"Фантастика 2023-163". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Алифанов Олег Вл

Вежливые эскапады, коих я не поклонник, довольно скоро, к счастью, перешли в доверительную беседу. Другой гость французского консула, полковник Беранже, обходительный человек лет сорока, оказался большим ценителем истории, прекрасно разбиравшимся во многих коллизиях Передней Азии, и мы скоро нашли с ним общий язык на почве арабских памятников словесности. После третьей перемены блюд и возлияния бордосским, я подступил к нему с откровенными вопросами о состоянии восточной науки после экспедиции Наполеона. Он давал обстоятельные характеристики весьма охотно, превознося Шампольона и Сильвестра де Саси, и умаляя Гаммер-Пургшталля, что меня не удивило; но когда в свой черёд похвалил я Карно, как знатока арамейских языков, мне показалось, что француз гораздо дольше необходимого удерживал бокал свой у губ, так что вся без остатка рубиновая жидкость медленно перекочевала в его дородное, обтянутое идеально скроенным сюртуком существо.

– Лазар, кажется, увлекался математикой, его сын Сади что-то писал о тепловых машинах, – медленно, словно ленясь, произнося это, Беранже пристально глядел мне в глаза, и сквозь поволоку равнодушия в зрачках его пробивался огонь жгучего интереса.

Я даже не успел открыть рта.

– Карно? Который? Позвольте… Жан-Луи Карно? – увидев мой утвердительный кивок, призванный загладить никчёмное здесь моё щегольство чужими знакомствами, удивлённо вопросил консул со своего места, отвлёкшись от беседы с Шассо. – Разве он ещё…

Беранже фальшиво изобразил побеждённую забывчивость.

– Откуда вы… впрочем, неважно. Вы опоздали, мсье Рытин, он покинул этот мир.

– Отбыл на родину? – я изобразил вслед ему такое же непонимание.

– В тот мир, откуда приходим мы все, и куда в положенное время вернёмся. Несравненно лучше Сирии, я надеюсь. Как Франции эпитет «прекрасная», а Руси «святая», миру тому подобает лишь дефиниция «горний», – за витиеватостью он не мог скрыть нервного движения, о чём сообщило столкновение графина с бокалом.

– В таком случае, на сколько же я опоздал? – я не подал виду, что не верю его словам.

– Лет на десять, полагаю, – они переглянулись с консулом, и тот поджал губы, что, вероятно, означало неуверенную поддержку. – Чем не хватает вам Шампольона? Он жив.

– Он жив в Париже, а я здесь.

– Обещаю найти вам тут собеседника, который заменит бедного Карно, – консул подошёл к нам ближе.

– Я и сам немного сведущ в древнееврейском наречии, – Беранже разлил ещё вина, и я заметил дрожание его руки.

– Довольно странно, что господин Муравьев… – я осёкся.

Уже не раз в этом путешествии, ещё со встречи Бларамберга убеждался я, что не всегда уместно выказывать свою осведомлённость. Это как меньшее из зол, настраивает людей против. Не впервые пожалел я, что пренебрёг советом Прозоровского. Но как выведать необходимые сведения, показывая себя совсем невежей?

– Что – Муравьев? – Беранже, не дождавшись продолжения, вынужденно переспросил.

– Оставим. Я, сдаётся мне, путаю. Действительно, мне рекомендовали его как знатока древних языков, но человек, знавший его, встречался с господином Карно изрядное тому время.

Интерес, проявленный полковником, совсем сбил меня с толку.

– Где же он с ним виделся?

– Кажется… в Александрии, – солгал я, пытаясь сообразить, как мне выпутаться из неприятного разговора, небрежно затеянного мной самим и который становился всё более непонятен. – Впрочем, не могу утверждать положительно.

Он подумал или сделал вид, что подумал.

– Какой-нибудь мошенник выдаёт себя за нашего славного Карно, – подвёл итог Беранже, вновь обменявшись взглядами с консулом. – Слишком значительные капиталы делаются нынче на древностях. Кстати, господин Рытин, вы можете сколотить себе кое-что на старость: по просьбе одного вельможи я покупаю старинные манускрипты и таблички с эпиграфами на древнееврейских языках. Мы могли бы сотрудничать…

Последние слова Беранже едва только доходили до меня своей несуразностью. Дважды настойчиво упомянул он древнееврейский язык, о котором не вымолвил я, кажется, и слова при всей своей словоохотливости. Моё недоумение выглядело вполне убедительно, ибо тем паче о табличках с такими эпиграфами я даже и не вспомнил. Но мне пришлось заставить себя не передёрнуться, будто нечто склизкое попалось в мутной воде мне в руки.

– Прошу простить, – ответил я, – я не испытываю недостатка в средствах и сам собираюсь нанимать здесь агентов, а не поступать на службу к другим. Но обещаю, найдя что-либо замечательное среди семитских эпиграфов… – он чуть наклонил голову и приподнял брови, – ни в коем случае не разглашать это кому бы то ни было.

Мы расстались довольно холодно, но внешне это не проявилось никоим образом.

Деньги, даже те немногие, что ревностно запирал в походном ларце, я сдал на хранение казначею, и удовлетворённый распиской, преспокойно улёгся спать, но всё же отвернулся головой к окну, чтобы видеть дверь. На привязи подвесил я тяжёлый кофейник, с таким расчётом, чтобы звонкой медью своей обрушился он на пол при малейшей попытке открыть её. Грохот разбудит меня и крепко спящего, а вора, возможно, спугнёт надёжнее меня самого.

Уснуть не мог я долго, что объяснял приливным действием полной Луны, волнующей не столько ум, сколько чувства. Та же самая она могла в сей самый миг созерцаться моей княжной, и от того я почувствовал прилив странной нежности к тому единственному на земле и в небе, что могло сближать нас.

Что-то быстро метнулось по бледной части стены, что почувствовал я и сквозь прикрытые веки. Кто-то едва слышно крался по террасе. На сей раз я твёрдо вознамерился поймать и наказать преступника. Повернув голову так, чтобы видеть из темноты проём окна, я затаился и изготовился к прыжку. Вор снаружи тоже выжидал где-то невдалеке, что делало напряжение невыносимым. Видимо, он прислушивался к моему дыханию, и мне стоило огромных усилий принуждённо громко изображать спокойное сопение глубоко спящего человека. Что делать, если он не один и ждёт сообщника, – мелькнуло в мыслях, но в эту секунду человек в восточной одежде ловко скользнул внутрь и через мгновение уже тянулся к моей шее. Зря полагался я на то, что он станет рыскать в моих вещах и не тронет меня самого. Я понял, как просчитался, рассчитывая на скорость и неожиданность, с которой способен вскочить на ноги и обескуражить его, атаковав первым. Сделать это оказалось невозможно, и я смог лишь увернуться от его рук, в коих сжимал он нечто, принятое мной за платок, которым хотел задушить меня. Впрочем, он всё же оказался не готов к сопротивлению, и промахнулся, дав мне несколько мгновений собраться. Мы молча боролись, но, по счастью, родители мои наделили меня большей силой, чем имелась у злодея, я одолевал его даже в лежачем положении, и вскоре, вцепившись ему в шею одной рукой, второй смог метнуть в дверь подушку. Гром кофейника таким образом несколько запоздало, но сыграл положенную роль: враг обернулся и прозевал момент, когда ещё мог переломить ход борьбы. Хватка его ослабела; ещё немного – и уже он вырывался от меня, а я сорвал повязку с его лица и обомлел. Он воспользовался этой заминкой, и вскоре прыжок его в окно ознаменовал мою полную победу. Оправившись от первого удивления и с опозданием попытавшись нагнать его, я последовал за ним на террасу, но увидел лишь, как он сиганул через перила вниз. Мог последовать я за ним и дальше, погоня в незнакомых тёмных переулках чужого города не пугала меня, но недостаток на мне одежды делал сие невозможным. Я лишь бессильно проследил, как, что-то крикнув своему невидимому сообщнику, он исчез в кромешной тени ближайшего угла.

В комнате распространялся слишком знакомый мне запах раствора господина Либиха. Платок, принятый мной за удавку, оказался насквозь пропитан едкой жидкостью, от которой начинала ломить голова.

Теперь лишь уразумел я, почему воры покушались на мою каморку не днём, в моё отсутствие, а ночью, то есть именно тогда, когда я мог, проснувшись, застигнуть их на месте. Имея такое крепкое средство, способное мгновенно лишить человека чувств, совершать разбой удобнее именно в тёмное время, без опасений, что кто-либо ещё может случайно потревожить грабителя. Но вот вопрос, который возник на месте решённого: воры ли те, кто пытается проникнуть ко мне с такой настойчивостью?