Человек Чубайса - Геннадий Прашкевич

– Вас уже трое, – напомнил я.

– А тут и возможности не малые.

– А конкретно?

– Да погоди, не гони, как паровоз, – Лазарь, не глядя в меню, заказал ужин и это мне тоже понравилось. Было видно, что Лазарь уверен в том, что нам подадут именно то, что он заказывает. А Ксюша в это время не спускал с меня глаз-бусинок. Кажется, он оценил меня с точностью до цента и результат его удовлетворил.

Оказалось, что в Москве в ночном клубе «У пифии» о специальном паркете Лазарь бубнил не случайно. Это со мной он заговорил случайно – промахнулся столиком, а о паркете бубнил совсем не случайно. Другое дело, что их проект не показался мне интересным. Леха даже обиделся: как это? Ты, дескать, зря. Совсем ты зря это.

Тут я и выдал встречное предложение.

Это встречное предложение созрело тоже в Москве.

Узнав, что я снял квартиру на Усачева (к тому времени дед Серафим был уже в Энске), Нюрка вытащила меня на выставку. Правда, теперь это называлось инсталляцией. Я не хотел смотреть зеленых баб и зеленых птичек, но Нюрка в Москве безусловно выросла. Ее идеи приобрели размах, а фантазии получили колоссальную финансовую поддержку. «Дно неба» – так назвала Нюрка свою мастерскую, занимавшую весь верхний этаж нового элитного дома на Малой Грузинской. Готовя выставку, мастерскую сверху донизу задрапировали ослепительными белыми шелками с искусственной подсветкой, а Нюрка встретила меня у входа. Поцеловала недрогнувшими губами:

– Голова не болит?

– Нет.

– Ты скучал?

– Нет.

– Кто гладит тебе рубашки? Шлюха какая-нибудь?

– Нет.

– С нашими старыми друзьями видишься?

Я не знал, кого Нюрка имела в виду, может, все тех же Иванычей, но твердо ответил: «Нет», чем крайне изумил Нюрку.

– Всего-то три буквы, а сколько вранья, – неодобрительно произнесла она и энергично потащила меня сквозь сияющий белый зал, как сквозь айсберг. Похоже, освещение Нюрка обдумывала сама: люди, попавшие в зал, казались неестественными – то вышагивали слишком наклонно, то столь же странно замирали у шелковых стен.

Я хмыкнул.

Наверное, так мы и должны были снова встретиться.

Вообще-то я не собирался видеть Нюрку в Москве. Отправив в Энск деда Серафима, не искал ее, не спрашивал. Попадись Нюрка на улице, не остановился бы. Знал, что живет с Большим человеком, но, собственно, не хотел и этого знать. Но вот теперь послушно шел сквозь ослепительно белый зал и не старался сбежать вовсе не потому, что Нюрка крепко держала меня за руку, а потому, что мне неожиданно понравилась простота и наглость проекта.

– Наркотические вспышки сознания, – туманно объяснила Нюрка, на мгновение прижавшись щекой к моему плечу. – Когда человек хочет забыть все, чем живет на земле, он немедленно устремляется к звездам. Или падает в полную тьму. Понимаешь, бандос? Крайность к крайности, только так. У тебя ведь так было? Собственно, весь этот зал, все эти шелка, все это сияние – улёт к звездам. Понимаешь?

– Если это вспышки наркотического сознания, – ухмыльнулся я, – то где потеки и лужи? Тут все должно быть обоссано, как старый тюфяк под словившим приход нариком.

– А ты не торопись, бандос, – Нюрка нисколько не обиделась. От нее несло нежным французским парфюмом. – Лужу непременно кто-нибудь сделает.

Миновав узкий, видимо, специально затемненный коридор, мы как-то сразу вдруг вышли на ярко освещенную копию Венеры Милосской. К сожалению, даже деньги Большого человека не позволили Нюрке доставить в Москву оригинал. Хотя это было бы круто, подумал я. Это было бы по-настоящему круто: подтвердить вспышки наркотического сознания оригиналом Венеры Милосской, а потом пометить ее мочой.

Перед Венерой мы не задержались.

– В какую? – посмотрел я на две абсолютно одинаковые двери, черневшие в стене.

– Выбери сам.

Я выбрал левую и мы оказались во тьме.

– Не бойся, – загадочно шепнула Нюрка. – Тьма – лучший катализатор чувств. Нигде, как в тьме, мы сильнее себя не чувствуем. – И шепнула: – Я соскучилась по тебе, бандос, почему ты не появлялся?

– Ждал вспышки сознания.

– Считай, это случилось. Все это я устроила для тебя.

Она врала, конечно, и я чертыхнулся:

– Что тут за ящики под ногами?

– Это настоящие ящики, – с восторгом объяснила Нюрка. – Их набросали здесь по моей просьбе. Сперва, конечно, их почистили, поцарапаться о них нельзя, за этим проследили, но в полной тьме ящики бьют по нервам, правда? Такой и должна быть тьма. – Непонятно, куда Нюрка вела меня сквозь черную тьму, из которой прорывались иногда испуганные возгласы, но то, что я не отнимал у нее свою руку, приводило Нюрку в восторг. Наверное, она все-таки боялась, что я убегу. – Самое худшее, что может случиться, это кто-то сломает ногу. Ну и черт с ними! У художников свои варианты. Белые шелка и Венера – это только первый подход к теме, первое приближение. Настоящая разгадка – в тьме. Впрочем, какая тебе разница? – засмеялась Нюрка. – Шагай осторожней, здесь, правда, можно споткнуться.

– Неужели ни у кого нет фонаря?

– Разве ты пользуешься фонарем, когда делаешь выбор? – фыркнула Нюрка. – И вообще, – загадочно намекнула она, – за пару миллионов можно, наверное, купить «Титаник», но не место в шлюпке.

– А если кто-то правда сломает ногу?

– Ну и пусть, – шепнула Нюрка из тьмы, дотягиваясь до меня губами. Она, наверное, все продумала заранее. – Сюда шли, чтобы узнать о том, что творится с нашим сознанием при наркотических вспышках. Я гарантировала не безопасность, а острые ощущения. Ты прав, – с нежностью сказала Нюрка и я снова почувствовал ее голову на своем плече, – они должны обделаться, как крысы, может, тогда до них что-то дойдет.

– А что до них должно дойти?

– Какая разница, бандос?

Я промолчал.

Нюркины инсталляции явно обошлись Большому человеку в не малые деньги. Это точно. Учитывая, что приглашенных ожидала еще настоящая китайская кухня, выписанная из Шанхая, совсем даже не в малые. Зеленую бабу, подумал я, придумать может чуть ли не каждый (и красок много не надо), но провести в пух и в прах разодетых гостей сквозь полную тьму, набитую непонятными ящиками, до этого надо додуматься.

– Мне денег не хватило, – шепнула Нюрка, сжимая мою руку. – Я хотела, чтобы каждый прямо из тьмы выходил к ярко освещенному прожекторами ревущему водопаду. Но водопад на чердаке высотного дома оказался технически неосуществимым, а коричневых массажисток, чтобы они во тьме хватали всех, кто оказывается на пути, и подвергали беспощадному эротическому массажу, приглашать без водопада бессмысленно. Пришлось заменить водопад и массажисток китайской кухней. Может, кто-нибудь отравится, – вздохнула она.

В сумеречном зале, в котором мы, наконец, оказались, под желтыми фонариками и драконами из тусклого золота, в необычном освещении, тоже смещающем контуры предметов, галдели за столиками прорвавшиеся сквозь тьму гости. Они были встрепаны, оживлены, их глаза сверкали. Я сразу узнал Арбатову. За ее руку крепко держался юноша с носом острым и загнутым, как у птицы. «Можно я укушу гранат?» – в горячем порыве кричал он и делал вид, что бросается к огромному аквариуму, смутно мерцавшему в отдалении. В аквариуме действительно плавал гранат. Несколько крупных ленивых рыб, выпучив глаза, издали равнодушно рассматривали Арбатову и ее юного друга.

Я невольно прислушался.

Оказывается, юноша не просто хотел укусить гранат, а он хотел укусить гранат так, чтобы мы сразу почувствовали, что наш мир – это всего лишь отражение. А того точней, отражение отражений. Может даже отражение отражения отражений. И все такое прочее. Аквариум, в котором плавал гранат, тоже, видимо, считался отражением, значит вернуть истинную реальность (если она существует) можно было лишь укусив отражение. Поэтому юноша и кричал: «Укушу!» А кто-то, не выдержав, отвечал: «Концептуально!»

Однажды, вспомнил я, еще в советские времена мы с Вадиком Голощеким съездили в Грецию. Ничто тогда не омрачало наших отношений. Группа подобралась пестрая, из разных городов, оказалась среди нас даже одинокая стеснительная туристка из Ульяновска. Она всегда отставала от группы, всех этим нервируя. А отстав, жадно разглядывала сатиров, выставленных в витринах. Сатиры, как им и положено, выглядели лихо – черные, чугунные, осатанелые, с всегда энергично задранным естеством. Ульяновской туристке, одинокой по жизни, сатиры казались, наверное, добрыми друзьями. Она, наверное, отчетливо представляла свою одинокую девичью каморку украшенной таким осатанелым сатиром. Приятно коснуться перед сном теплого чугуна – ну, там искусство и все такое прочее. И денег на покупку хватило бы, но стеснительная туристка помнила, что на обратном пути придется проходить одесскую таможню. Пожалуй, сатир с таким возвышенным естеством может привлечь внимание таможенника, даже непременно привлечет. А значит, отнимут сатира.