История Мальтийского ордена - Владимир Захаров

26 февраля 1811 г., т. е. еще до опубликования Резолюции Государственного совета о Лазаревых, герцог А. Де Серра-каприола (Серра-Каприола) — неаполитанский посланник в Санкт-Петербурге, подробно написал из Петербурга Лейтенанту Великого магистрата Гевара-Суардо относительно бальи Караччиоло и руководства командора Мезоннёва, обвиняя их в махинациях и прочих неблаговидных поступках. Приводя в своем письме примеры их бесчестного поведения, герцог указывал, что все их проступки падают на Мальтийский орден в целом, с целью лишить его владений и окончательно разрушить орденскую структуру.

У нас нет достаточных документальных свидетельств, чтобы обвинить Мезоннёва в каких-то махинациях возможно, они и были, тем более что наступил крах Мальтийского ордена в России. И вполне возможно, что Мезоннёв, воспользовавшись вполне удобным случаем, кое-что из средств Великих приорств Российских прибрал к своим рукам. В письмах же он все сваливал на решения Александра I. Из далекой Катанья, куда письма шли больше года, невозможно было что-то проверить. Письма Мезоннёва сохранились в орденском архиве, в Риме, и их впервые привел в своей книге К. Туманов. Вот одно из первых, оправленных из России.

«Мои дипломатические функции приостановлены, — писал Мезоннёв, — а только эти функции придавали мне необходимый авторитет, а это значит, что теперь мне осталось только частное представительство. Я предпринял это с успехом в случае с достопочтенным графом Салтыковым, который сделал все, что было в его возможностях, чтобы предотвратить полную ликвидацию, как это видно из указа 1810 года, с которым Ваше Превосходительство, вне всякого сомнения, знакомы, из которого следует, что Его Императорское Величество в результате представлений, сделанных Салтыковым, оставляет Орден в его нынешнем состоянии впредь до последующего решения, Администрацию, Дворец, а также службу по взиманию поступлений и все остальное. Единственный результатом моих переговоров со многими людьми это сохранение двух церквей Ордена, оставшихся неприкосновенными, а на встрече католиков Ордена Салтыков сказал графу Литга, которому император гарантировал сохранение тех же сумм, какие должны были быть ему выплачены…

Командор дю Поэт, рекомендованный Вам, просил отправить письма лицам, коим он посоветует, и которые в дальнейшем могут оказать помощь в восстановлении Ордена и, в конечном счете, Католического приорства, по отношению к которому Орден имеет наиболее священные обязательства», — закончил Мезоннёв[301].

Письмо это, к сожалению, шло слишком долго, причина — обострение европейской ситуации в связи с началом наполеоновских захватов Европы. Оно было получено в Катаньи только 23 февраля 1812 г. Но уже 2 марта Лейтенант Великого магистрата Инико Мария Гевара-Суардо и Суверенный совет Ордена постановили освободить командора Мезоннёва от обязанностей посланника Мальтийского ордена в Петербурге, не зная того, что он отказался от этой должности еще в 1810 г., написав в Катанью письмо, в котором констатировал невозможность сохранения за собой должности представителя Ордена в России. За последующие годы Мезоннёв отправил из Петербурга только одно письмо в Катанью, оно было датировано 16/28 мая 1812 г.:

«Хотя я уже имел честь ответить Вашему Высокопревосходительству, последние депеши которого дошли до меня только через полтора года спустя после даты, на них проставленной, я осмеливаюсь писать вам это письмо, уже пятое, в котором сообщаю о постигшем нас несчастье, которое мы здесь претерпеваем. Закрытая копия Императорского Указа, в котором содержится сообщение о нашем упразднении, полностью объясняет, что произошло… Не буду повторять здесь все, что я доводил до сведения Вашего превосходительства в моих пяти предыдущих письмах, которые я пересылал вам в Вену, через Англию и Константинополь, ничего не зная о судьбе этих писем… В соответствии с полученными мною инструкциями мы должны вернуть Короне все денежные сейфы вместе с Дворцом, принадлежащим Российским приорствам, и всем зависящим от нее структурам; так ничего не останется в моих руках. Персонально я должен покинуть мою резиденцию. Расходы по ее содержанию мне возмещены не будут, хотя накладные расходы были мне возмещены при моей отставке. Общая беда настигла и меня, и я выполню свой последний печальный долг, удерживая собственность Ордена. Закрытые пять копий Императорского Указа ясно показывают Вашему Превосходительству, что подчинение и молчание — единственно возможный сейчас путь. Я сожалею также, что не сумел выручить пенсию фра Амабль Велла[302]. Было принято решение, что поскольку Российские приорства больше не существуют, то и нет больше нужды иметь представителя при Конвенте. В настоящее время наши служащие, которые имелись на сегодняшний день, не могут дольше оставаться на своих постах. Лишь немногие смогли сохранить свое жалование только потому, что были пристроены в другие департаменты. В то время как секретари обоих Российских приорств потеряли причитавшееся им содержание к концу года…»[303].

А вот что читаем в письме, датированном 10/22 сентября 1812 г.: «Императорский Указ в один день уничтожил наши два Приорства… Мы вступили на путь несчастий и потеряли почти всю собственность Ордена, сундуки (имеются в виду сейфы с деньгами) и Приоральный дворец… Средства Ордена всегда с высоты рассматривались как собственность государства, что позволяло расценивать собственную позицию как позволяющую свободно распоряжаться этими средствами, в полном соответствии с тем, как то было изложено в Указе Императора. Вместе с имуществом, которое стало объектом спасения, удалось сохранить некоторые обломки крушения. Я указываю на то, что это была определенная денежная сумма, которая представляет собой наши личные сбережения и, следовательно, отныне принадлежит Ордену. Но подобные просьбы были адресованы глухому. Спасительные меры с моей стороны были предприняты, однако была проявлена настойчивость касательно задолженности: средства, принадлежавшие Командорам или пенсионерам, живущим за границей, должны быть сданы. Следовало реализовать идею о том, что оба Российских приорства должны быть полностью уничтожены, впредь не имея ни Капитула, ни квартальной оплаты, ни секретарей и никакой иной организации, в чем бы она ни заключалась. Только два типа пенсий были сохранены за Капитулом Российских приорств. Некоторые по личному распоряжению Императора, другие по распоряжению Капитула. Первый тип получил поддержку, пенсии второго типа не были утверждены. Даже пенсии наших секретарей, которые были им обещаны, были отменены до конца года… На все мои протесты я получал ответ, касающийся этой пенсии (для Амабль Веллы), что, мол, подобная пенсия была определена недавно Капитулом Прокуратору в Конвенте, и таким образом, с того момента, когда Приорства более не существуют, необходимость в представителе Ордена с начала года отпала».

В письме от 10 ноября 1812 г. Мезоннёв писал: «После того как Приоральный дворец был отдан под Школу пажей

Его Императорскою Величества, мы должны были покинуть его в большой спешке. Я успел только уложить в коробки множество бумаг, которые у нас были. Не в состоянии сам оплатить помещение с того момента, когда я был разорен, я принял любезное приглашение графа Литта пожить в его доме. Он не смог представить мне комнату, в которой хранились бы документы Ордена, таким образом, я сам был вынужден снять небольшой деревянный домик, который и послужил для хранения документов, занимавших 10 или 12 больших сундуков… Что касается основных средств Ордена, то они рассматривались как собственность, принадлежащая государству. Власти настаивают на том, что их сохранность будет обеспечена и даже скорее, чем обязательные выплаты долгов…»[304]

Наконец, в своем письме от 12 декабря 1812 г. Мезоннёв проинформировал Инико Мария Гевара-Суардо о том, что все дела, относящиеся к Ордену, должны быть переданы в руки графа Литта, который является гофмейстером и членом Государственного совета, того самого совета, который «провозгласил наше уничтожение»», — подчеркнул Мезоннёв[305].

О графе Юлии Помпеевиче Литта, так его называли в России, мы уже писали. Он действительно был человеком чрезвычайно известным. По просьбе императора Павла I папа римский освободил Литта от обета безбрачия. Женившись в октябре 1798 г. на графине Е.В. Скавронской (урожденная Эпгельгардт; племянница князя Г.А. Потемкина), Литга вошел в круг высшей придворной аристократии. 11 января 1799 г. Литга был назначен шефом сформированного по его инициативе корпуса кавалергардов. В результате интриг графа Ф.В. Ростопчина и других представителей так называемой русской партии при дворе Литга попал в опалу, в марте 1799 г. он был уволен в отставку без прошения и сослан в имение жены. В том же году возвращен в Санкт-Петербург, но прежнего влияния больше не имел. В дальнейшем Литта пользовался благосклонностью императоров Александра I и Николая I, в 1810 г. пожалован в обершенки, назначен гофмейстером, в 1810–1817 гт. — тав-ноначальник над гофинтендантской конторой. С 1811 г. — член Государственного Совета (с 1830 г. — председатель Департамента государственной экономии), поддерживал политику М.М. Сперанского, а также проекты преобразований в области финансов, предложенные Н.С. Мордвиновым. В 1814 г. Литта настоял на поднесении императору Александру I наименования «Благословенный» (вместо титула «Великий»). Не имея законных детей, Литта завещал свое огромное состояние внучке жены — графине Ю.П. Самойловой, урожденной Пален (1803–1875). Но деревни, дом, драгоценности— двум своим братьям, жившим в Милане. Это у них была куплена Александром II картина Леонардо да Винчи «Мадонна Литга», которая с 1866 г. хранится в Эрмитаже. У Литга были и внебрачные дети: сын, носивший фамилию Атгил, — известный провинциальный актер, — и дочь.