На край света (трилогия) - Уильям Голдинг

Лежа в койке, я представлял себе картину произошедшего. Деверель улизнул вниз – перехватить глоточек – и оставил управлять кораблем полоумного Виллиса. Господь милосердный, когда я об этом подумал, моя голова сызнова затрещала. «Страна едва не понесла тяжкую утрату. Я мог утонуть!» – сказал я себе, пытаясь смотреть на происходящее с усмешкой.

Итак, Виллис стоял на вахте, ветер сменился, налетел шквал, загуляли и вспенились волны, вода невидимыми руками застучала в подветренную скулу. Двое малых, стоявших у рулевого колеса, переводили взгляд с компаса на дрожащую шкаторину плохо натянутого грота; они наверняка искали Девереля, но видели только Виллиса, который сам стоял с отвисшей челюстью. Они надеялись на появление кого-то из старших, но никого не было. Рулевые могли бы налечь на штурвал, чтобы выправить судно, но, наверное, побоялись, что паруса не возьмут ветер, и не стали ничего делать – ведь Виллис приказывать опасался; шквал ударил в паруса не с той стороны, они натянулись и намертво застопорили ход. Ветер потащил корабль назад, по-прежнему задувая в паруса с обратной стороны; нас стало кренить, вода полилась через фальшборт, а руль заработал наоборот!

Пока команда исправляла то, что натворили Деверель и Виллис, оставив судно на несколько секунд без внимания, я лежал и дожидался, чтобы в голове у меня перестала стучать кровь, что в конце концов частично и произошло, но лишь тогда, когда настало время ложиться спать. Последнее, о чем я подумал, прежде чем уснуть – какой бесценный жизненный опыт заключается для меня отныне в простой фразе «нет ходу»!

(3)

Против ожидания, улегшись в койку, я был вынужден там и оставаться – не час и не два, но дни и ночи. Саммерс порой приносил мне новости о положении дел. Нас с ужасной неотвратимостью тащило в полосу штиля. Если наша посудина даже с исправным такелажем едва могла маневрировать против ветра, то в теперешнем состоянии она была попросту беспомощна. Теперь мы уже не могли поднять все паруса, как прежде. «В фок-мачте образовалась трещина», – пояснил Саммерс. Уменьшение парусности нивелирует эффект от чистки днища, которую Саммерс сможет произвести, чтобы убрать бахрому из водорослей, облепившую днище по самую ватерлинию. Вот вам происхождение еще одной метафоры – нас «тормозит».

Целых три дня я покидал койку только для отправления самых насущных потребностей. Наконец едва ковыляющий Эдмунд появился на шкафуте. Мы сызнова, как оказалось, попали в жаркую, недвижную и туманную пустыню. Не было видно даже бушприта, а если я и видел верхушки мачт, так лишь потому, что они стали ниже, чем полагается. Саммерс объявил мне, что установка новых стеньг – дело весьма обременительное, требующее как большого количества древесины из корабельных запасов, так и множества рабочих рук. А судно меж тем беспомощно.

Рассвет четвертого дня застал меня почти здоровым, а вскоре последовали события, вытеснившие из моей головы все мысли о болезни. Я был разбужен Филлипсом и сварливо велел ему убираться, хотя он уже наливал воду в парусиновый таз. Спертый воздух казался теплым и влажным как вода. Вынырнув из полузабытья, с тоской я припомнил самые серые и мокрые зимние дни: дождь, град, снег, изморось – все что угодно, лишь бы не это нудное однообразие.

Если быть откровенным, то крик вдалеке послышался как раз тогда, когда я пытался изобрести хоть какую-нибудь причину не подниматься с койки. Слов было не разобрать, но кричали как будто не на палубе. Более того, вслед за этим сверху раздался громкий возглас и ответ откуда-то издалека. С мостика прогремел грозный рык капитана Андерсона, пребывающего в привычном воинственном расположении духа. Обстановка явно менялась, а перемены были только к лучшему. Возможно, задул ветер! С некоторым усилием я выбрался из койки, натянул панталоны и рубашку, и тут послышался необычный гам среди пассажиров, столпившихся в коридоре. Я втиснул себя в сюртук. Деверель, торопливо постучав, распахнул дверь моей каюты. То был уже не напряженный и замкнутый человек, пожираемый внутренним огнем стыда и обиды! Глаза у него сверкали, лицо его, весь вид выражал радость и оживление. К моему изумлению, в левой руке он держал саблю.

– Тальбот, старина! Боже мой! Наконец-то мои беды позади! Пойдемте!

– Я как раз намеревался выйти. Что происходит?

– Как, дружище, вы разве не слышали! Корабль!

– Проклятие! Будем надеяться, английский.

– Где же ваш боевой дух?! Мы разглядели бом-брамсели – белоснежные, как дамский платочек! Это враг, никаких сомнений[53]!

– А Саммерс уверял – французы полностью разбиты.

– Ах, вон что! Но речь ведь не о боевых действиях флота. Один корабль… Бони мог послать быстроходное судно нам наперехват: лягушатники ли, янки или голландцы – не имеет значения… Кровавый бой спишет все долги… Счастлив в любви и войне! – таков ваш славный Джек!

– Это спасет вашу карьеру, Деверель, и я рад за вас, но что касается меня, – черт бы побрал всех французов!

Лейтенант не дождался моих последних слов; должен признать, они прозвучали отнюдь не героически. Но ведь я только что покинул койку, едва исцелился от головной боли… Право же, человек, который в такой момент немедленно начнет действовать как герой, – настоящий адмирал Нельсон. Так или иначе, я собрался с силами и отправился на шкафут. Пассажиры столпились или, лучше сказать, сбились в кучу у входа на шканцы. Таким же образом у среза полубака собрались переселенцы. Во всем мироздании, уменьшенном туманом до небольшой части нашего корабля, царила тишина. Саммерс стоял на шканцах вместе с Камбершамом. Капитан Андерсон перегнулся через перила полуюта и слушал Камбершама, говорившего голосом, который у него считался умеренным:

– Он – настоящий дурень, сэр, и не может правильно распознать направление. Я послал наверх Тейлора с приказом ничего не говорить, а только указать на судно, если он его увидит.

– А нет признаков, что они нас обнаружили?

– Нет, сэр. И поскольку у нас не хватает двух стеньг, есть возможность остаться незамеченными.

– «Остаться незамеченными», мистер Камбершам? Мне не нравится это выражение. Я не собираюсь проходить незамеченным, сэр! Если мы сблизимся, и окажется, что перед нами враг, я намерен сразиться.

– Разумеется, сэр.

– Мистер Саммерс, с каждого борта у нас по шесть больших пушек. Хватит ли у нас надежных людей для орудийной обслуги?

– Нет, сэр, разве что на один борт, да и то, если не спустим шлюпки с кормы и носа, и еще кто-то должен отражать атакующих, если враг пойдет на абордаж. Абордажную сеть уже поднимают. Что касается остального – ждем сигнала Тейлора.

Тейлор виднелся наверху, в тумане. Он крепко держался за совершенно неописуемую мешанину из всякой всячины на самом верху грот-мачты. Капитан Андерсон щурил глаза, глядя в нактоуз.

– Юго-восток, полагаю.

– Простите, сэр, тут мистер Тейлор указывает скорее на восток.

– Спускайте шлюпки, Саммерс. Разверните судно. Если двинемся на северо-запад, у нас будет время подготовиться.

– Не уверен, сэр.

– Ситуация изменится при малейшей ряби. Нет, мистер Саммерс, разворачивайте судно.

– Есть, сэр. Лейтенант Деверель!

Последовали быстрые и частые приказы. Я не понимал и десятой части. Дамам объяснили, как пройти на нижнюю палубу, и велели приготовиться к спуску туда по первому же требованию. Дамы остались на удивление спокойны. Мисс Грэнхем, казалось, готова была оттолкнуть противника своим суровым взглядом. Мистер Преттимен, известный республиканец, если вовсе не якобинец, принял вид язвительного негодования, которое наверняка проистекало от абсолютного недоумения по поводу того, какую ему до́лжно занять позицию. Не будь я раздражен и озабочен угрозой непоправимо быстрого завершения карьеры мистера Тальбота, с удовольствием предложил бы ему поставить вопрос на голосование. Но никто не разговаривал. Все стояли молча, затем по общему согласию двинулись толпой в пассажирский салон, где, как я с интересом заметил, не отказались выпить – как до трапезы, так и во время нее. Я постарался преодолеть слабость и возобновляющуюся то и дело боль, дабы поднять дух общества, объявив, что раз уж два корабля в океане находят друг друга по необходимости путем исключительных и величайших трудов, то нет абсолютно никаких перспектив столкновения случайного. «Ежели столкнемся, что ж, дадим бой!» – сказал я и поднял бокал за победу. Но никогда еще не доводилось мне видеть более печального и менее воинственного собрания.

Ничего не произошло, только тщедушный мистер Пайк бросил нож и вилку и разразился слезами.

– Мои дети, о, мои дети! Милая Арабелла! Бедняжка Фиби!

Его супруга положила руку ему на плечо, пытаясь утешить. Я заговорил с ним напрямик, как мужчина с мужчиной:

– Полно, Пайк, не трусьте! Мы попали в переделку и должны показать себя с лучшей стороны. А что касается ваших дочерей, не беспокойтесь – они для французов слишком малы!