Удивительные приключения Яна Корнела - Милош Кратохвил

Отправиться с топорами и мачетами в дремучие заросли? Для побега потребовалось бы не меньшее, а наоборот, большее напряжение сил, нежели при работе на плантации. Ну, а чем бы нам пришлось кормиться? Фруктами? Верно, в этих ужасных зарослях и в девственных лесах они, разумеется, помогли бы беглецу продержаться на ногах, если бы у него имелось при себе такое же ружье, как у того парня, который теперь постоянно заходил к нам обменивать копченое мясо на табак. Следовательно, не было никакого смысла прятаться в чаще. Стоило только выйти из нее, как беглец сразу же попадал на глаза людям. Кроме того, мы часто слышали о том, чем кончались попытки тех, кто убегал и был пойман. Беглецу вовсе не обязательно попадаться в руки своего собственного хозяина, — достаточно, чтобы его схватил любой плантатор на своей земле. Этот пошлет своих гонцов ко всем соседям, узнает, у кого из них сбежал раб, и охотно выдаст беглеца хозяину, обеспечив себе таким образом в будущем подобную же услугу. Если бы человек и пробрался на испанскую территорию, то испанцы с удовольствием вернули бы раба французским плантаторам или сели бы на его шею сами. Такого беглеца-неудачника потом заваливали бы еще более тяжелой работой и тиранили бы хуже прежнего, — ведь он, как беглый раб, считался преступником, заслуживавшим самого строгого наказания.

— Так вот, с тех пор, как мы тут, — рассуждал вслух Жак, — плантатор не обращает на нас никакого внимания. Давая нам только тяжелую работу, он так помыкает нами, что, по-видимому, собирается вымотать из нас последний остаток сил. Вы замечаете, насколько лучше нас выглядят туземные рабы? Дело тут не только в том, что они привычны к здешним условиям. Если бы вам удалось побывать на хозяйской ферме, то вы увидели бы, что они могут работать там не спеша, их не погоняют так, как нас. Их кормят лучше и дают им передохнуть. Почему? Потому, что плантатору нужно заставить туземца работать на него всю жизнь. Хозяин заинтересован в том, чтобы они как можно дольше выдержали. Ну, а мы? Белого плантатор не смеет держать в рабстве больше трех лет. Зато он постарается выжать из него все соки и выпроводить вон. Плантаторы поступают куда хитрее. Проживи мы здесь два года, и вы увидели бы тогда, как он стал бы выматывать наши силы в последний год. Я слышал об этом. Тогда надсмотрщики не слезали бы с нашей шеи от утра до вечера, и мы все время падали бы от изнеможения. Это делается для того, чтобы такой горемыка приполз бы, в конце концов, на коленях к хозяину и стал бы умолять его ради всех святых отступиться от него и продать его другому хозяину. В подобных случаях плантатор позволяет упрашивать себя и всегда милостиво соглашается; бедняга снова попадает в кабалу на три года к соседнему плантатору. На новом месте все начинается с начала: горемыка кое-как прозябает два года — такое прозябание не похоже ни на жизнь, ни на смерть, — а на третий год повторяется то же самое живодерство. Вот так они перебрасывают белого раба, словно мяч, из рук в руки: сегодня ты поможешь мне закабалить раба, а завтра — я тебе.

Стало быть, этот ад походил на такой замкнутый круг, из которого невозможно найти никакого выхода. Вот почему мы все чаще и чаще подумывали о побеге, и в то же время нас предостерегали и сдерживали неудачные попытки других.

С одной плантации убежал молодой человек, происходивший из состоятельной английской семьи. Бог весть почему взбрело ему в голову, что он разбогатеет здесь, на Эспаньоле. Прошло немного времени, и испанские купцы обобрали его до нитки. Ему не оставалось ничего другого, как наняться на плантацию. Разумеется, он не мог привыкнуть к такому ремеслу и уже через месяц улизнул отсюда. Два надсмотрщика отправились с собаками разыскивать беглеца. Вернувшись, они сообщили, что не нашли его.

Вскоре на плантацию заглянул охотник и спросил, не потерялся ли у хозяина человек, — он нашел в лесу чье-то тело, растерзанное собаками. Остальное легко представить себе самому.

В другом месте плантатор схватил беглеца живьем. Он привязал его к дереву и приказал сначала отстегать его, а потом намазать окровавленную спину настоем из лимонного сока, испанского перца и соли. Бедняга не дожил до утра.

Однажды надсмотрщики захватили группу рабов на самой плантации, когда те готовились к побегу. Застигнутые врасплох, бедняги сулили надсмотрщикам золотые горы, только бы они не выдали их, и поклялись работать по-прежнему. Надсмотрщики для вида пообещали молчать, но сразу же доложили об этом плантатору. Того, что произошло на плантации ночью, никто не узнал. Утром хозяин созвал своих соседей, подвел их к хижинам тех рабов, которые собрались бежать, и давай причитать — что же, мол, случилось с рабами, если он пекся о них, как о своих собственных детях. Неужели сюда нагрянула какая-нибудь ужасная зараза?.. Их было двадцать пять, — все они были мертвы. Возле каждого трупа стояла миска с мясом, яйцами и кружка с вином, — плантатор назойливо указывал на них соседям, стараясь изобразить себя заботливым хозяином.

Взвешивая доводы за и против, мы колебались — то почти совсем решались, то снова отступали перед картиной грозящих нам опасностей, — пока однажды не произошел такой случай, за которым не могло последовать ничего другого, кроме бегства.

Глава седьмая,

в которой Ян Корнел и его друзья покидают плантацию, предварительно простившись с ее хозяином, встречаются с буканьерами и узнают немало нового, достойного и примечательного

Это произошло во время затянувшейся засухи, когда небо уже несколько дней было иссиня раскаленным и совершенно безоблачным. Уже одна такая погода очень сильно раздражала человека, и мы обходили Жака, как пороховую бочку, готовую каждую минуту взорваться.

В один из таких дней к сушилкам подъехали телеги, запряженные волами, забрать последние пакеты табака, — жара быстро высушила его. С этими телегами к нам прибыл сам плантатор, тот мерзкий скелет с усиками. Сначала он подгонял людей — все у него работали медленно, — орал, и горе было тому, до кого доставал его хлыст. Но скоро хозяин развалился в тени нашей хижины и захрапел.

Телеги тем временем нагрузили и отправили. Мы не осмелились нарушить его сон, и он остался у нас. Опасаясь разбудить хозяина невзначай, мы старались работать подальше от него. Жак теперь поминутно предлагал нам самые различные способы убийства спящего плантатора — чего тот вполне заслуживал, — и не скрывал того, что такое наказание доставило бы ему, Жаку, особое удовольствие. Мы заранее злорадствовали при мысли о том, как набросятся на спящего хозяина летающие насекомые, которые особенно свирепствуют вечером, а до него было уже недалеко.

Действительно, москиты подняли плантатора на ноги. Проснувшись, он стал страшно ругаться и звать нас к себе. Мы догадались, — плантатор отсыпался у нас после какой-то новой попойки и еще не совсем протрезвился. От этого наш хозяин сделался еще более бешеным. Он ругал нас за то, что мы не разбудили его, и нам пришлось то и дело отскакивать от ударов его плетки.

Все это могло бы еще хорошо кончиться, если бы нам удалось посадить хозяина на коня. Но когда мы, не обращая внимания на его плетку и ругань, посадили его верхом, он неожиданно повалился. Не подхвати я хозяина на руки, он мог бы крепко расшибиться.

Зато хозяин, само собой, сорвал всю свою злость на мне. Он стал бешено избивать меня, но тут чаша моего терпения переполнилась, — я вырвал у него плетку, сломал ее и бросил ему под ноги. Негодуя против такой вопиющей несправедливости, я замер перед ним, как статуя гнева, решив уже не отступать ни на шаг. Мои глаза начал застилать какой-то кровавый туман.

Хозяин, удивленный таким дерзким протестом со стороны своего раба, тупо уставился на меня. Но в следующее мгновение он изогнулся, как кошка, и, прежде чем я успел опомниться, его нож блеснул прямо перед моими глазами. В последний миг я вытянул перед собой руки и задержал опасный удар, — у меня оказалась порезана только кожа на руке. Я уже не сомневался, — этот негодяй решил приколоть меня, но вдруг он покачнулся и исчез из моих глаз, словно его поглотила земля. Это Жак прыгнул на него сзади. Он прижал хозяина коленями к земле и стал угощать его оплеухами то одной рукой, то другой.

Мы быстро оттащили Жака, — ведь все это могло бы зайти далеко, — но попробуйте удержать гнев человека, если он вдруг вырвался из того, кого так долго мучили и унижали. Стряхнув нас с себя, словно мусор, Жак снова схватил плантатора, который как раз начал приходить в себя, и поволок его к ближайшему дереву. Придерживая его там, он крикнул Селиму, чтобы тот принес веревок. Когда я увидел выражение глаз негра, то сразу же заметил в них нечто мрачное и диковатое, угрожающе звучавшее в его африканских песнях. В эту минуту я не дал бы за жизнь плантатора и ломаного гроша.