Марш обреченных - Владимир Свержин

— Вне всякого сомнения.

— Но самое интересное здесь не это. Самое интересное как раз другое. Связка Буш-Мюррей.

— Что ты имеешь в виду?

— Саша, напряги мозги, — возмущается мой друг.

— В следующий раз. Сейчас мне некогда.

— Думать всегда есть когда. Ладно. Разжую для тебя. Буш у нас кто по основной специальности?

— Ты намекаешь на его работу в ЦРУ?

— Какие уж тут намеки? Я говорю тебе об этом открытым текстом. Большая стрелка — вверх, маленькая — вниз. Буш, по модулю, со сноской на местную американскую беззаботность и тупорылость, — это наш Андропов. Но, поскольку срок, ему отпущенный, заранее известен, а бороться с белодомскими старцами у него нужды нет, он довольно успешно воплощает в жизнь голубую мечту покойного Юрия Владимировича: возвести тайные операции в ранг высшей политики. Нет смысла клевать такого монстра, все равно, будь то Союз или Штаты, если не хочешь заклевать его до смерти. А если так, то тайные операции на стратегическом уровне позволяют добиться решения поставленной цели с наименьшими финансовыми затратами и, как принято было у нас говорить, малой кровью. Ибо любая, самая дорогая операция по дестабилизации политики вероятного противника, как мы с тобой знаем, стоит значительно меньше и, главное, обходится во всех случаях значительно дешевле, чем самый захудалый проект создания какой-нибудь очередной чудо-бомбы. Пользы же при этом куда как больше.

Так вот, президент Буш, которого ни дураком, ни дилетантом никак не назовешь, делает превосходный трюк, достойный войти во все хрестоматии тайной искусства войны. Охарактеризуем его следующим образом: «залюбить противника наповал». Посуди сам, вчерашний шеф ЦРУ, вдруг все разом, становится едва ли не лучшим другом Советского Союза. Ты же сам понимаешь, в политике немотивированных поступков не практикуется. Наш горячо любимый Горби — лучший немец 91-го года, зацелованный германцами до полного умопомрачительства, кроме этих самых поцелуев от них что-нибудь получил? От мертвого осла уши! И в то же время потепление в отношениях достигает вулканических размеров. Такое впечатление, что прорвало плотину. Весь мир заходится в истерике от восторга, наблюдая, с какой легкостью высокие договаривающиеся стороны находят общий язык в вопросах разоружения и мирного сосуществования. Не то, чтобы этот процесс мне не нравился, наоборот, но я хочу задать всего один вопрос: каким образом? Версии о внезапном прозрении в расчет не принимаются. И вот что напрашивается в качестве ответа у меня, — Бирюков делает долгую паузу, переводя дыхание. — Нас обыграли. Нас сделали, как котят. И то, что Центр засунули, куда поглубже, лишний раз это доказывает.

— Слава, вероятно ты прав. — Я стараюсь говорить медленно и уверенно, поскольку вид желваков, играющих на скулах моего вечно невозмутимого друга наводит на грустные мысли. Давненько мне не доводилось видеть его в столь возбужденном состоянии. — Нам ещё предстоит в этом разобраться. Но не прыгай через ступеньки. Все своим чередом. У нас и так работы выше крыши. Дай бог самим управиться. Давай не будем отклоняться в сторону.

— Ты пойми, черт возьми, это не сторона, это даже не фланг. Это самый что ни на есть центр. Это — точка отсчета. Все остальное — только производные. Лет десять назад в Штатах появилась группировка, ставящая перед собой задачу уничтожения Советского Союза, как государства. Одним из лидеров этой группировки был экс-президент Буш, другим — хорошо известный нам сенатор Эдвард Мюррей. Кроме того, в нашем распоряжении находится ещё несколько имен участников данного консорциума. Я хочу обратить твое внимание, что, несмотря на весь размах ведущейся против Союза тайной войны, это все исключительно частное дело некоего «элитарного клуба». К официальной политике США, по крайней мере в годы нынешнего правления нынешнего президента, это не имеет прямого отношения. Саксофонист, конечно, милашка, но в большой игре он не более чем пешка, максимум — конь. В яблоках… — помолчав, добавляет Слава. Похоже, он уже взял себя в руки. — Вот, в чем основная проблема, командир. А ты говоришь!

— Господа офицеры, — вклинивается в наш разговор майор Пластун, — я, может быть, и не вовремя, но хочу заметить, что ежели мы желаем опередить нашего клиента, то нам пора выступать.

— Все. Выезжаем. Да, вот еще, Слава. У нас есть очаровательная женщина для операции по внедрению к Тарасу Горелову. Пока мы будем кататься, подумай на эту тему.

— Хорошо. Удачи вам!

— Заметано. По машинам, нас ждут великие дела!

— Таки они нас дождутся, — ворчит Валера.

Мы выдвигаемся к Думе двумя машинами. Перед выездом я вкратце излагаю свой план напарнику. Выслушав, он усмехается и согласно кивает.

— Детали по говорилке.

— Как положено. Я позабочусь об аксессуарах. А за костюмом, командир, езжай сам. Ты клиента видел, тебе его фигура лучше известна…

Вот и Дума. Охранник, вышколенный, как выпускник Пажеского корпуса, наметанным взглядом сверяет фотографию на удостоверении помощника народного депутата с личностью предъявителя. Кивок. Все в порядке. Я в здании. Валера проникает сюда через служебный ход с документами несколько другого рода. Сегодня он у нас — надежная, вооруженная до зубов, личная президентская охрана. Личиной этой в Москве приходится пользоваться крайне осторожно. Коллектив сравнительно невелик, все друг друга знают. Недолго и нарваться, но, с другой стороны, эта ксива автоматически снимает многие, вдруг возникающие у окружающих, вопросы. К тому же, принципала[41] сегодня на Великом Курултае[42] не ожидается, так что должно пройти.

Что ж, первый шаг к победе сделан, остались все остальные. Мелочь, а приятно. Поднимаясь вверх по лестнице, ловлю первую встречную девушку соблазнительных форм и сомнительного содержания.

— Звезда моя. Ты Нонну не видела?

Красотка смеривает меня оценивающим взглядом, и в её синих глазах явственно высверкивает вполне впечатляющая сумма оценки.

— Там, в буфете, — с легким сожалением в голосе воркует она, делая неопределенный жест рукой в сторону. — Может быть, я чем-нибудь смогу вам помочь?

— Непременно, но не сегодня.

— Смотри, как знаешь, — девица удаляется, отвлекая внимание народных избранников легким покачиванием своих округлых ягодиц. Судя по выражению лиц присутствующих на лестнице парламентариев, все государственные проблемы в этот момент мягко уплыли на второй план. Ничего не попишешь! Обычное дело в любой стране и при любом режиме. Государственный муж, у которого крышу рвет от желания воткнуть свой «нефритовый жезл» во что-нибудь влажное и теплое, — хреновый работник. Жаль только, что и натыкавшись, он работает не лучше. Но Бог с ними, это все лирические отступления во время движения по коридору.

Нонку я замечаю сразу, переступив порог круглой, как стол древнего короля Артура, депутатской кормушки, по поводу которой так гневно возмущаются все те, кто воздвигает свою персону на пост думного дьяка. Мне, как думному подьячему, пусть и условно, это не с руки. Поэтому пальбы по бутылкам с воплем: «Зажрались, суки!», не ожидается. Я тихо обвожу глазами «столовку» и тут же упираюсь взглядом в её иссиня-черную шевелюру и иные вполне выдающиеся качества.

Увидев меня, очаровательница оставляет на память своему кавалеру, лысоватому мужику лет тридцати с изрядным золотым запасом на груди и толстых пальцах, обольстительную улыбку и, залпом допив стоящую перед ним рюмку коньяка, выпархивает мне навстречу.

— Привет, ковбой! Откуда ты здесь?

— Поверишь ли, к тебе в гости, — в тон моей дорожной знакомой мурлычу я.

— Обалдеть! Врешь, поди?

— Да ты что?! Недоедал, недосыпал…

— Ладно, а если серьезно?

— Пошли где-нибудь уединимся. Разговор есть.

Она смотрит на меня вмиг посерьезневшими глазами.

— Хорошо, пошли.

Ловя спиной возмущенный взгляд отвергнутого писца в законе, удаляемся в туманную даль. Ну, может быть не очень туманную и не очень даль, но удаляемся, это уж точно. Наш путь заканчивается у одной из многих стандартных дверей. Поворот ключа в замке. Добро пожаловать, господин майор. Я дотрагиваюсь указательным пальцем до уха и провожу взглядом по комнате.

— Ты микрофоны имеешь в виду? — догадывается Нонна. — С утра не было. Секъюрити проверяло.

Это, конечно, ещё ничего не доказывает, но все-таки обнадеживает. Я нашариваю взглядом стоящий возле парламентского дивана музыкальный центр и стойку компакт-дисков.

— Поставь что-нибудь русское, желательно металл.

Глаза моей шикарной мадмуазель удивленно распахиваются.

— Ты любишь хэви-металл?

— Терпеть не могу, — мученически кривляюсь я.

— Понятно, — кивает красотка. Работа здесь приучила её не задавать лишних вопросов.