Семейные портреты - Тамара Михайловна Афанасьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как-то «Литературная газета» выдвинула на обсуждение тему, которая многих задела за живое: о затянувшемся иждивенчестве нынешних детей. Публикации были полны гневной страсти в адрес великовозрастных «нахлебников». Однако такого рода разговор лучше всего основывать на цифрах и фактах, а не на эмоциях. Я тогда высказала свое мнение на этот счет в статье «Хлеб и любовь».
Статистика показывает, наш личный житейский опыт подтверждает ее выводы: у нас работают или учатся все, все трудоспособное население. Только несколько миллионов мам выключены из общественного производства, но заняты ответственным делом: пестуют будущих граждан. Откровенных тунеядцев у нас раз-два и обчелся. Да и не о них завела речь газета.
Так о ком же? Начнем с рассмотрения ситуации, описанной в этюде «Булка, полная меду», возбудившем дискуссию. Там речь шла о взаимоотношениях престарелого родителя-пенсионера и его великовозрастных детей. Пенсионер работает в поте лица сразу на трех должностях, лишь бы давать и давать блага своим ненасытным чадам. Но так ли уж типична эта история? Если мы от частного случая перейдем к общей картине, то сразу же убедимся, что молодежь и зрелая часть населения создают львиную долю материальных благ общества, в том числе благ для тех, кто уже отстранился от дел — пенсионеров. Ведь ежемесячные пенсии миллионам старших есть не что иное, как отчисление от совокупного сегодняшнего труда. Отчисления, производимые в погашение долга признательности за труд вчерашний. И если бы работающие ныне и впрямь сложа руки уселись «на родительской шее», как это утверждают некоторые ворчуны, то никакая самая могучая шея не выдержала бы.
С увеличением же числа пенсионеров, с возрастанием продолжительности жизни граждан нашей страны нагрузка на каждого, принимающего на себя заботы и труды предшественников и расходы на содержание нетрудоспособных, будет все возрастать, а не сокращаться.
Перед моими глазами несколько семей, где на семерых взрослых один ребенок. Это прабабушка (78—80 лет), две бабушки и два дедушки (от 50 до 65 лет), мать и отец (от 30 до 35 лет). Все семь человек вкладывают средства и силы в ребенка, питают его, учат, развлекают, охраняют его здоровье. Уже сейчас количество работающих и неработающих пенсионеров вместе с иждивенцем делится поровну: работают четверо. Через несколько лет работающих останется двое, а пять человек будут в основном потребителями их продукции. Когда же подрастет единственное дитя, ему будет уготована весьма нелегкая задача: одному кормить, лечить, развлекать два старших, а то и все три поколения.
Разве можно при этом говорить о разумной любви к ребенку, если мы собираемся в будущем навалить на его плечи столь тяжкий груз долгов и обязанностей? Мы ведь все будем еще и претендовать на его внимание, чуткость, заботу, поскольку все шестеро-семеро отдавали ему собственные силы.
…Ну хорошо, скажут нам сердитые оппоненты, оставим пенсионеров. Но иждивенчество проявляется, мол, больше всего в отношениях не с ними, а с работающими родителями. Их, дескать, великовозрастные дети тоже превращают в «дойных коров». Так ли?
Да, нынешние молодые люди, сами находясь в трудах и заботах, нередко все же продолжают пользоваться материальной помощью старших. Но иждивенчество ли это? Тут вопрос термина принципиальный. Иждивенчество — это полное содержание нетрудоспособных или уклоняющихся от труда. А помощь труженику — это же совсем иная нравственная категория. Что касается студентов, то вопрос: помогать или нет — излишен. Родительская «дотация» в этом случае — нередко суровая необходимость. А иждивенчество предполагает, по-моему, эксплуатацию родительского бюджета без нужды, из нежелания самому себя обеспечить. Относительно благополучен только студент-холостяк. Молодой же семье жить лишь на одну стипендию невозможно. Уверена: многие молодые ребята с охотой совмещали бы дневную учебу с вечерней работой, если бы им было позволено такое совмещение. Но у нас существует странное правило: работающему создаются условия для вечерней учебы, а учащемуся запрещается систематически работать. Поэтому и бывает так, что дед-пенсионер оформляется на двух или даже трех службах, а студент-внук фактически на одном из этих мест трудится.
Скрепя сердце мы доплачиваем не только студентам, но и уже оперившимся птенцам разницу до определенного «престижного» материального уровня, ибо молодой специалист сразу, с первых шагов этого уровня не достигает. Он, как и студент, мог бы приработать к своему пока еще невысокому окладу, но увы… Нелепостью выглядит бытующая практика: пенсионерам совмещение разрешается, а молодым нет. То есть по закону оно допустимо, а на деле встречается в штыки. Кадровики часто не дают необходимых справок, без которых человека в другом месте не примут. На ищущего приработок молодого работника смотрят как на рвача-хапугу. И нередко «спец» с дипломом ходит с электродрелью по новоселам, которые не спрашивают справок — разрешения на совместительство. В свою очередь, страх перед «недозволенными» заработками детей — одна из стойких причин родительской доплаты. Папы и мамы сами детям приносят денежки: «Только не роняй себя хождением «в люди», отхожим промыслом». Как будто честный труд может кого-то унизить.
Что же касается многочисленных молодых работников непроизводственной сферы, то тут ситуация куда сложней. Пока нет ребенка, все в порядке. Если же появляется в семье третий, а в 90 случаях на 100 браков он появляется скоро, то… бегут к папе-маме. Утверждаю с полной ответственностью: малооплачиваемым юнцам без родительской помощи ребенка поднимать тяжко. Припомним, как опережают расходы на разностороннее воспитание детей доходы семьи.
Стоило медикам и психологам высказаться за предпочтение домашнего воспитания перед ясельным, как резко стало сокращаться число претендентов на место в яслях. Большинство юных мам готовы потерять материально, лишь бы не потерять морально: не мучиться потом сознанием, что твой ребенок лишился чего-то важного, что, может, необратимо скажется на нем, на его будущем и на его потомстве.
Молодые матери с радостью принимают поддержку старших. Мне кажется, что в таких случаях никаких счетов вообще быть не может. Есть ли более благородное «помещение капитала», нежели в воспитание детей?
В помощи, даже и по необходимости, тем более без таковой, таится, конечно, реальная опасность. Привычки к доплате. Когда родительская дотация становится непременной составной (и существенной) частью бюджета молодой семьи, возникает такая психологическая ситуация, при которой малейшая попытка урезать эту помощь вызывает раздражение и обиду. И здесь терять трудней, чем получать!
Я преднамеренно ухожу
