Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время - Михаил Никитич Ишков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спас Вольфа товарищ Прокопюк. Он выступил веско, с уверенностью инструктора, присланного ЦК, и умеющего побивать любые демагогические доводы. По его словам, выходило, что Мессинг – человек удивительных способностей, редкое и малоизученное явление природы. Он обратил внимание присутствующих на бледность лица, нервную дрожь и запинающуюся речь медиума.
– Это же типичный транс с помрачением сознания и экстазом! У нас на Руси, – добавил значительно товарищ Прокопюк, – в древние века юродивые пользовались большим уважением. Они нередко являлись гласом эксплуатируемых масс. В народе их чтили, им верили. Лучшие представители угнетаемого класса утверждали, что они обладают даром прорицать будущее…
– Это кого вы считаете лучшими представителями эксплуатируемых масс? – ехидно спросил секретарь. – Уж не безграмотных ли бабок?..
– Нет, – возразил товарищ Прокопюк. – Я имею в виду Белинского, а также Герцена, разбудившего декабристов. Я имею в виду тех, кто сочинял песни о невыносимой жизни угнетенных классов, – и он громко пропел: – «Богатый выбрал да постылый, ей не видать уж светлых дней».
– Это демагогия! – решительно заявил секретарь.
Мессинг уже подумал: прощай мечта о честном труде! Но вдруг оказалось, что большинство членов комиссии вовсе не испугались местного начальника и все разом накинулись на него, обвинив горлохвата в голословных обвинениях и в «некомпетентности». Не знаю, чего больше испугался секретарь, гостей из Минска или «некомпетентности», ведь ему никогда не приходилось слышать это слово. От него явственно несло «двурушничеством» или, что еще хуже, «скрытым пособничеством классовому врагу»? На всякий случай он согласился с предложением Прокопюка.
– Пусть товарищ Мессинг выступит на показательном концерте, а мы понаблюдаем за реакцией публики. Если его выступление будет успешно и принесет пользу нашему делу – тогда ладно. Только я настаиваю, чтобы товарищ Мессинг отыскивал какие-то полезные в политическом отношении предметы, например, брошюры, разъясняющие смысл новых преобразований, книги, пропагандирующие необходимость смычки рабочего класса и колхозного крестьянства. Неплохо, чтобы он работал под каким-нибудь доходчивым лозунгом.
Члены комиссии согласились – это дельное предложение. Возразили только против выкрикивания во время представления лозунгов – это может отвлечь Мессинга от главной цели: пропаганды достижения советских медиков, с успехом овладевающих тайнами человеческой психики.
Вольф слушал и изумлялся. Чем дальше, тем все более тревожно становилось на душе, однако первое официальное выступление на новой родине, которое состоялось в Бресте, в клубе текстильщиков, сняло все сомнения. Он запомнил его на всю жизнь – более благодарных зрителей ему до той поры встречать не приходилось.
Сначала товарищ Прокопюк описал нищету, которая душила людей в панской Польше (поверьте, это ничуть не ирония – рабочие люди, особенно на восточных территориях Речи Посполитой, буквально перебивались с хлеба на воду), затем рассказал про солнце сталинской конституции, затем подробно, в деталях разъяснил слушателям смысл победы над хвалеными самураями. Сима пела русские песни, музыканты отчаянно наяривали «Всю-то я Вселенную проехал», а также «Броня крепка и танки наши быстры». Каждый из кожи лез, чтобы только получился, как у нас говорят, цимес-пикес[50].
Номер Вольфа Мессинга был последним. Он исполнил самые проверенные и эффектные номера. Вход на это мероприятие был бесплатный, поэтому зрители не скупились на аплодисменты. Кое-кто из местных был знаком с творчеством медиума, ведь в прошлые годы ему доводилось посещать Брест. Но вы бы видели тех, кто впервые попал на такого рода представление, например, красноармейцев и тех, кто приехал помочь местному населению. Их растерянность граничила с шоком.
Сразу после концерта за кулисы явился немолодой уже командир, отозвал Вольфа в сторону и, смущаясь, признался, что от него сбежала жена. Не мог бы товарищ Мессинг помочь отыскать изменницу? Вольф чуть было не ляпнул, что не следует переоценивать его возможности, что опыты, которые он демонстрировал на сцене, всего лишь особые проявления непознанного в человеческой психике. Было еще одно соображение – Мессинга, вчерашнего беженца, вполне могли обвинить во вмешательстве во внутренние дела Белорусской социалистической республики.
Медиум глянул в его страдающее лицо, и ему стало ясно, что оставлять командира в неведении более чем жестоко. К тому же отказ мог дать повод недоброжелателям обвинить его в шарлатанстве. Вольф был вынужден подробнее расспросить командира и вскоре обнаружил зацепку. Мессинг посоветовал обманутому мужу заглянуть в местную гостиницу и попробовать там, в одном из номеров, отыскать жену.
– В каком? – спросил красный командир.
– Это не можно сказать, товарищ, – веско ответил Вольф.
На следующий день в городе только и говорили о том, что прошлой ночью в местной гостинице была пальба. Свидетели утверждали, что оттуда пачками выносили трупы. К счастью, все оказалось куда скромнее. Сима, разведав обстановку, сообщила, что ночью кто-то ворвался в номер к приехавшему из Минска инструктору по сельскохозяйственной части и выстрелил в потолок. Женщина, оказавшаяся с инструктором в одной постели, тут же вернулась к мужу, а инструктор сбежал в Минск. Инцидент замяли, но отношение к Мессингу, вчерашнему беженцу, до смерти перепугавшемуся – не притянут ли его, чужака, к ответственности за вмешательство во внутренние дела Белорусской республики, – резко изменилось. Местные власти, избавившись от проверяющего, сменили гнев на милость, даже секретарь, так нелюбезно встретивший выступление артиста, без возражений утвердил план поездок агитбригады.
За месяц агитбригада объехала два района. Они развлекали публику, а товарищ Прокопюк крутил свою пластинку. Надо сказать, что он заботился о них, как отец родной, обеспечивал удобным ночлегом и сытной едой, что в то время было не так просто. Мессинг был все время с Симой, и их уже считали парой. Однажды пришлось ночевать на полу. Коллеги артисты уступили им отдельную комнату, где Вольф с Симой устроились на каких-то громадных тулупах. Скоро она заснула, а он, обнимая и изредка поглаживая ее грудь, задумался о том, что впервые в жизни почувствовал себя до одури, до последней жилочки, счастливым. Счастливым без всякого намека на привходящие обстоятельства, такие, например, как доставка оружия в провинциальный немецкий городок.
Как Вольф жил?! За каким-таким нахесом гонялся? Зачем рисковал головой в Эйслебене? Зачем согласился вновь посетить Германию? Разве нельзя прожить мирно, в обнимку с Симочкой! Ведь это же радость: иметь рядом родное существо, чьи мысли текут ровно и только в одну сторону – в его. Симе уже было за тридцать, росла без отца, жизнь ее не баловала. Вольф не расспрашивал Симочку о прошлом, она не спрашивала его, как он дошел до такой жизни, что почитает за счастье спать на
