Долина бессмертников - Владимир Митыпов

Свирепый и воинственный князь Санжихай, привыкший больше полагаться на острие меча, чем на разговоры в юрте шаньюя, высказался так:

— Аргамака отдали. Яньчжи отдали. Я был против, но кто тогда ко мне прислушался? Сегодня же я говорю: отдать! Мне все равно.

Бабжа, как всегда, устроился рядом с Бальгуром, и когда уже близился его черед высказаться, он вдруг услышал еле слышный вопрос:

— Что думаешь сказать ты?

— Полагаю, надо отдать, — столь же тихо отвечал Бабжа.

— Сделаешь большую ошибку, — сохраняя обычный свой сонный вид, прошептал государственный судья.

Толстяк незаметно покосился на него.

— Почему же?

— Сделаешь большую ошибку, — настойчиво повторил Бальгур.

— Но почему, почему? — заволновался князь рода Гуси.

— Подумай сам, — было сказано ему на это.

Но думать было уже некогда, потому что вопрошающий взгляд Модэ в это время перешел на Бабжу. И толстяк, даже не дождавшись, пока шаньюй обратится к нему, поспешно сказал:

— Ту землю надо отд… Нет-нет, не надо отдавать, не надо!

После того как высказались все, медленно и словно бы про себя заговорил шаньюй:

— Так… Из двадцати четырех родовых князей державы Хунну семь человек, считая и князя Арслана, за то, чтобы землю отдать.

В юрте было тихо. Князья ждали, что еще скажет шаньюй, но он молчал, уставясь немигающими глазами на еле дымящий очаг. Вся его долговязая, несуразно ссутулившаяся фигура выражала сейчас тяжкое раздумье. Раза два он порывался что-то сказать, но так и не произнес ни слова. Наконец подозвал управителя торжеств и отдал ему на ухо какое-то распоряжение. Тот поклонился и выскользнул из юрты, шаньюй же сгорбился еще больше и замер, прикрыв ладонью глаза.

Через короткое время снаружи послышался торопливый топот множества ног, и в юрту вошли десятка два нукеров при полном вооружении. Князья окаменели, затем, переглянувшись, тревожно и гневно воззрились на молодого шаньюя: происходило что-то доселе неслыханное, невиданное, невероятное.

Модэ заговорил, и на сей раз перед князьями восседал уже не тот двадцатилетний человек, прославленный единственно лишь убийствами своего отца, мачехи, брата, жены и десятки раз проклятый за то во всех кочевьях Великой степи, — нет, с почетного возвышения хуннских шаньюев впервые раздался непреклонный голос того, кому было суждено создать огромную державу от Енисея до Ордоса и от Тянь-Шаньских гор до Маньчжурии, голос полководца, образ и дела которого проживут в легендах Азии два тысячелетия.

— Князья, — глубоко вздохнув, начал он. — Я хочу сказать вам, что такое земля. Земля — это не песок пустынь, не солончак степей, не черная грязь на речных берегах. Земля — это не то, что попираем мы своими ногами и измеряем длиной конского пробега. Но земля — это то, без чего нет и не может быть жизни, ибо я не знаю сам и не слышал ни от кого другого хоть об одной живой твари, которая могла бы существовать без земли. Пусть птицы проводят свою жизнь среди облаков, но гнезда вьют они на земле. Пусть рыбы живут в воде, но русла рек все же пролегают по земле.

Земля вскармливает траву, трава — животных, животные — человека. Земля есть начало начал. Все живое рождается на земле, живет на своем кусочке земли и, умерев, уходит в нее же. Но земля хоть и вскармливает живое, сама мертва, ибо она не размножается и не растет. Потерю части стад можно восполнить приплодом оставшихся. Земли же, отданные врагу, не восполнить ничем.

Земля есть основа всей державы, и земля есть основа каждого отдельного человека. Потеряв землю, человек теряет все: могилы предков, что есть одна треть его силы; кочевье, где живет он сам, что есть вторая треть его силы; юрту, где он взрастит свое потомство, что есть остальная треть его силы.

Говоря о земле, я говорю вам о Великой Петле, об Иньшане и Алашане, я говорю вам о той полоске никчемной земли, которую вот эти семь человек сегодня хотели добровольно отдать врагу. Народ, однажды отдавший хоть клочок родной земли и смирившийся с этим, может когда-нибудь отдать ее всю! Я не хочу и не допущу, чтобы земли моего народа постепенно растаяли, подобно куску льда на солнце. Поэтому — не боюсь сказать вам прямо, родовые князья, — я убил собственного отца. Поэтому же я повелеваю сейчас своим нукерам взять этих семерых, — Модэ среди оглушительной тишины поочередно указал на них пальцем, — и без малейшего промедления отрубить им головы, чтобы никому не повадно было впредь покупать себе спокойствие ценой родной земли!

Задыхающийся от сдержанного гнева голос шаньюя на последнем слове упал до хриплого шепота. Всеобщее оцепенение было ответом. На застывших лицах людей жили одни только глаза. Щебет ласточки, пролетевшей над дымоходным отверстием, прозвучал как гром.

И тут взревел Санжихай — изощренное чутье прирожденного воина, спасавшее князя рода Югань в самых жестоких сечах, раньше всех привело его в себя.

— Что-о-о, мне отрубить голову?!

Скрипнув зубами, он прямо с места перемахнул половину юрты, и меч его, тускло блеснув, взлетел над головой Модэ. Никто не успел ни шевельнуть рукой, ни сообразить что-либо. Лишь в самый последний миг Гийюй, сидевший рядом с шаньюем, вырвал из ножен свой меч и подставил его под удар Санжихая. Два меча с лязгом столкнулись над головой Модэ. Вслед за этим нукер, стоявший ближе остальных, прыгнул вперед, заслоняя собой шаньюя, и второй, быстрый, как молния, удар взбешенно князя пришелся на него. Меч Санжихая, начисто разрубив шапку, плотно обшитую толстыми медными пластинами, развалил череп нукера до самых зубов.

Нукеры и те из князей, что успели прийти в себя, толкаясь и мешая друг другу, ринулись на Санжихая. Но бывалый рубака, неизвестно как успев подхватить оружие убитого нукера и с нечеловеческой быстротой работая уже двумя мечами, сразу же уложил троих. Нападавшие, споткнувшись о трупы, замешкались. Санжихай тотчас воспользовался этим. С быстротой рыси он метнулся назад, отшвырнул попавшего под ноги Бабжу, рубанул войлочную стену юрты и выскочил вон. Все это произошло столь быстро, что многие князья продолжали еще оставаться на своих местах.

Когда люди возбужденной галдящей гурьбой выскочили наружу, Санжихай, нахлестывая коня, на диком галопе уходил в степь. Часть нукеров бросилась к коновязи, но все понимали, что догнать лихого князя уже не удастся. И тогда разгоряченный Гийюй выхватил свой знаменитый лук с двойными роговыми накладками, натянуть который, кроме него самого, могли очень немногие. Расстояние до Санжихая в этот момент было не менее шестисот шагов, что почти в два раза превышало прицельную дальность обычного стрелка.

Казалось, все перестали дышать, пока чжуки целился. Звон тетивы и свист сорвавшейся стрелы слились воедино. Миг спустя все увидели, как Санжихай, вдруг вскинув руку, стал заваливаться набок и, ударившись о землю, остался лежать посреди залитой полуденным солнцем равнины.

— Какой был воин! Жаль… Даже в прославленной своими удальцами Хунну таких найдется немного, — глухо проговорил Модэ и добавил — Пусть похоронят его со всеми почестями.

После чего шаньюй повернулся и, не обращая внимания на шестерых связанных князей, которых уводили на казнь, крупными шагами пошел обратно в юрту. За ним, помедлив, нехотя потянулись князья.

В юрте к этому времени не осталось никаких следов схватки — тела убитых нукеров вынесли, закатав в окровавленные ковры, взамен которых настелили новые; ковром был завешен и проруб в стене. Чтобы перебить все еще остающийся запах крови, в очаге жгли пучки засушенного можжевельника.

Шаньюй, хмурый и отрешенный, уже сидел на своем возвышении. Он мельком покосился на входящих князей и тотчас словно бы забыл о них.

Князья бесшумно расселись по местам и замерли, избегая глядеть друг на друга. Ничему, казалось, они уже не могли поразиться после происшедшего, но поразиться им все же пришлось. Среди тягостной тишины вдруг подал голос толстяк Бабжа.

— Князья! — тонко выкрикнул он и замолчал. Все с удивлением уставились на него. Некоторые заранее начали усмехаться, готовясь услышать какую-нибудь новую несуразицу. Бабжа меж тем, пыхтя, вытер лицо полой халата, покосился в сторону шаньюя и тотчас отвел глаза. — Князья! — заикаясь, повторил он. — Я тоже хочу сказать. Что есть Хунну? Единение двадцати четырех родов. Что есть мы, сидящие здесь? Главы родов. Что есть шаньюй? Первый меж равными, а не император, как в стране Цинь. Почему же мы держим себя, как провинившиеся нукеры? На наших глазах был убит шаньюй Тумань — мы смолчали. Был казнен государственный судья Сотэ — мы смолчали. Сегодня убили сразу семерых князей — мы молчим. Завтра казнят кого-то из нас, говоря, что делается это ради возвращения наших земель, — оставшиеся опять промолчат. Зачем мне земля, если я буду в стране духов? Зачем сейчас земля князю Арслану, князю Санжихаю? Разве не в нашей власти избрать себе нового…