Женщина без прошлого - Светлана Успенская

Утром те, кто пришел на работу вовремя, были единодушны в том, что праздник удался, а те, кто не пришел, полностью поддержали это мнение, опоздав на пару часиков. И все, вспоминая вечер накануне, подшучивали друг над другом, смеялись над грубостью Женкина, скабрезностью Зинина, скромностью Лесовой, темнотой Марыщева и над тем, как пенсионер Семен Бенцианович заснул в салате. А на Полубога вообще никто не обращал внимания, забыв, что он какое-никакое, а все ж начальство. Впрочем, Полубог сам забыл об этом, очарованный коньяком и податливостью Нины Бесовой. И все сотрудники были едины, как пальцы руки, и великодушны друг к другу, как ланселоты. Оля простила Поле и, соответственно, наоборот, и все простили Гулящей недоплату в зарплату, и все простили Язвицкому его наушничанье, Штернбергу — что он такой умный, Зинину — его женолюбивость, а Женкину — грубость. И только пенсионеру Свищенко-Гоеву никто ничего не простил, потому что прощать ему было нечего.

А работать никто не работал, потому что глупо работать, когда ноздри и грудь забивает пьянящий воздух свободы, когда есть много более актуальных и интересных дел, чем продажи туалетных утят, — например, обсуждение матча «Алания» — «Спартак», или изменения в женской моде на бюстгальтеры, или любовные похождения Зинина, или странные отношения Сухих, Глухих и примкнувшего к ним Косых.

А потом стали обсуждать начальство. Поинтересовались риторически, как здоровье, понадеялись, что в высшей степени хреново. Полубог сказал, что Бульбенко — сложный человек и работать с ним очень непросто. Он лично еле сдерживает себя, чтобы не высказать все, что о нем думает. А думает он такое…

Гулящая сообщила, что Бульбенко заставляет ее мухлевать себе на пользу, а ее могут за это посадить. Но если что, она молчать не будет, сдаст его со всеми потрохами, ей его жизнь не дорога.

Секретарша Бесова сказала, что в постели он — никто. И что она с ним только потому, что надо же где-то работать в ее одиноком положении.

Зинин заявил, что та девица, с которой он его познакомил недавно, заразила Бульбенко хламидиозом, только он еще об этом не знает. Пусть ему будет приятный сюрприз. А еще он через знакомых девиц может заразить его сифилисом, ему это раз плюнуть.

— А СПИДом? — с надеждой спросила Болдянская.

— Надо постараться, — обнадежил ее Зинин и взял на себя повышенные обязательства на текущий квартал.

А томная Пенкина сказала, что она никогда не видела такого мерзкого человека, как Степан Игнатович, который считает, что его конечности созданы для того, чтобы находиться у нее под юбкой, а Женкин грубо сказал, что видел его в гробу в белых тапочках. А Марыщев сказал, что Бульбенко — темный неграмотный идиот, неразвитый и отсталый.

Оля и Поля заверили, что они всегда ненавидели начальника и не намерены и дальше терпеть его хамство, грубость и начальственный идиотизм, на что наивная Лесова наивно удивилась, почему же они это так долго терпели — до сих пор. Оля и Поля взвились, но зарождавшийся скандал был подавлен Язвицким, который правдиво рассказал, будто он собственноглазно видел, как Самый Главный Начальник вызывал Бульбенко на ковер и песочил его почем зря. И как Бульбенко стоял на ковре будто оплеванный, а лицо у него было как облеванное. И как Самый Главный Начальник плевал Бульбенко в лицо, называл его «тупой скотиной» и тушил об его лысину сигареты. И как потом Бульбенко плакал на груди Язвицкого и грозил покончить с собой путем повешения, на что сам Язвицкий говорил, что это, конечно, для Степана Игнатовича самый правильный выход, и что лично он, Язвицкий, может ему в этом помочь, и что у него есть в запасе превосходная веревка и детское мыло.

— Вот было бы здорово! — поддержал его Полубог.

— Отлично! — захлопала в ладоши Гулящая.

— Я была бы счастлива! — Бесова схватилась за грудь.

— И я! — бурно поддержал Зинин, схватившись за грудь Бесовой.

— И я! И я! — поддержали ораторов остальные сотрудники.

Только Свищенко-Гоев молчал, все еще не пытаясь отличаться от обивки стула.

Потом сотрудники стали грозить начальнику и заверять всех остальных, что они лично всегда, и так далее… Гулящая сказала, что у нее есть сведения о махинациях Бульбенко, Полубог сказал, что эти сведения он берется довести до Самого Главного Начальника, Штернберг посоветовал на всякий случай послать дубликат в прокуратуру, а грубый Женкин предложил просто звездарахнуть Степана Игнатовича по голове, когда он вернется, и дело с концом. Бесова и Болдянская понадеялись, что после суда его кастрируют, Сухих, Глухих и Косых предположили, что в тюрьме ему придется несладко — в известном смысле, конечно. Наивная Лесова наивно спросила, в каком именно смысле, а бессловесный Свищенко-Гоев задрожал так сильно, что стул под ним затрясся.

— А я, а я, — сказал темный Марыщев, — да я ему, я…

И все с удовольствием приготовились выслушать, какую кару обрушит на голову Бульбенко темный Марыщев, как тут…

Дверь общей комнаты отворилась, и на пороге возник…

Возник виновник разговора, которому в недалеком будущем предстояло сесть в тюрьму, быть кастрированным или опущенным — на выбор. Но сейчас, еще не догадываясь о грядущих бедствиях, он выглядел прекрасно. Лицо его лоснилось здоровым потом, лысина (об которую, по версии Язвицкого, Самый Главный Начальник недавно тушил сигареты) блестела как полированная, а сам он являл вид нерушимого здоровья и последствий хорошего отдыха.

— А что такое? Почему не работаем? — не слишком строго спросил Бульбенко, еще пребывая в послеотпускном душевном размягчении.

Гробовая тишина была ему ответом. Пауза, тяжелая, железобетонная пауза висела в воздухе, грозя каждую секунду обрушиться вниз.

— Ой! — первой нашлась мадам Болдянская. — Степан Игнатович, садитесь, вот стульчик, что же вы стоите! С вашим здоровьем нельзя стоять!

— Чайку, Степан Игнатович? — вступила Бесова.

— Сигаретку? — Марыщев.

— Как отдохнули? — Штернберг.

— Вылечились? — грубый Женкин.

— Понравилось? — Язвицкий.

— А мы без вас измаялись! — Полубог.

— Соскучились! — Гулящая.

— Чуть не умерли! — Оля и Поля.

— Ночи не спали одни! — Зинин.

— … — пенсионер Свищенко-Гоев.

Воздух свободы кончился внезапно и без предупреждения, как кислород в водолазном баллоне. Гранитная плита мрачного предчувствия сдавила сердца коллег.

Бульбенко обвел присутствующих благодушным взглядом сытого хищника и попрочней утвердил на стуле раздавшееся на санаторных харчах седалище.

— Надоело отдыхать, — произнес он. — Еле вырвался. А здоровье — отличное. Как у призового бульдога. Ну, как у нас дела?