Вольф Мессинг. Взгляд сквозь время - Михаил Никитич Ишков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Так точно, товарищ Сталин, угадал.
Хозяин ткнул трубкой в сторону медиума.
– А если не угадали? – он пристально глянул на Мессинга. – Не надо скромничать. Если вы действительно дружите с будущим, как расценить ваше заявление об удаче? Как попытку ввести руководство страны в заблуждение?
Вольфа бросило в холодный пот, и он мысленно обратился за помощью к товарищу Пономаренко – точнее, бросил в его сторону перепуганный взгляд. Однако Пантелеймон Кондратьевич даже бровью не повел, а ведь еще в Минске по предложению товарища Пономаренко Мессингу в ускоренном порядке оформили советское гражданство. Он обещал ему…
Он много чего обещал…
Теперь Вольф Мессинг, новоиспеченный гражданин первого в мире государства рабочих и крестьян, всецело был в их руках.
Между тем товарищ Сталин продолжал размышлять:
– Такую скромность я бы назвал политическим двурушничеством.
Мессинг не сдержался:
– Простите, товарищ Сталин, что такое двурушничество?
За вождя ответил сидевший на противоположной стороне стола невысокий, круглолицый человечек с простыми стеклышками на переносице. Но прежде он обежал стол, резво приблизился к Вольфу. Он полагал, человечек спешит представиться, однако скороход помахал перед его носом указательным пальцем и предупредил:
– Не стройте из себя невинную овечку, Мессинг. Ми все о вас знаем.
– Не спеши, Лаврентий, – осадил его хозяин. – Если товарищ Мессинг утверждает, что не знает, что такое двурушничество, давайте поверим ему и объясним, что двурушник – это человек, который внешне предан какой-либо стороне, а тайно действует в пользу противоположной стороны. Двурушник – это один из самых опасных контрреволюционеров. Что же касается вас, товарищ Мессинг, то, надеюсь, вы сознательно приняли участие в первомайском шествии. Следовательно, вы охотно продемонстрируете нам возможности своей, возможно, человеческой, психики, а потом поделитесь, каким образом вам удается это делать.
Присутствующие, услышав шутку насчет «возможно, человеческой» психики, рассмеялись.
Вольф тоже. Затем объяснил смысл задания и попросил вручить ему какой-нибудь предмет. Сталин доверил ему одну из своих трубок.
Мессинг взял ее обеими руками, затем обратился к присутствующим с просьбой: нужен индуктор.
Стоявший рядом Лаврентий потребовал разъяснений, кто такой индуктор? Сообщник?
Если человек не желает называть свое полное имя, бог с ним. Вольф не настаивал. Он успокоил порывистого Лаврентия и объяснил, что индуктор – посторонний человек, с помощью которого медиумы берутся отыскивать спрятанные предметы.
Руководитель в пенсне, сидевший ближе ко входу, поинтересовался:
– Как же вы ищете их, Мессинг?
Вольфа словно молнией пронзило – Молотов! Вячеслав Михайлович Молотов, нарком иностранных дел.
– Я ориентируюсь на мысли индуктора, товарищ Молотов.
– То есть? – нарком нахмурился и снял ногу с ноги.
– Индуктор дает мне мысленные указания, я их улавливаю. Все очень просто – немного идеомоторики, немного гипноза, и я нахожу предмет.
– Другими словами, вы умеете читать чужие мысли? – подался вперед лысоватый плотный человек, сидевший на другом конце дивана. Позднее Вольфу объяснили, с кем ему посчастливилось повидаться.
С самим Кагановичем!
Мессинг попытался объяснить, что все дело в неосознанном движении мускулов, и ни о каком чтении чужих мыслей речи быть не может, но было поздно. Все присутствующие разом многозначительно глянули в сторону Пономаренко.
Тот заметно побледнел.
Чтобы снять напряжение, Мессинг доложил, что Пантелеймон Кондратьевич прекрасно руководит Советской Белоруссией, однако с точки зрения тайн человеческой психики он не может служить индуктором. Он цельный и решительный человек, в чем Вольф успел убедиться. Он говорит то, что думает и, скорее, сразу укажет, где спрятан предмет, чем будет петлять и лукавить.
Это признание оказалось роковой ошибкой. После этих слов все гости, собравшиеся на даче, замолчали напрочь. Никто не испытывал желания взять на себя роль индуктора и помочь в поисках трубки.
Решительный отказ всех присутствующих в зале поставил Сталина в тупик.
– Даже такой вопрос, как назначение достойного индуктора товарищу Мессингу, вы не можете решить, – укорил он соратников. – Что уж говорить о войне с Финляндией, которую мы просрали благодаря такому негодному стилю руководства, какой вы демонстрируете сейчас.
Эта выволочка не оказала никакого воздействия на членов и кандидатов в члены Политбюро. Каждый из них отчетливо представлял, чем могло грозить ему чтение потаенных мыслей.
Сталин рассердился:
– Что же получается, мне самому придется прятать трубку, а потом с помощью товарища Мессинга искать ее? Это какая-то чепуха, политическая бессмыслица. Лаврентий, ты у нас отвечаешь за тайные мысли, тебе и карты в руки. Помоги товарищу медиуму. Считай мою просьбу партийным поручением.
Напряжение спало. Все засмеялись. Лаврентий снял пенсне, протер стеклышки и, многозначительно усмехнувшись, позволил себе возразить вождю:
– Конечно, поручения партии необходимо выполнять. Но, товарищ Сталин, вряд ли целесообразно использовать меня в качестве индуктора.
– Это почему же? – заинтересовался Сталин.
Неизвестный Лаврентий объяснил:
– Как утверждают свидетели, наш уважаемый гость действительно умеет читать чужие мысли. Они все подписали признания. Боюсь, что после сеанса нам придется изолировать нашего дорогого гостя.
Мессинг воскликнул:
– Я не умею читать чужие мысли!!
– Свидетели утверждают обратное, – возразил Лаврентий Павлович. – А я привык доверять свидетелям, особенно их показаниям.
Вольф растерялся. С таким индуктором ему еще не приходилось работать, тем более демонстрировать психологические опыты с оглядкой на письменные показания свидетелей. Обращаясь к породившему небу, он взмолился: пусть кто-нибудь объяснит, кем является этот въедливый и напористый кавказец и какой пост он занимает? Мессинг вновь с надеждой глянул на белого как лист бумаги Пономаренко. Тот отвел глаза. Следом медиума с головой накрыла волна страха, плеснувшая со стороны всех присутствующих в зале.
Если вы полагаете, что этот страх выражался постукиванием зубов или выступившим холодным потом на лбах, ошибаетесь. Их страх назывался иначе. На общепонятном языке его можно обозначить как «ответственность».
Это один из самых коварных «измов», который только можно выдумать себе на погибель. Поддаваться ему значило окончательно погубить себя. Это Вольф проверил на себе. Эта «сть», как, впрочем, и «принципиальность», предполагает, что ее носитель изначально кому-то что-то должен. Более того, несчастный чаще всего испытывает головокружащую радость оттого, что допустил эту ядовитую жидкость в свое сердце. Отравленный «ответственностью», он полагает, что ему доверили принять участие в каком-то великом и благородном деле. Его страх – это страх радостный, сходный с энтузиазмом, но от этого он не становится менее страхом.
Лазарь Каганович, например, мыслил гулко и отчетливо. Его голова гудела, как небольших размеров колокол, от распиравшего его восхищения изобретательностью вождя. «Что да, то да», – соглашался он, и напористо выражал готовность оправдать великую честь, оказанную ему товарищем Сталиным, пригласившим его
