой человек.

— Скажите, куда подъехать, я приеду, — вмиг осевшим голосом предложила Лера, всеми силами стараясь заткнуть рот гостю.

Труд оказался напрасным, гость и не думал затыкаться, как не думал делать тайны из визита:

— Нет-нет, я подожду вас в машине — серая «тойота» у подъезда. Александр Борисович передает вам пакет ценных бумаг, нужно проехать к нотариусу и оформить сделку. Не забудьте паспорт.

Лера без сил опустилась на угловой диван:

— Хорошо. — Вот оно, началось.

— Я вас жду, — не унимался гость.

— Да, да, я сейчас, — процедила сквозь зубы Лера, не делая попыток подняться.

Надежда, что все обо всем забыли, рухнула. Бочарникова, Крашенинников и болезнь выстроились боевым каре и под грохот барабанов брали в кольцо. Обжорство покарает самого обжору, вранье покарает саму врунью.

Итак, Крашенинников знает, что проиграл. Следил?

Или… Лера посмотрела на Василия. Что сказали друг другу эти двое? Лучше было не развивать мысль.

Входная дверь за резвым стряпчим хлопнула.

Вздрогнув, Лера снялась с дивана и устремилась к выходу, но голос Крутова, не предвещающий ничего хорошего, догнал ее на пороге:

— Лера?

Изобразив крайнюю степень заинтересованности, Валерия обернулась:

— Что, Васенька?

— Как все это понимать? — Рука Крутова сделала неопределенный жест в сторону удалившегося юриста.

— Ты же слышал: Крашенинников переписывает свою долю на меня.

— С чего бы это? — Серьезный взгляд стал тяжелым. — Чтобы кулак-Крашенинников просто так, за здорово живешь, отдал что-то?

Лера скуксилась, взгляд заметался.

— Так получилось. — Это была истинная правда.

— Пожалуйста, поподробнее.

— Там, в Демидовке, я сказала Борисовичу, что объединение вот-вот объявят банкротом, и попросила не продавать акции. Или продать кому-то своему. Он согласился.

— Согласился, значит. — Василий смотрел, склонив голову набок, пальцы на столешнице нервно отстукивали ритм, похожий на бой барабанов армии-завоевательницы. По лицу Крутова разливалась обида.

Так его еще никто не надувал.

А Борисович-то шельма! Все вопросики задавал о личной жизни, вместо того чтобы о деле сказать. Ни словом, ни полсловом, ни намеком или хотя бы намеком на намек…

И этот их саммит в Демидовке… Спелись у него за спиной, понимаешь.

Справедливости ради Василий напомнил себе, что Валерия намекала на банкротство «Бланк-информ», но намек был расплывчатый, туманный и воспринимался как утка, запущенная конкурентами. Хотя какие они конкуренты москвичам?

Может, все-таки потребовать собрания акционеров? Крутов смотрел на Леру и не узнавал, а Лере казалось, что она стоит голой на городской площади. Щеки медленно заливала краска.

— А зачем тебе акции, если объединение не сегодня завтра гикнется?

Здравый вопрос, продиктованный простой логикой, смутил Леру еще больше. Из головы вы летели все домашние заготовки. Неужели она надеялась выкрутиться?

— У Галины есть план. Антикризисный, — всплыла на поверхность спасительная мыслишка.

— Тогда понятно, — протянул Крутов, и карие глаза затянуло дымкой.

— Меня ждут, — спохватилась Лера и улизнула в спальню, чувствуя себя одновременно Еленой Троянской и Парисом.

Номер телефона показался знакомым, и, поколебавшись несколько секунд, Галина ответила полушепотом:

— Слушаю.

В зале обслуживания юридических лиц гудел кондиционер, стояла напряженная рабочая тишина, и в этой деловой атмосфере переливистый звонок мобильника показался неприличным.