Удивительные приключения Яна Корнела - Милош Кратохвил

До сего дня я с благодарностью вспоминаю об удивительном «заговаривании» Жаком моей болезни и мыслей о самоубийстве. Потеряв руку, я закалил свой дух и понял, что каждый должен вцепляться в жизнь подобно клещу. Когда жизнь человека висит уже на волоске ИЛИ когда он сам занес ногу над пропастью, но в последнюю минуту все-таки отдернул ее, тогда жизнь покажется ему такой удивительной и приятной, как сочный апельсин, в который вы впиваетесь зубами после длительной голодовки. Нет, она покажется вам еще милее: как прозрачный холодный ключ, который вы неожиданно найдете, когда умираете от жажды. Тут вы станете пить-пить и забудете обо всем на свете, кроме той чудесной живительной влаги, которая спасла вас от смерти. Вот такими же полными глотками вам хочется пить жизнь после того, как вы едва не расстались с ней. Теперь мне уже и в голову не приходит мысль о том, что я однорукий. Мне просто трудно представить себе, ради чего я должен покинуть этот, даже для моих старых глаз, вечно прекрасный мир.

Голландец удивлялся тому, как я быстро поправляюсь. Поднявшись на ноги, я сразу же стал испытывать себя, — какие из прежних работ остались мне еще по силам. Разумеется, я пережил тут еще не одно огорчение. Иногда меня охватывало ужасное отчаяние. Но, встретившись лицом к лицу со смертью, человек живо научится довольствоваться малым. Нашел свое новое место в жизни и я, — постепенно я научился делать одной правой рукой многое из того, на что прежде требовались обе.

Часто человек попусту морочит себе голову преждевременными заботами. Чего только мы не передумали о том, как примириться нам с мыслью, что мы, по-видимому, навеки осуждены скитаться по этим степям и зарослям! Между тем все наши заботы разрешились совсем иначе и раньше, чем мы предполагали.

Однажды буканьер-испанец сказал Жаку, что здешние леса для охоты уже оскудели. Звери в них изрядно перебиты и распуганы; поэтому охотники решили уйти отсюда. Как только они распродадут запасы сушеного мяса и шкур, так сразу отправятся разыскивать себе новый, более выгодный стан.

Что же касается нас, то они ничего не имеют против, если мы пойдем вместе с ними. Они, мол, довольны нами, — мы хорошо работали у них. Впрочем, они целиком предоставляют решение вопроса на наше усмотрение. Поиски места для охоты — весьма утомительная штука, которая продолжается иногда несколько недель и, пожалуй, мало чем отличается от мучительного скитания, пережитого нами во время бегства с табачной плантации. Стало быть, над этим следует хорошенько поразмыслить, раз мы не привыкли к подобным вещам. Кроме того, одному из нас, — буканьер имел в виду меня, — будет теперь труднее, поскольку он еще не окреп. Когда же место для охоты будет выбрано, придется снова затратить немало сил на постройку дома, коптильни и всего прочего. Мы должны правильно понять их, говорил буканьер, и не подумать, что они желают избавиться от нас, — наоборот, без нас у них прибавится работы. Охотники хотели честно рассказать нам о тех условиях, которые ожидают нас, если мы отправимся с ними.

Когда наша тройка советовалась об этом между собой, у меня тоже создалось впечатление, что буканьеры желают отделаться от нас более приличным образом. Но скоро нам пришлось отказаться от такого подозрения. Мы уже достаточно хорошо изучили друг друга, — они не стали бы ничего скрывать от нас и сказали бы нам все напрямик, нисколько не стесняясь. Нет, дело обстоит именно так, как рассказал испанец, и единственно, о чем следует хорошенько подумать, — хватит ли у нас сил. Буканьеры, очевидно, сомневались в нас и, как опытные люди, разумеется, имели все основания. Правда, за это время мы несколько попривыкли к здешним условиям, но одно дело бродить по степям и работать на вольном воздухе, а другое — снова продираться через адскую чащу, в которой нам уже довелось однажды хлебнуть немало горя. Да и здесь, когда начались беспрерывные ливни, мы снова почувствовали себя хуже.

Но куда же нам податься теперь одним? К какому-нибудь плантатору? Никогда! В порт? Это означало бы самим отдаться в лапы испанцам!

Все эти соображения ничего не стоили. Даже ломаного гроша. Поэтому Жак снова отправился к буканьерам узнать, не посоветуют ли они нам что-нибудь на этот случай.

Жак пропадал у них долго, — мы с Селимом уже начали терять терпение.

Но его задержка была как раз доказательством того, что буканьеры не хотели выпроводить Жака ни с чем и всячески старались придумать для нас наиболее удобный выход.

Наконец Жак вернулся; он действительно все это время вместе с тремя буканьерами обмозговывал наше дело. Впрочем, то, что они посоветовали ему в качестве единственного выхода, нас поразило, словно гром среди ясного неба. Это было ни больше, ни меньше, как предложение отправиться… к пиратам!

Сначала оно показалось нам довольно-таки диковинным, но Жак; сразу же принялся разъяснять нам суть дела. Француз сказал, что в первый момент он сам не меньше нас был удивлен предложением буканьеров, — только при дальнейшем обсуждении он разобрался во всем, и сейчас такое предложение ему уже не кажется невозможным. Наоборот, оно вполне разумно.

— Как вы думаете, кто такие пираты? В основном; это точно такие же люди, как мы с вами, и к своему ремеслу они почти все пришли тем же путем, каким мы; до сих пор шли сами.

Каково наше положение? Владелец судна и купец, продал нас плантатору. Поскольку мы не позволили этому живодеру вырвать у нас душу из тела, то нам не оставалось ничего другого, как убежать от него. С этой минуты мы стали отверженными. Останься мы в лесу одни, безоружные, нас ждет неминуемая гибель. Бродячая же жизнь буканьеров, пожалуй, нам не по силам.

Следовательно, мы должны искать себе пропитание в другом месте. Но где? На нашей старой плантации? Вы сами знаете, как поступают хозяева с пойманными беглыми рабами. Пойти в город, в порт? Там нас сразу же схватят испанцы и при самом благоприятном исходе — если они не разнюхают, что мы беглые — у нас начнутся точно такие же мытарства, какие мы уже испытали.

Так что же нам остается? Идти в море! Оно лучше всего знакомо нам! Но ни один капитан не возьмет нас, пока не дознается, кто мы такие и где служили прежде. Как только он узнает правду, нам уже не успеть убежать от него. Единственное место, где нас не будут ни о чем спрашивать и возьмут к себе, — это галера. Подобное же решение равносильно тому, что мы сами, особенно Селим и ты, со своей одной рукой, согласились добровольно лечь в могилу.

Если вы придумаете какой-нибудь выход получше того, что посоветовали нам буканьеры, пусть, я стану римским папой.

Папой, разумеется, Жак не сделался, — мы действительно ничего лучшего не придумали, да и не могли придумать.

— Вот видите, — продолжал он, — такова же была судьба и большинства людей, попавших на пиратские корабли. Пиратами люди не рождаются, но почти каждого из них толкнули на этот путь сами плантаторы, купцы, владельцы кораблей и испанцы. Сначала они лишат человека всякой возможности прокормиться, а потом вопят: «Посмотрите-ка на него, на этого мерзавца! Он стал пиратом! Разбойником и убийцей!»

Это правда. Где бы мы ни появились и ни предложили свои услуги, нас ожидала либо тюрьма, либо такая работа, которая была равносильна медленному умиранию. Но у меня все-таки постоянно вертелась в голове мысль о том, что, — как ни говори, — пираты все же морские разбойники. Когда я высказал это вслух, Жак немедленно ответил мне:

— Что же остается им делать? Ты только подумай об этом сам! Либо спроси того, кто сбежал с галеры или из тюрьмы. Тогда ты ответишь мне: кто больший злодей — человек, которому не остается ничего другого, как добывать себе пропитание собственными кулаками, или те, кто довел его до этого? А ведь все эти купцы, владельцы кораблей, поставщики, испанские чиновники, плантаторы и губернатор этого острова в один голос заявляют о себе, что они честные люди. Но они совершили и продолжают совершать гораздо более гнусные и частые кражи, грабежи и насилия, чем пользующийся самой дурной славой пират. Об этом свидетельствует торговля, основание колоний и распространение истинной, христианской веры.

Если ты на своей родине украдешь с голоду кусок хлеба, тебя отлупят и закуют в кандалы. Если же какой-нибудь король, адмирал, генерал, наместник заберет у доверчивых индейцев всю их землю, а потом почти всех их перебьет, то такой грабеж — достойное похвалы расширение христианского царства. А что скрывается за этим? Рынки, золото, мешки кофе, сахарный тростник, — оловом, одни деньги и больше ничего.

Туда, где обосновался испанец, лезет француз, англичанин соперничает с голландцем, все воюют против всех, дерутся из-за того, чтобы урвать себе как можно больше. Там, где встречаются их корабли, они набрасываются друг на друга, захватывают чужие порты и крепости. Все это называется у них честной борьбой! В то время как монархи, дворяне и купцы борются за власть, за богатство, за деньги — это поистине очень великие и благородные причины для драк и грабежей, — пираты беспокоятся всего лишь о своей шее. А драться за свою жизнь, за свой хлеб, который отнимают у тебя, — это в сравнении с властью и богатством — жалкая добыча!