Три рассказа без названия (сборник) - Леонид Филатов

– Может, дома нет? – сказал Полыхаев, сказал не потому, что в это верил, а чтобы как-то задобрить это тяжелое опасное молчание за дверьми.

– Как это нет, когда дома? – быстро и громко сказал Гордынский. Говорил он ясным и крепким голосом, и именно это пугало Полыхаева больше всего.

Дверь открылась неожиданно и сразу на весь проем. Гордынский метнулся внутрь, даже не пригласил Полыхаева войти, и тот видел, как он судорожно щелкал выключателями, рывком распахивал двери.

На какое-то мгновение он исчез, и в светлый прямоугольник вплыла женщина. Полыхаев поначалу решил было, что она голая – так чёток был ее силуэт, – шарахнулся было от двери, потом понял – нет, в рубашке, просто на свету стоит, а материя, видать, тонкая.

– В шифоньер, шифоньер загляни! – женщина старалась говорить насмешливо, со спокойной издевкой, но Полыхаев незаметно отметил: «психует».

Снова откуда-то, из сумрака комнат, вынырнул Гордынский, замер на секунду, потом кинулся к Полыхаеву и втащил его через порог.

– Ты чего там стоишь, Иван? Главное, стоит, понимаешь!.. Давай чемодан. Проходи, знакомься!

– Вера! – сказала женщина, не подавая руки.

– Иван, – Полыхаев дернулся было рукой, но удержался.

– Ты давай сюда, – Гордынский подтолкнул Полыхаева в комнату, – а мы с Верой на кухню, сообразим чего-нибудь.

Полыхаев покружил по комнате, постоял возле книжной стенки – молодец Саша, книжки покупает, главное – вон их сколько и все не рвань, а дорогие, с тиснеными корешками, – потом взялся рассматривать фотографии. Их было много, большого формата, и все рассованы за стеклом, как вырезки из журнала – красиво, надо будет Лёле сказать, а то накупила рамочек, как в деревне, честное слово!..

На фотографиях больше Саша с женой, иногда еще какие-то люди с фужерами, видимо гости. Праздник, что ли, какой-то… На свадьбу не похоже… На одной из фотографий – Вера, красивая, смеющаяся, с заметенными на глаза волосами, рот полуоткрыт и зубки один к одному, ровные, чистенькие… Фотография нелюбительская, теплая, проработанная, – Полыхаев в этом понимал, сам баловался – Вера на ней явно позировала. Полыхаев посмотрел все фотографии и снова вернулся к этой, где смеющаяся Вера… Он глядел на полуоткрытый смеющийся рот, и смутная тоска одолевала сердце… Он бы и сам себе не мог объяснить, чего он глазеет на нее столько времени, а если бы и смог, то тут же испугался бы, устыдился и не позволил себе думать…

Синюхаев вдруг испытал острое желание закурить. Он достал скрученную пачку «Явы», выковырял оттуда сигарету и уже потянулся за спичками, когда ему в голову пришла резонная мысль, что в комнате этого делать, пожалуй, не стоит, лучше выйти на балкон.

Он отщелкнул тугой шпингалет – и тут же в лицо…………………………..Где-то там, далеко отсюда, в ералаше перемигивающихся огоньков, величественно раскручивалось разноцветное «чертово колесо» – там должно быть находился парк культуры и отдыха.

А еще дальше, в прохладной темени, ворочалось невидимое отсюда море.

Синюхаев подумал о море и тут же поёжился – по вечерам здесь, оказывается, зябко. И то сказать, сентябрь на дворе. Осень на юге обнаруживает себя по ночам. Днем та же жара и духота, что и в августе, а ночью уже такая холодрыга, что приходится закрывать окна.

Он загасил сигарету о балконный поручень, длинно сплюнул ей вслед и, уже входя в комнату, увидел боковым зрением, да нет, даже не увидел, скорее, почувствовал чье-то присутствие. Сердце его обожгло острым холодком, он быстро защелкнул шпингалет и для чего-то задернул тюль.

– Вот оно, значит, как бывает! – лихорадочно билось в мозгу Синюхаева. – ………………………………………….дело получается!.. Дерьмовая, стало быть, ситуация-то выходит.

Теперь он уже фотографически точно мог воспроизвести в мозгу то, что увидел секунду назад там, за балконной дверью. Это была загорелая рука выше локтя, молодой литой бицепс, обтянутый голубой майкой «ДОСААФ». Вот и все. И больше ничего. Парень стоял, вжавшись в стенку, лицо его было в тени, а руки ему некуда было спрятать, вот он и прижал их к груди.

Вот, значит, она какая, Нюта. И ведь даже бровью не дрогнула, когда открывала! А внутри-то у нее, поди, все переворачивалось.

Разведись! – посоветовал Полыхаев.

Гордынский вскинул на него светлые свои, речного цвета, глаза, на секунду только в них вспыхнуло знакомое Полыхаеву веселое недоумение, вспыхнуло и погасло.

– Да-а, – жестко сказал Гордынский. – Объяснить это, видимо, невозможно… И осмыслить невозможно… Можно только чувствовать… И жестко добавил: «Не могу я с ней развестись, понял? Не могу я от нее уйти… Нету у меня сил на это!..»

– Что значит, нету сил! – загремел Полыхаев. Ты мужик или кто?.. Ты в кого себя превращаешь?..

Лёля читала письмо, шевеля губами, изредка внимательно поглядывала в потолок – пыталась подложить под слова Сашины интонации…

У стоянки такси Полыхаев остановился, не зная, что делать дальше. Кто-то дернул его за рукав, он обернулся – улыбающийся

Саша, широко раскинув руки……………………………………………

До этого утра Синюхаев даже не подозревал, что у его дверного звонка такой омерзительный голос. Звонок бездействовал уже года три – все как-то не было случая им попользоваться. Гости в этом доме бывали крайне редко, а в последние годы и вовсе не бывали. Соседи по площадке тоже оказались нелюдимыми, не забегали даже по поводу соли. Сами же хозяева привыкли обходиться собственными ключами и к помощи звонка обычно не прибегали.

Поэтому, услыхав из ванной странный булькающий звук, Синюхаев неприятно поразился: неужели это у него, у Синюхаева, в доме такой противный дверной звонок? Открытие это настолько уязвило его самолюбие, что он даже не задался вопросом, кого это принесло в такую рань, и продолжал шаркать электробритвой по давно уже гладкому подбородку.

Черт те что, а не звонок, уныло размышлял Синюхаев. Перед людьми стыдно, блямкает, как испорченный унитаз. Вот у Гордынского настоящий звонок, музыкальный, на мотив «Подмосковных вечеров». Но если спросить, где доставал, правды, паршивец, не скажет. Придется, видимо, делать на заказ. Денег, конечно, уйдет пропасть, но сейчас задаром и голуби не летают.

В проеме двери мелькнул халатик свирепой расцветки – оранжевые пятна по желтому полю – это Зинулик побежала открывать незваному гостю. Ягуаровый халатик был предметом Зинулиной гордости. Привезла она его из Болгарии, где была в туристической поездке, но всем почему-то говорила, что купила его в ГДР. Видимо, в представлении Зинулика Болгария была не бог весть какой заграницей – каждый второй объясняется по-русски! – а вот ГДР совсем другое дело, это какая-никакая, а Германия, и находится черт знает где, и не всех туда пускают.

Зинулик вернулась с телеграммой, и это тоже было странно – вот уже несколько лет Синюхаевы не получали никакой корреспонденции, за исключением журнала «Работница», который почтальонша всегда оставляла в почтовом ящике. Синюхаев давился горячей яичницей и скашивал глаза в телеграмму, пытаясь постичь ее смысл. Однако смысл давался ему с трудом, он тяжело вздыхал, перчил яичницу, ковырялся вилкой в тарелке и снова утыкался в телеграмму. Зинулик рассудительно выжидала – знала, рано или поздно Синюхаев заговорит сам.

До этой минуты Синюхаев даже не подозревал, что у его дверного звонка такой скверный голос. Гости в этом доме бывали крайне редко, последний раз собирались скромной компанией около трех лет назад, праздновали тридцатилетний юбилей си-нюхаевской работы в «Гипрохлоре». Сами же хозяева предпочитали обходиться ключами и к помощи звонка прибегали только в исключительных случаях.

Поэтому, услышав странный булькающий звук, Синюхаев неприятно поразился – так мало походило это на обычный дверной звонок. Открытие это настолько уязвило синюхаевское самолюбие, что он даже выключил электробритву, не пошаркав как следует по и без того, впрочем, гладкому подбородку. Бриться Синюхаев любил и занимался этим скорее по привычке, чем по прямой необходимости.

Черт те что, а не звонок, подумал Синюхаев. Блямкает, как испорченный унитаз, перед людьми стыдно. Вот у Гордынского настоящий звонок, музыкальный, с «Подмосковными вечерами». Надо спросить, где доставал. Да ведь не скажет, паршивец, наврет что-нибудь. Но без хорошего звонка никак нельзя. В крайнем случае, придется заказывать. Денег, конечно, уйдет пропасть, но сейчас задаром и голуби не летают.

В проеме двери мелькнул халатик свирепой расцветки – оранжевые пятна по желтому полю – видимо, Зинулик побежала открывать незваному гостю. Халатик этот уже лет десять был единственным предметом Зинулиной гордости. Привезла она его из Болгарии, куда ездила в туристическую поездку, но всем почему-то говорила, что купила его в ГДР. Видимо, Болгария не вызывала в ней уважения – слишком уж многие там бывали! – а вот ГДР другое дело, это все-таки Германия и попасть туда не так уж просто.