Женщина без прошлого - Светлана Успенская

— Надоело отдыхать, — произнес он. — Еле вырвался. А здоровье — отличное. Как у призового бульдога. Ну, как у нас дела?

И все разрушилось в один миг. Единство коллектива оказалось фикцией и фата-морганой, сплоченность — временной, разобщенность — постоянной.

Подхватив начальство под локоток, Полубог повлек его в кабинет докладывать, как дела. Гулящая зашелестела бумагами, жаждавшими начальственной подписи. Бесова поправила бюстгальтер и отправилась заваривать чай в любимой кружке Степана Игнатовича. Зинин схватил телефон и принялся звонить знакомой проверенной даме, чтобы в выходные она была готова — но не для него лично. Оля и Поля, подкараулив Бульбенко на лестнице, принялись, как всегда, докладывать, доносить и наушничать.

Болдянская затосковала, чуя беду неминучую, Марыщев отправился в курилку и там подавился дымом, Саша Лесова наивно захлопала глазами, Женкин невнятно выругался, Язвицкий язвительно побледнел, Штернберг утешительно подумал, что он всегда может устроиться грузчиком в ближайший овощной магазин, у него там связи. Середнячки Сухих, Глухих и Косых углубились в бумаги, надеясь, что пронесет, а Свищенко-Гоев предынфарктно сполз со стула, хотя ничего более криминального, чем физиономия в салате, ему нельзя было предъявить.

После возвращения Степана Игнатовича многие изменения произошли в достославной конторе. Оля стала на место Поли, Полубес стал бухгалтером, а Гулящая гульнула в заместители. Зинин через ту самую проверенную знакомую заразился постыдной болезнью, которую Бульбенко привез из санатория, Язвицкий чуть было не умер в больнице от прободения язвы, Болдянская от испуга ушла в декрет и на ее место поставили наивную Лесову. Томная Пенкина от ужаса чуть было не вышла замуж за Сухих, Глухих и Косых одновременно, но вовремя одумалась и пошла на попятный. Марыщев бросил курить, а Сухих бросил Глухих. Косых с горя бросился со второго этажа, но его спас куст сортовой сирени «пламя коммунизма».

Штернберг между делом открыл закон увеличения подлости в природе, а потом закрыл его за ненадобностью. Этот закон гласил: «Количество подлости во Вселенной бесконечно, глубина ее безгранична, причем интеграл от подлости по переменной времени увеличивается перманентно, не зная исключений и прерываний».

А бессловесного пенсионера Свищенко-Гоева чуть было не уволили без выходного пособия, хотя он лично ни в чем не был замешан и всегда старался не отличаться от собственного стула.

ГЛАВА 12

Антон Францевич Полубог: «Я всегда был против ее назначения. Нутром чувствовал — не к добру эта Кукушкина у нас окопалась. И на тебе… Не прошло и месяца, как…»

Правдолюб Язвицкий: «…Как мы стали пахать, будто папы Карло. Тот, кто раньше уходил домой в шесть, в десять вечера только робко поднимал голову от стола. Тот, кто спал днем на рабочем месте, перестал спать вообще, даже ночью. Тот, кто раньше обедал по два часа, оставался вообще без обеда.

Я лично вообще стал жить в конторе вместе с мадам Болдянской. Потому что днем мы прорабатывали очередную сделку, а ночью наводили порядок в бумагах. А все эта проныра Кукушкина…»

Бухгалтер Гулящая: «Твердо не знаю, какая у нее зарплата, хоть я и бухгалтер. Меня отодвинули на периферию, перестали доверять, стали перепроверять… Возмутительно!»

Сухих, Глухих и Косых: «А нас вообще уволили без выходного пособия. Несмотря на то что продажи туалетных утят у нас были не хуже, чем у других, а по хозяйственному мылу в позапрошлом сезоне мы были в лидерах. Но когда мы ей это сказали, стоя на пороге с вещами в руках, она, эта Кукушкина, стала как Глухих, Косых и Сухих одновременно».

Ловелас Альфред Зинин: «Ну, ножки у нее, конечно, ничего… Ничего ножки, говорю, подходящие. Такими ножками не стыдно и ближнего затоптать. Я, конечно, первым делом попытался ее прощупать, но она щупать себя не дала, а вместо этого поинтересовалась, что я делаю после работы. Я ей ответил, что вечером совершенно свободен, а между тем до шести оставалось не более трех с половиной минут… Тогда она вручила мне кипу бумаг и мило улыбнулась: «Желаю хорошо провести вечер». И ушла.

А зубки у нее ничего… Такими зубками и ближнего укусить не стыдно!»

Секретарша Нина Бесова: «…Входила в кабинет Степана Игнатовича без стука и в любое время, когда ей заблагорассудится! Бесстыжая!

У меня от нее на нервной почве задержка была, но в конце концов пронесло. Однажды они закрылись в кабинете, дело было уже к восьми часам вечера, и долго не выходили оттуда. А когда вышли, оба были разрумяненные, как будто они занимались сами понимаете чем… А на следующий день…»

Мадам Болдянская: «А на следующий день эта грымза построила весь отдел и приказала: «После работы не расходиться». И тут некоторые слабонервные стали валиться в обморок, потому что подумали, что снова объявят о сокращениях, увольнениях и сверхурочных, к коим руководство прибегает, чтобы повысить доходы. А я подумала, кто будет забирать детей из садика, в холодильнике продуктов кот наплакал, и ужин не варен, муж в бегах… Отпроситься с работы — дохлый номер, а повеситься — недосуг. А вечером…»

Томная Пенкина: «Вечером она вышла вся такая, такая… В новом костюме… И он вышел такой… В новом костюме… И стали они говорить… Такое… Я слушала, слушала и чуть не заснула, потому что было так душно, что мне чуть дурно не стало… И они раздали каждому по листочку, на котором было написано что-то такое непонятное, я даже удивилась…»

Темный Марыщев: «А я ни черта не понял. «Каждый работник является лицом компании, своим поведением поддерживая, способствуя и направляя… А также репутация и престиж… Священный принцип для каждого: что хорошо для меня, то хорошо для компании. Сотрудник должен испытывать гордость за компанию, преданность и верность ее интересам. А от недобросовестных конкурентов в лице господина Муханова и иже с ними надо защищать и оберегать!» Что за абракадабра! Маразм какой-то. При чем тут Муханов? Что, я ему морду набить, что ли, должен?»

Интеллектуальный Штернберг: «Темный ты, Марыщев! Неужели не знаешь, что Муханов — наш главный конкурент? Он окучил все торговые точки, весь мелкий опт. Его туалетные утята уходят со свистом, а наших мы умоляем принять на реализацию. А почему — никто не догадывается, разве только эта проныра Кукушкина, ребро ей в печенку. На самом деле Муханов водит небескорыстную дружбу с нашим мэром, наш мэр водит дружбу с торговлей, а торговля, небескорыстно дружа с мэром, сотрудничает с теми, с кем нужно сотрудничать. И пока существует этот порочный круг, нам не повысить продажи, хотя бы у нас старались добрых два миллиона Кукушкиных вместо одной, и если бы они каждый день печатали по тысяче постановлений типа вышезачитанного, отдающего сектантством, промывкой мозгов, стандартизацией и унификацией, убийством отдельно стоящей личности, уничтожением примата личного над коллективным… Но ничего такого, конечно, вслух не скажу, потому что мне терять работу не охота. Так что я — молчок!»