Прощай, Лубянка! - Олег Калугин

С этими указаниями сверху я и направился на квартиру Филби, располагавшуюся под самой крышей старого московского дома в тихом переулке рядом с улицей Горького. Когда я вошел в прихожую, навстречу из полумрака двинулась полусогнутая фигура и на ломаном русском языке произнесла нечто вроде приветствия. От хозяина дома несло перегаром, он едва стоял на ногах и, не успев познакомиться со мной, стал изрыгать бессвязные ругательства по адресу власти, КГБ и всех на свете. Я стоял ошарашенный, не зная, как себя вести. Щемящее чувство жалости овладело мной. Передо мной стоял несчастный человек, и никто меня бы не убедил, что это результат его беспробудного пьянства.

Через минуту появилась хозяйка, Руфа Ивановна, миловидная рыжеволосая женщина, испуганно и суетливо принявшаяся снимать с меня пальто. С ее любезного приглашения я прошелся по квартире, просторной, с высокими потолками и сырыми подтеками в углах, рассматривая скудную, почти аскетическую обстановку в неуютных холодных комнатах. Только в кабинете Филби я обнаружил неуловимое ощущение тепла, исходившего скорее от многочисленных книг и постоянного пребывания в нем живого существа. Смысла задерживаться в гостях не было, и минут через двадцать, договорившись с Руфой навестить их в ближайшем будущем, я откланялся.

Я доложил о своих впечатлениях Боярову. Надо что-то предпринимать, иначе Филби погибнет. И мы разработали программу действий, которая включала: вывод Филби и Блейка из искусственной изоляции, привлечение их к работе в качестве консультантов, советников; участие в процессе обучения молодых сотрудников ПГУ, готовящихся к работе в Англии; выезды на отдых и для выступлений в страны социалистического содружества; приглашение на общественные мероприятия, проводимые в зданиях КГБ; ремонт квартир и приобретение приличной мебели; покупка за валюту одежды, книг и бытовых электроприборов; выделение лимитов на дефицитные продукты питания; закрепление за Филби и Блейком специального помощника по обслуживанию. Через несколько дней я посетил квартиру Блейка. Здесь тоже были проблемы, но Джордж отличался от Кима лучшей приспособленностью к жизни, он имел постоянную и хорошо оплачиваемую работу в Институте мировой экономики, маленького сына Мишу. Блейк и его жена Ида радушно встретили нового куратора, и отношения наши скоро переросли в семейно-дружественные.

Мой следующий визит к Филби позволил оценить ситуацию более объективно и взвешенно. Предварительно я ознакомился с материалами его дела. Выяснилось, что даже в те годы, когда Филби работал особенно продуктивно в Москве, ему не доверяли. Одна сотрудница ПГУ, анализировавшая его агентурные сообщения в пятидесятых годах, пришла к выводу, что он является подставой англичан с целью дезинформации советского руководства. Паранойя подозрительности, присущая всей системе, а органам госбезопасности в особенности, сказалась и на отношении к Филби. Много лет спустя после его побега из Бейрута начальник группы безопасности С. Голубев, принесший мне досье Филби, высказался в том духе, что Филби, возможно, заслан в СССР английской Интеллидженс Сервис на длительное оседание. Отсюда настороженное внимание к нему в течение многих лет, прослушивание квартиры и телефона, периодическая слежка.

Надо было кончать с таким отношением к человеку, отдавшему себя великой идее, захватившей его, как и миллионы других, в юные годы.

Прежде всего надо было ввести в дом Кима новых людей. Раньше он почти ни с кем не общался. Теперь к нему стали ходить представители английского отдела, контрразведки, Службы активных мероприятий. Мы садились в гостиной и часами обсуждали насущные проблемы дня. С трудом Ким выходил из своей скорлупы, он не совсем понимал, что происходит. Привычная тишина в квартире оглашалась громкими разговорами, шутками, смехом. Мы не отказывались от предлагавшейся водки, но высказывали желание лучше выпить шампанского или вина. Потом Ким, зная наши наклонности и, видимо, вспомнив лучшие времена в своей жизни, сам перешел на угощение только шампанским и вином. Мы тоже прихватывали бутылку-две, чтобы отбить у него охоту забавляться с водкой.

Через короткое время я попросил Кима написать эссе о работе английской внешней контрразведки и его личных взглядах на эту проблему. Служба «А» принесла документы Пентагона, и Ким корпел над изготовлением фальшивки о якобы готовящемся заговоре американской военщины в Европе против прогрессивных сил. Английский отдел пригласил Филби на чай к выпускникам Краснознаменного института КГБ рассказать о быте и нравах англичан, правилах поведения в обществе и других особенностях жизни на Британских островах. Хоккеисты «Динамо» овациями приветствовали появление Филби в их компании накануне отъезда на мировой чемпионат по хоккею.

Известно было, что Ким хочет издать на русском языке книгу о своей карьере в разведке, и я рекомендовал ему готовить рукопись к печати, предложив написать для нее предисловие. Когда эта книга, преодолев упорное сопротивление всесильного члена Политбюро Суслова, вышла наконец в 1980 году в свет, Филби в свойственной ему игривой манере написал на ней: «Людмиле и Олегу с глубокой благодарностью и счастливыми воспоминаниями о наших встречах. Мне пришло в голову, что перед Людмилой надо было поставить слово «прекрасная». Бедный Олег! Одного прекрасного человека в семье уже достаточно». Я тогда уже работал в Ленинграде, и Ким переслал вместе с книгой записку: «Могу повторить то, что я уже сказал Мише Любимову, — все сегодня не так, как было, — но после двухчасового разговора с Агеевым (зам председателя КГБ. — О. К) у меня сложилось впечатление, что кое-кто может измениться к лучшему. Но это между нами. В Византии молчание — золото. Всего хорошего, старик».

Наши усилия создать вокруг Филби обстановку доверия и заботы, а главное — обеспечить ему возможность трудиться увенчались успехом. Он преобразился, практически прекратил пить, из глаз ушли тоска и безразличие. Он почувствовал, что еще нужен людям и Службе, которая пренебрегала им столько лет.

Филби отличался от многих агентов КГБ, с которыми мне приходилось общаться, своим бескорыстием, снисходительно-высокомерным отношением к материальному благополучию. Он много читал, ежедневно слушал Би-би-си. Как-то я ему сказал, что с удовольствием слушаю письма из Америки Алистера Кука. Оказалось, что и Ким, зная Кука еще по Англии, был его почитателем.

Профессионализм и эрудиция Филби позволяли ПГУ грамотно готовить дезинформационные документы, которые затем наводняли Запад. Учитывая большой объем выполненных работ, я предложил выплатить ему гонорар в несколько тысяч, но Ким гордо отказался: «Ты же знаешь, старик, что я никогда не брал деньги. Мне сейчас вполне хватает пенсии и ничего другого не надо».