Женщина без прошлого - Светлана Успенская

Для начала пришлось посетить парикмахера, постижера, косметичку и еще пару специалистов, включая театрального гримера. Гримерша сказала, что мне ничего менять не надо. «Цвет волос, — сказала она, — и очки. И еще я советую вам бородавку — притягивает внимание и запоминается при встрече. Бородавка — вот ваш уникальный шанс».

Я приберегла ее совет на потом. Мало ли как сложатся обстоятельства…

Итак, знающая себе цену, наглая, решительная, смелая (и даже слегка бесстыдная), я пришла к Бульбенко и потребовала на голубом глазу:

— Покажите мне статистику личных продаж ваших сотрудников.

А когда он предъявил мне эту статистику, фыркнула:

— Что это? Что это за графики? Где тут Эльбрусы, Памиры, Эвересты и пики Коммунизма? Где взлеты межконтинентальных баллистических ракет, ушедших в стратосферу? Что я вижу? Горное плато, стабильную посредственность, кратеры и впадины! Где прирост продаж, где многопроцентные прибыли? Где они, я вас спрашиваю?

Съежившись на стуле, Бульбенко испуганно дернул кадыком и сглотнул слюну.

— Ну, знаете, — пролепетал он. — Вообще-то мы только хотели нанять уборщицу…

— Уборщицу? — рявкнула я. — Думаете, уборщица вытащит вас из задницы, в которой вы валандаетесь в последнее время? Даже самый мощный вантуз здесь бесполезен! И это при том, что на рынке подъем, маркетинговый прогноз, как никогда, благоприятен, а покупательная способность населения зашкаливает! — Сама не знаю, откуда я знаю эти слова, может, услышала по телевизору? — Если и дальше ничего не делать, через месяц ваши продажи пойдут вниз, как вода, выливающаяся из раковины! Муханов вас выдавит из города! Он пустит вас по миру!

— Э-э-э… — пробормотал Бульбенко. — Но вообще-то мы хотели только нанять уборщицу…

— Не о чистке пола, а о чистке мозгов вам нужно думать, уважаемый…

На меня снизошло вдохновение. Я вскакивала со стула, трясла кулаками, подпрыгивала на месте, а потом так низко наклонялась к Бульбенко, что тот вжимался в спинку кресла, как будто на приеме у стоматолога, который собирался удалить ему все зубы без наркоза.

Сначала я нарисовала бездну, куда неумолимо катится «Супер-Утенок», а потом пригрозила адовыми муками, Дантовым адом и биржей труда. Я живописала финансовый крах, который ждет Бульбенко лично, если он сию секунду не возьмется за ум и не примет меня на работу. Я насмехалась над его методами управления и хохотала над мотивациями его персонала. Я рассказала, что так давно уже никто не работает, а если и работает, то недолго, а если и долго работает, то безрезультатно, а если и с результатами, то не с теми, каких следует ожидать при разумной организации труда.

А потом я нарисовала перед ним вершины, которых мы вскоре достигнем, — сияющие вершины с зеленоватой долларовой шапкой, цветными фантиками евро и строгими картинками паундов, то бишь фунтов стерлингов.

— Мы откроем десять филиалов в городе! А потом двадцать по стране! Сотни в Европе! Тысячи по всему миру!

— Неужто и по миру возможно? — лепетал Бульбенко, постепенно теряя естественный помидорный цвет лица.

— Ха! — восклицала я и продолжала в том роде, что я уже не одну компанию не то вывела в мир, не то пустила по миру.

Я описывала транснациональные корпорации, которыми он будет владеть, и миллиардные прибыли, которые его ждут. Я описывала уважение окружающих, заискивания международных финансовых воротил, благодарность президента и медаль «За заслуги перед Отечеством» на лацкане его черного смокинга, которого у него пока нет.

Я была уверена в себе. В конце концов, вести за собой тысячи верующих и исцелять наложением рук не сложнее, чем продать тысячу коробок со стиральным порошком! И если я легко справлялась с первым, отчего бы мне не справиться со вторым?

К концу моей речи у Бульбенко выросли крылья, открылось второе дыхание, а над затылком появился характерный не столько для лысины, сколько для ореола святости оптический нимб.

— Когда вы можете начать? — спросил он. Хотел, чтобы я осчастливила его сию секунду.

— Завтра, — бросила я. И предупредила: — Учтите, за свои услуги я потребую достойной оплаты!

— Какой?

Что поделать, в этот момент новорожденная Елена Кукушкина дала сбой, а вместо нее вылезла на свет божий невинноубиенная Лиля Муханова. Она что-то мямлила, называла смешные цифры и не знала, куда девать глаза. Вместо того чтобы смело и решительно потребовать тысяч и тысяч, она застенчиво просила назначить ей сколько не жалко.

Лицо Бульбенко вдруг обмякло (он ожидал заоблачных сумм и запредельных требований, а вместо этого услышал невразумительное блеянье), и на нем проявилась некстати проснувшаяся бдительность, похожая на некстати заснувшую осторожность.

— Надо подумать, — промычал он, и я поняла, что он колеблется.

Тогда Лилия Муханова была безжалостно отброшена в сторону и из-за ее плеча явилась Елена Кукушкина — терминатор с хищным блеском в глазах и ухватками умелого укротителя директоров.

— В день! — ухмыльнулась эта грымза, сияя горгоньей улыбкой.

Бульбенко потух и сдался.

Из кабинета я вышла так, будто шагала не по пыльному ковролину, а по трупам. На кончике моего копья развевался свежий скальп, а к поясу были приторочены охотничьи трофеи. Не поручусь, что на моих губах не было крови.

А про диплом меня никто не спрашивал.

Таким образом, милые граждане, я заполучила в свое полновластное распоряжение целую контору во главе с начальником-болваном и с кучей бестолковых сотрудников, ни черта не умеющих делать. Даже с баклажанами они вряд ли справились бы!

Теперь я должна вести их к сверкающим вершинам, месторасположение которых я сама плохо представляла. Я должна была звать их на подвиг и поднимать в бой.

И я звала и поднимала. И каждый день начинался кровавым закатом и заканчивался кровоточащим рассветом. И было так, пока сияющие вершины не оказались совсем рядом, пока от Эверестов, пиков Ленина, Эльбрусов стало не протолкнуться и статистика продаж оказалась самой благоприятной — как прогноз погоды на Сейшельских островах в разгар сезона.

Бульбенко был управляющим городского филиала некоей крупной фирмы по продаже чистящих средств. Надо сказать, Степан Игнатович был начальником строгим, но несправедливым. Своим подчиненным он всегда говорил, что предпочитает видеть возле себя добросовестных людей, которые вкалывают не за страх, а за совесть, которых хлебом не корми — дай выполнить поставленную задачу и которые не держат за пазухой камня, в кармане — фиги, а в душе — обиды.