Прощай, Лубянка! - Олег Калугин

Вторая идея сводилась к тому, чтобы укрепить и расширить учрежденный незадолго до этого институт офицеров безопасности, позволивший легализовать присутствие офицеров КГБ в посольствах с полномочиями приглашать любого советского гражданина для профилактических бесед, а также повседневно контролировать состояние защиты служебных зданий от физического и технического проникновения как со стороны местной контрразведки, так и потенциальных террористов. Впервые в практике КГБ офицерам безопасности вменялось в обязанность поддержание деловых связей с полицией или, при необходимости, контрразведкой.

Свои соображения я изложил в соответствующем документе. Через день он был подписан Андроповым и ушел на Старую площадь. Спустя неделю вышло решение ЦК, и тут разразился скандал. Первым шум поднял начальник погранвойск генерал армии Вадим Матросов. Узнав, кто автор документа, он позвонил мне и обругал за то, что никто не удосужился спросить мнение пограничников о несении службы за границей. «У нас все люди расписаны по заставам и штабам, где мне взять дополнительную численность?» — возмущался он. Затем последовали звонки из кадров, из финансового отдела с аналогичными упреками. Некоторые руководители окрестили нововведение авантюрой и оперативной безграмотностью. «Да как же мы пустим за границу сотни солдат и офицеров? Они же разбегутся, сойдутся с местными девицами, и потом их днем с огнем не сыщешь», — стонал один кадровый начальник. «Надо посылать только офицеров с женами», — поддакивал другой.

В конце концов все утряслось. Написали дополнительные бумаги, создали краткосрочные курсы, и вскоре первые пограничники выехали на свои новые рубежи. С офицерами безопасности все обошлось без нервотрепки. Они постепенно заполнили почти все посольства и стали украшением наших дипломатических коллективов.

Некоторое время спустя, вспоминая, как лихим наскоком удалось добиться того, что казалось ранее невозможным, я понял, что, если бы с самого начала пошел по проторенной дороге бюрократических согласований, воз был бы и поныне там. Ни одно из подразделений КГБ не поставило бы визу на документе, зная, как тяжело дается увеличение численности персонала. Тогда шел только четвертый год пребывания Андропова у руля КГБ, и он еще стремился, как всякий законопослушный руководитель, соблюдать государственную финансовую дисциплину.

Надо отдать должное и моему непосредственному начальнику — В. Боярову, со стороны которого я встретил полное понимание и поддержку. Мое мнение о нем резко изменилось к лучшему, когда я столкнулся с ним в работе. Его собранность, деловитость, неказенный стиль общения с подчиненными, сочетавшиеся с требовательностью и твердостью в отстаивании своих позиций, импонировали всем, кто хотел честно и всерьез заниматься делом. Это, несомненно, был руководитель современного типа — не малограмотный увалень, которыми, к сожалению, изобиловали многие высокие кабинеты, но человек обаятельный, умеющий расположить к себе своей искренностью, общей культурой и профессиональной эрудицией.

После того как сдвинулось решение давно назревших проблем, я высказал мысль о необходимости полной реорганизации Второй службы, создания на ее базе Управления, нацеленного прежде всего на агентурное проникновение в главные объекты разведывательного интереса — специальные службы США и других стран НАТО, а также Японии и КНР, связанные с ними центры идеологической диверсии и антисоветские националистические организации.

Сексотничество, столь распространенное во всех советских коллективах, но особенно в условиях компактного проживания за границей, должно было уступить место достоверной, желательно документальной информации, добытой в недрах разведок и контрразведок противника и свидетельствующей о реальных, а не надуманных планах и практической деятельности этих служб против Советского Союза, его учреждений и граждан за рубежом. Работа всех резидентур по контрразведывательной линии должна быть подчинена достижению конкретных результатов в борьбе с ЦРУ, все остальное имело вспомогательный характер. Необходимо создать самостоятельную службу информации и анализа добытых оперативных материалов, выпускать ежедневный бюллетень о всех происшествиях и провокациях спецслужб, готовить прогнозы и специализированные информационные выпуски для внутренних органов КГБ. Такова в общих чертах была схема моих предложений. На послеобеденном чае в кабинете Боярова, вошедшем в обычай и дававшем возможность свободно обсудить любые вопросы, я изложил свою программу, ранее рассматривавшуюся нами только в частном порядке. Мои коллеги — заместители встретили ее настороженно, а Бояров, заметив, что он уже пытался говорить на эту тему с Сахаровским, выразил сомнение, что наша затея получит поддержку. Тем не менее решили поручить мне подготовку проекта реорганизации и новой структуры внешней контрразведки. Я засел за работу, но неожиданно Бояров предложил мне отправиться в Индию, чтобы опробовать на деле популяризируемую мною идею прямых вербовочных выходов на сотрудников ЦРУ.

Как оказалось, наши сотрудники в Дели накопили большой объем информации о деятельности ЦРУ на территории Индии и не знали, как ею распорядиться. Целое досье сформировалось на одного молодого цеэрушника, пренебрегавшего элементарными правилами конспирации и невольно приводившего на свои тайные встречи с агентурой шпиков из местной контрразведки. Его профессиональная беспомощность и послужила отправной точкой для плана вербовки, предусматривавшего знакомство в располагающей для беседы обстановке, зондаж, а потом лобовое предложение о сотрудничестве с КГБ с последующей угрозой опубликования в местной прессе всех материалов, если вербуемый откажется принять наши условия. При проработке плана шанс на успех оценивался как пятьдесят на пятьдесят. Многое зависело от личных качеств объекта, но в любом варианте мы имели возможность получить пропагандистский выигрыш, учинив скандал в прессе с обвинениями ЦРУ во вмешательстве во внутренние дела Индии.

В аэропорт Палам я прибыл поздно ночью. Январский воздух не обжигал щеки, как это было в Москве всего несколько часов назад, но по индийским меркам было холодно. Горели костры, обогревавшие продрогших людей и издававшие специфические запахи, настоянные на смеси кизяка и сухих трав. Меня поразила неприкрытая бедность и убогость вокруг и вместе с тем необычная приветливость и жизнерадостность на многих лицах, как будто жизнь шла в другом мире, над нищенским бытием и страданиями. На фоне Америки и Западной Европы Москва выглядела невзрачно, но по сравнению с Дели, если не брать его центральную часть, ухоженную еще в колониальные времена, Москва вполне походила на крупную мировую столицу.