Расскажу… - Ирина Петровна Мирошниченко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На улице, должна вам сказать, мокрота, духота, жарища – ужас. Я ночь не спала. Самочувствие жуткое, нервное, сердце бьется, все время пью валокордин, потому что думаю – боже, как это все выдержать, как все будет.
А в это время в огромном парке на берегу океана собираются местные жители, причем так – идут семьями, садятся в кресла, на какие-то столики раскладывают свою снедь, тут же детишки бегают, собаки, кто-то играет. Я понимаю, что там будет несколько тысяч человек, не меньше. А надо вам сказать, что я к такому еще была не приучена. Московский Художественный театр – это совсем другое. Это 1400 мест в зрительном зале. А тут что-то гигантское.
Так вот, я вхожу в этот свой совершенно замечательный вагончик, а там, боже, кондиционер, огромная ваза с живыми розами, слева – душ с ванной, со всеми удобствами, мягкие кресла-диваны, зеркало огромное, и стоит невероятный гримировальный стол, какой я видела только в кино. Сейчас такой есть в моей гримерной – дожила и дожил Московский Художественный театр. Это такое квадратное зеркало, в которое вставлены лампочки, штук тридцать, они все горят, окаймляют, создают свет сценический, и все лампочки, что приятно, работают. Потому что, куда бы мы ни приехали, в любые ДК или даже в театры, как правило, там много патронов, но есть одна лампочка, а вторая обязательно перегоревшая. Я одно время, когда ездила со своим звукорежиссером, со своей командой, со своими музыкантами, всегда просила, чтобы брали чемодан или ящик с запасными лампами.
Я сажусь, начинаю готовиться, и уже слышу – бурление такое, как обычно перед началом: народ гудит, бегают администраторы, помощники, звуковики, все объясняют. Потом вдруг появляется Лев Валерьянович, который из своего вагончика зашел: «Как ты тут?» Я говорю: «Все замечательно. Жутко волнуюсь». – «Не волнуйся, все будет хорошо». Дальше мы оговариваем технические вопросы, споем ли вместе или нет. «Да как захочешь, как получится, не думай ни о чем». Надо вам сказать, что он редкой порядочности, доброты и очарования человек, с внутренней уверенностью и желанием другого поддержать.
А там уже гул, аплодисменты, объявляют, и слышу, уже роскошно поет замечательная джазовая певица. Я выглядываю и смотрю на публику. Народ все собирается, гудит, в голос разговаривают, никто ее, мягко говоря, не слушает. А еще нет темноты, и поэтому фонари, направленные на сцену, не привлекают так сильно внимание. Народ садится, жует, говорит, а она поет. Я думаю, господи, как же я выйду? Они вообще меня слушать не будут. У нее такой вокал, такой голос, а у меня ничего подобного нет. Я просто сойду с ума.
Идет время, я сижу в своем фургончике и понимаю, что уже скоро мне начинать. И вот вдруг стук в дверь: «Ирина, пора». Я выхожу и вижу – кромешная тьма. Мгновенно. Быстро так потемнело. «Слава тебе господи!»
Уже заканчивает израильская певица, ее уже слушают, на нее направлены прожектора, все это гудит. А на эстраде – огромное количество аппаратуры, того, что я не видела днем, потому что ее только выставляли. Стоит динамиков сорок с одной стороны и с другой, и меня куда-то ведут, дышать нечем, я становлюсь мокрая сразу с ног до головы, потому что влажность невероятная. Внутри все клокочет, и я только слышу ритм: бам-бам-бам, оркестр играет-играет и – все. Она заканчивает. Аплодисменты.
Я поднимаюсь по ступенькам, меня объявляют, перечисляют мои фильмы, звания. А мы договорились сразу, что сначала я что-то скажу, а потом пойдет первая песня «Ах, как жаль», та, с которой все началось.
Иду я и вдруг слышу невероятные аплодисменты, крики. В общем, то, что мне было так необходимо, чтобы понять – они меня увидели и узнали. Актрису из Советского Союза, как весточку из своей страны. И было понятно сразу же, что певица, стоящая до меня, просто не была им родной, потому что она поет по-английски, на другом языке, для них это уже немножко другое, а вот я – родная, своя, вдруг пришла и сказала «Добрый вечер».
Говорю в микрофон и понимаю, что никогда еще не слышала таким свой голос, потому что он разносится на огромное пространство – площадь, набережную океана. Звукорежиссеры в это время, пока я говорила, подстраивали все децибелы, все нюансы моего голоса. А мне было очень приятно. Я говорила, как я рада, что приехала, что их вижу, что попробую показать то, чем сейчас живу. «Вы, конечно, больше знаете меня как актрису, но сегодня я вам буду петь, хотите вы этого или не хотите». И вся эта многотысячная публика кричит: «Хотим!» А потом пошла эта первая «О, домаж, се домаж. Ах, как жаль». И полетела она прямо над этой всей темной аудиторией, над светящимся океаном, к невероятным звездам, которые большие-пребольшие, и так низко висят, что кажется, руку протянешь – и можно схватить.
А потом была красивая Андрюшина песня «Я люблю тебя, Россия». И я ощущала невероятное счастье, что могу ее петь, не просто рассказывать стихами или словами, а что я могу это петь, от сердца к сердцу, перед огромной аудиторией. Какой бы ни был у меня голос, это неважно. А с этой аппаратурой он был неожиданно сильный и даже ничего.
Еще была одна песня у меня в репертуаре, она и сейчас существует, я иногда ее пою, иногда нет, она в восточном стиле. Я уже рассказывала, что снималась в Турции в замечательном фильме А. Ибрагимова «Любовь моя, печаль моя», где я играла турчанку Сервинас. Мы снимали в гареме, в настоящем гареме в Стамбуле, куда нас, единственную группу, пустили, вообще туда никого не пускают – ни туристов, ни съемочные группы, как Аждар договорился, не знаю. Когда Андрей об этом узнал, он сказал: «Давай что-нибудь сделаем восточное». И написал фантастическую песню «Мой султан» с восточными танцами.
И представляете, я пела ее в Бруклине. На всю эту огромную площадь. И вдруг вижу – издалека по проходу идет какой-то мужчина в кепке, когда он подошел поближе, я вижу – явно восточный человек. Там вообще было очень много эмигрантов из разных стран. И вот он идет совершенно серьезно, без всяких улыбок, поднимается по лестнице ко мне на сцену и вдруг начинает рядом со мной вытанцовывать абсолютно восточный танец. Я чуть не рухнула.
В общем, концерт, по большому счету, удался. Я отработала
