Последняя песнь Акелы. Книга первая - Сергей Бузинин

— Для начала — Уилбур Этвуд. И стрелок хороший, и следопыт отменный. Он нынче в форте или гуляет где?

— В форте он, в форте, — усмехнулся Мак-Дональд, отпивая из фляжки. — Только хрена с два ты его с собой возьмешь. — Заметив недоуменный взгляд Бернхема, трактирщик, снизойдя до пояснений, еще раз усмехнулся: — Он уж полгода тому, как с Билом Брэдли — сумасшедшим проповедником разругался, да в ссоре пяток дюймов доброй английской стали и проглотил, а переварить не смог. Мы, конечно, Брэдли с конопляной тетушкой повенчали, но Уилбуру от этого легче не стало. Схоронили мы Этвуда…

— Чего не поделили-то? — удрученно буркнул Бернхем.

— Да о Святом Писании в мнениях не сошлись. Бывает…

— А Старый Пес Клиффорд?

— С этим еще хуже. Он как после драки под Бомбези в форт вернулся, так на дно бутылки и свалился. Теперь не то что из винтовки в цель, из бутылки в стакан попасть не может, половину на стол проливает.

— А братцы Плэйхард? С этими-то все в порядке, или тоже какая напасть приключилась?

— За этих ничего худого не скажу, — пожал плечами Мак-Дональд. — Только они уж пару месяцев как на север ушли, и с тех пор ни слуху, ни духу…

— Так что, в форте ни одного приличного стрелка не осталось?! — раздосадованно бросил Бернхем. — И мне придется шваль набирать?

— Коль так карта пала, то без швали, конечно, не обойтись, — философски буркнул трактирщик, почесывая затылок. — Но одного приличного бойца я тебе все же сосватаю. И по бушу, и по саванне как у себя дома ходит, а стреляет если и хуже тебя, то ненамного. Еще с местными на их тарабарщине объясниться может. Алекс Пелеви его зовут.

— Пелеви? — Вспоминая, где бы он мог слышать эту фамилию и слышал ли ее вообще, скаут озадаченно потер ямочку на подбородке. — Он что, француз?

— Нет, хуже. Он русский.

Путь через саванну, затянувшийся более чем на неделю, никоим образом не подходил под определение трудного или опасного, а вот термин «скучный» подходил ему более всего. День тянулся за днем, один холм сменялся другим, желтые проплешины густой травы с редкими вкраплениями термитников сменялись то одиночными деревьями, то почти непроходимым бушем.

В Солсбери отряд разросся и ныне насчитывал два десятка человек и почти три — лошадей. Проводник по имени Уналанга — низкорослый готтентот с темно-желтой кожей — уверенно вел наемников по одному ему знакомым тропам, обходя стороной изредка встречающиеся на пути краали касса и матабеле.

На вечерних привалах наемники собирались вокруг костров, объединяясь в компании по интересам. Большую часть отряда составляли низкопробные авантюристы, признающие разговоры только о женщинах, выпивке и, конечно же, золоте, поэтому Алекс успел достаточно близко сойтись с Бернхемом. Нельзя сказать, что они стали друзьями, но взаимное общение доставляло обоим видимое удовольствие. Споры о достоинствах и недостатках маузера Алексея в сравнении с «Винчестером 1895» Бернхема плавно перетекали в рассуждения о повадках животных и способах охоты, служа предпосылкой для обсуждения штуцера Пелевина, и были для обоих спорщиков гораздо интересней бессмысленного трепа о прежней разгульной жизни вкупе с мечтаниями о беззаботной жизни в будущем.

Расспрашивать о прошлом среди охотников за головами не принято, но, учитывая, что Бернхем и Пелевин в силу диаметральной противоположности характеров притягивали друг друга, такой разговор просто не мог не состояться.

— Скажите мне, Фредерик, за что ж вы так инородцев, то есть черных, ненавидите? — Пелевин, подкинув пару веток в затухающий костер, уперся пристальным взглядом в собеседника.

— Ненавижу — это слишком громко сказано, — пожал плечами Бернхем после недолго молчания. — Вы ведь не говорите о ненависти к мошке или какому иному гнусу? На мой взгляд, все черные — дикари, стоящие на пути прогресса. Тех из них, у кого хватает ума принять нас с миром, мы тянем к свету следом за собой. Тех, кто не может и не хочет видеть ничего, кроме крови, — уничтожаем, так же, как фермер убивает диких зверей, грозящих его стадам. И это необходимая мера. О том, насколько кровожадными могут быть дикари, я знаю с детства…

— Даже так? — недоверчиво поднял брови Пелевин.

— Именно так, Алекс, именно так… Знаете, мой отец был миссионером, и детство мое проходило в индейской резервации в Тиволи, что в штате Миннесота. Я сам этого не помню, но когда в шестьдесят втором восстали дакота, краснокожие вождя Вороненка дотла спалили Нью-Ульм, не щадя ни женщин, ни детей. Я сам уцелел только потому, что моя мать, упокой Господь ее святую душу, спрятала меня в корзине с шелухой от кукурузы.

Бернхем, замолчав, уставился в багровые языки пламени, то ли пытаясь вспомнить пылающий Нью-Ульм, то ли представляя в красках судьбу лагеря Матонги. Через пару минут он поднял голову и посмотрел на Пелевина:

— А вы, Алекс, почему здесь?

— Все просто, Фред, все очень просто, — повторив интонацию Бернхема, грустно улыбнулся Алексей. — Бремя Белого Человека…

На десятый день, когда отряд добрался до лесов, окружающих предгорья, Уналанга остановил наемников и заявил, что лагерь Матонги находится менее чем в половине дневного перехода.

Отдав распоряжение ждать его трое суток, Бернхем оставил старшим Логана Баллантайна — пожилого австралийца по прозвищу Динго, прихватил с собой проводника и растворился среди деревьев.

Вернувшись в лагерь на исходе вторых суток и не удосужившись даже перекусить, разведчик выстроил отряд на поляне:

— Вот что я скажу, джентльмены. Если изначально я хотел разделаться только с Матонгой и убраться подобру-поздорову, то после проведения рекогносцировки пришел к выводу, что ограничиться лишь его головой не удастся и потрудиться придется всем. В деревне сотни полторы черномазых головорезов, и пробраться туда незаметно крайне затруднительно. — Бернхем, прищурившись, взглянул на строй и, перекрывая озадаченный ропот отряда, продолжил: — Если нельзя пробраться тайком, от этого хуже будет кому угодно, только не нам. Ползти и прятаться мы не будем, рубахи со штанами тоже денег стоят… Мы поступим по-другому. Здесь кто-нибудь умеет обращаться с динамитом?

— Отлично, господа, — Бернхем обвел довольным взглядом полторы дюжины человек, вышедших из общего строя, — этого даже больше чем достаточно. Динго! — Взмахом руки разведчик подозвал к себе помощника и ткнул пальцем на строй взрывников. — Из этих умельцев отбери себе десяток и выдай им по две связки динамита да огнепроводного шнура побольше. Итак, джентльмены! Сейчас мы двинемся к деревне Матонги. Ночью по моему сигналу ты, Динго, со своими парнями подожжете запалы динамита и помчитесь на конях через деревню, так, как будто за вами гонится Вельзевул и вся его преисподняя. Бросайте взрывчатку в дома и палатки, а как пройдете деревню насквозь, заляжете на другом ее конце. Я и те, кто останется со мной, будем отстреливать тех, кого динамит не достанет. Ты и твои ребята, Динго, займетесь подобной работой со своего края деревни. Цельтесь лучше и бейте только черных, чтоб, не дай бог, нас не зацепить. А теперь, коли все меня поняли, по коням, господа, по коням!

Через несколько часов перед отрядом открылась небольшая долина, посреди которой раскинулась деревушка кафров. По мнению Пелевина, назвать поселение деревней мог только человек с большим воображением: несколько куполообразных хижин из ветвей и пальмовых листьев в окружении шалашей и стайки разномастных палаток, средь которых горделиво возвышался офицерский шатер английского образца. Женщин и детей почти не видно, зато воинов — хоть отбавляй.

Дождавшись, когда ночная тьма укроет долину, Бернхем расставил свободных стрелков по местам, как опытный егерь расставляет охотников по номерам, одним движением руки перекрестил отряд Динго и выдохнул: «Двигай!»

Неторопливо выехав на равнину, всадники по команде раскурили розданные перед боем сигары. Через мгновение ночная темень озарилась короткими всполохами десятка огненных точек, раздалась зычная команда Динго, и маленький кавалерийский отряд, перейдя с шага в галоп, сорвался с места и понесся в направлении вражеского лагеря.

Откуда-то из-за кустов им навстречу выбежал чернокожий воин и тут же покатился кубарем, сбитый с ног проносившейся лошадью. Через несколько секунд, разметав в щепки маленькую хижину и разорвав на куски находившихся в ней людей, в деревне прогремел первый взрыв.

Разгорающийся пожар, озаряя пронесшуюся сквозь лагерь кавалькаду, пририсовал теням всадников причудливые крылья, сделав их похожими на неистовую Дикую Охоту. Разрывы динамитных шашек, раздававшиеся один за другим, слились воедино с бешеным ржанием лошадей и дикими, паническими воплями людей.