Вслед кувырком - Пол Уиткавер

Но что это такое? И зачем оно за ним охотится?

— Джек! — трясет его Джилли. — Ты что, заболел?

— Все нормально, — раздраженно отвечает он, отодвигаясь.

— С виду не похоже.

Тут ему приходит в голову, что результаты последних проявлений — перестановка букв в скрэббле, исцеление его руки, периферийные, но все же существенные перемены в мире — все это вторично по сравнению с настоящей целью. Побочные эффекты. Видимые признаки деятельности, необнаружимой человеческими чувствами — как температура указывает на войну в тебе между микроскопическими агрессорами и защитниками. Вспомнив носовые кровотечения, предшествующие, сопровождающие или следующие за сменой реальности, он проверяет, нет ли крови, но пальцы остаются сухими. И все же, думает он, что, если все время идут какие-то другие войны? Не только в его теле, но и вне его, и не слишком малые для человеческого восприятия, а напротив — слишком масштабные? Что, если его проснувшаяся сила бросила его прямо в гущу самой большой войны из всех… и в каком-то смысле самой малой тоже: войны, ведущейся во всех масштабах за право определять, что реально и что нет? Все стороны такого конфликта должны бы обладать такой же силой, как у него, и каждый (сколько же их может быть?) запутывает и распутывает реальности с двойной целью: сохранить свое существование и стереть существование других, как будто сумасшедшие боги ругаются над ткацким станком вселенной, играя в фантастически сложную и совершенно беспощадную игру.

— Вот, выпей.

Будто повинуясь ментальной команде тельпа, Джек берет пластиковую бутылку воды, которую достала из своего рюкзака Джилли, и пьет. Сколько раз он умирал? И кровь из носа — это всегда признак проигранной битвы, неверного хода, смерти и воскрешения, произошедших столь быстро, что поток осознания не прерывался, и сила включалась точно вовремя каждый раз, пока наконец — а рано или поздно так должно случиться — поток не прервется, и реальность, жизнь не пойдет дальше без него?

Я всего лишь мальчишка, думает он в ужасе, сжимает бутылку так, что вода выплескивается. Я не могу играть в эту игру. Я даже правил не знаю.

— Господи! — Джилли вытаскивает бутылку из его сжатых пальцев. — Да тебя трясет…

Она смотрит на него с заботой и страхом. Он должен ей рассказать, должен, как никогда раньше. Но не сейчас. Не здесь. Он ощущает невидимые силы, тянущиеся к нему в зловещем намерении, щупальца темной энергии, пробирающиеся сквозь моря времени, пространства и вероятности. Как будто бы стены и потолок, сама земля смыкаются вокруг него, словно лепестки цветка-мухоловки. И бесполезно твердить себе, как он все время делает, что все это — только его представление, потому что ужас реален. Испарина выступает на лбу, пот стекает по пояснице — это реально. И реальны ледяные пальцы, сжимающие в кулаке его сердце. Он должен выбраться. Убраться.

Оттолкнув Джилли, он бросается к велосипеду, стоящему у стены рядом с велосипедом Джилли.

— Эй!

Будто не слыша, Джек выкатывает велосипед из-под дома на солнце, пока Джилли, ругаясь и крича ему, чтобы подождал, возится со своим у него за спиной. Он врубает десятую скорость и уносится, не сказав ни слова, крутя педали в сторону Бейбери-роуд, мимо припаркованных машин пляжников с той стороны шоссе № 1, где частные дома Мидлсекса тянутся еще полмили до совершенно другой экосистемы: болотистая местность с господствующим сосновым лесом, чьи высокие переплетенные ветви дают прохладную тень просторным одноэтажным коттеджам на участках в четверть акра, которые едва, кажется, могут сдержать неустанное наступление лесов, наполненных змеями-черепахами-опоссумами. Здесь, на океанской стороне шоссе, песчаная почва гостеприимна лишь для жесткой травы, карликовых сосен да прочей неприхотливой растительности, под которой тощие кролики роют свои норы, а самые высокие предметы тут — дома, торчащие на сваях над песком, вроде его собственного, и ничего, кроме их крыш, не дает укрытия от неба.

Дрожащий зной поднимается от асфальта и аккуратно расположенных рядов припаркованных на каждой стороне машин, воздух вокруг Джека рябит, и легко представить себе, что едешь в псионическом поле вроде того, что мог бы создать Чеглок: пузырь воздуха, собранный и выкованный его волей в прозрачную мембрану тоньше яичной скорлупы, но тверже алмаза. Джилли уже не кричит ему, чтоб подождал, но он чувствует, как она сокращает расстояние у него за спиной. Он налегает на педали, будто пытается уйти от нее, переключает передачу — велосипед под ним спотыкается, потом бросается вперед, горячий воздух бьет в лицо. Молодая женщина, извлекающая сложенный шезлонг из багажника оливково-зеленого «вольво», улыбается ему, пролетающему мимо. Двое мальчишек, перебрасывающихся летающей тарелкой на дорожке перед каким-то домом, глядят вслед с откровенной завистью. На пересечении Дюна-роуд и Бридж-роуд пожилой охранник, сидящий за круглым белым столом под красно-белым полосатым зонтиком, похожим на гриб-мутант, поднимает глаза от бумаг с улыбкой доброго дедушки и машет рукой; когда Джек входит в поворот, шины проскальзывают на миг по песку и гравию, потом снова твердо вцепляются в асфальт.

Джек спрашивает себя, что прячется за этими лицами. Они в неведении об игре, которая вокруг них идет? Или он только что увидел, сам того не зная, одного или нескольких противников, стремящихся пробить его оборону и стереть его с доски? Снова он вспоминает, как они с Джилли играли по-настоящему в «Мьютов и нормалов» в таинственных коридорах и пустых классах средней школы «Лорд Балтимор», пока снаружи завывала и рычала Белль, словно самый страшный из страшных серых волков. Эта игра была реальнее, чем он тогда думал… или то была тень, отброшенная чем-то более реальным, чем он думал: этой игрой, в которой он играет за свою жизнь с неизвестными ему противниками… но один из этих противников, как понимает он сейчас, должен знать — или знает — о нем, иначе на него бы не нападали и его сила не отвечала бы, возвращая его к жизни, а с ним и весь мир… но не к той жизни, не тот мир.

Джек чувствует, что сходит с ума, а мысли все приходят и приходят, падают в мозгу, как костяшки домино, одна за другой, волнистой линией, с инерцией, которой невозможно противостоять, ведя к концу, которого невозможно избежать. И вот он здесь, кувыркается следом, пойманный в зону низкого давления кошмарной логики. Потому что: кто изобрел игру «давайте притворимся»? Кто хвастался, что играет в нее годами, выискивая мьютов в облике нормалов?

Дядя Джимми, вот кто.

Тяжело дыша, Джек останавливается перед четырьмя полосами шоссе № 1. И пока он ждет перерыва в двустороннем движении, Джилли его догоняет.

— Какого… — Она тоже запыхалась, пот блестит на золотистой коже. — Какого хрена ты это устроил, Джек?

— Просто так, — отвечает он и бросается в случайный просвет, резко обрывая разговор.

Джилли проскальзывает в тот же разрыв, догоняя Джека на разделительном газоне. Отряд машин, сбившихся плотно с правильными интервалами, как косяк рыб, мчится в сторону Оушен-сити.

— Выкладывай, Джек, — требует Джилли. — Мне-то ты не соврешь.

Джек все еще в шоке от мысли о дяде Джимми как своем тайном враге, убийце, скрадывающем его в лабиринте многочисленных реальностей. Сердце отвергает, но мысль укореняется в мозгу. Он знает, что должен все рассказать Джилли. Давно надо было рассказать.

— Ну ладно, — говорит он, потрясенный чудовищностью всего того, чтобы сейчас понял. Как найти слова? — Кое-что есть.

— Я так и знала.

— Ты подумаешь, что я спятил.

— Я и так это знаю. Выкладывай.

Проехали последние машины. Джек трогается с места, переезжает две ведущие на юг полосы, опережая следующую группу. Джилли держится рядом, не отставая: второй раз он от нее не оторвется. Но он не собирается отрываться. Слишком долго он был наедине со всем этим. Без нее он только половина своей лучшей, истинной сущности. А этого уже мало. И всегда было мало. Оказавшись на обочине, он тормозит, останавливается, наклоняет велосипед, чтобы опереться ногой о землю.

— Я… — Он сглатывает слюну, начинает снова в ответ на ободряющий кивок. — Дядя Джимми…

Он прерывает речь. Так тоже неправильно.

— Ну, так что с ним такое? — раздраженно спрашивает Джилли.

Он качает головой. Выходит еще труднее, чем он думал.

— Не здесь.

Он снова жмет на педали, направляясь к югу, Джилли догоняет справа, со стороны берега.

— Я тебе потом скажу, когда выйдем в бухту. Это все очень сложно.

— Да ну, Джек! — настаивает она. — Что там с дядей Джимми? Намекни хотя бы.

— Да не в нем дело по-настоящему, — говорит он, пропуская машины, оставляющие за собой рваную ленту музыки и голосов по радио, переплетающуюся и вьющуюся на ветру, словно хвосты воздушных змеев. — То есть в нем, но… — Он запутывается. — Мне сначала надо самому разобраться.