Самая страшная книга 2022 - Сергей Владимирович Возный

Одним ловким прыжком я снова оказываюсь на ногах, легко стряхиваю кровь с рукавов и подола рясы: ткань пропитана маслянистой мирой — к ней ничего не пристает. Выглядываю в окно: в паре футов от кучи мусора, весь заливаемый закатными лучами, стоит человек в бурой промасленной рясе. Точно такой же, как и у меня…

IX

Я захожу в спальню и беру на руки плачущего Томислава. Малыш сопротивляется, ему не нравится чужой дядя. Сколько ему? Месяцев девять; он явно еще не умеет ходить.

Мы спускаемся вниз, и я сажаю его подле тела мертвой матери. Увидев окровавленное лицо Агнешки, он успокаивается и льнет к ней, ища защиты. Я наклоняюсь, чтобы заглянуть малышу в глаза.

— Когда вырастешь, найди меня и убей.

Я выхожу на улицу и стучу в окно соседнего дома. Хозяин нехотя выглядывает между ставнями, просовывая в щель масляную лампу.

— Кого тут нелегкая принесла? А, монах. Мне нечего тебе подать.

— Я не прошу милостыню, милый человек. Позовите стражу. Ваших соседей, тех, что родственники купца Пацека, убили.

Не давая задать себе вопрос, я ускользаю во тьму. В который раз…

Кажется, с моего последнего визита Мжэржский лес стал еще гуще. Разлапистые ели вперемежку с кряжистыми кленами обступили тощую звериную тропку, где-то позади уютно плещет полноводный Срэбрянец. Хорошо! Пожалуй, это единственное место на грешной земле, где я чувствую себя как дома.

Зачем я сюда иду? Это же явная западня; я нарушил все возможные предписания Кодекса. Игумен хочет моей смерти. Но что еще остается? Я совершил главную епитимью в своем бытии Пустельги, где я — страждущий, но не каратель. Растопкой для огня моей жизни все эти годы была ненависть, она и только она поможет мне окончательно переродиться и сменить оперение. Но сейчас мне страшно.

Вот уже показались первые жертвы «пытки тучей»: истлевшие скелеты, которые чудом удерживают гнилые веревки на стволах могучих кленов. Чем дальше в лес — тем чаще попадаются жертвенные деревья, местами виднеются и останки, прикованные к камням ржавыми цепями.

— А вот и брат Пустельга… — Из-за исполинской ели выходит брат в окружении трех понтигалов. Тех самых, с которыми я оставил его в корчме… Неужто западня? — Ты должен был уснуть, брат, а я должен был перерезать тебе глотку — только и всего! Этого хотел Игумен. Но там, в корчме, ты…

Тирада брата обрывается, едва острие дротика пронзает его шею. С красным оперением! Помнится, хозяин этих дротиков говорил, что красные — самые убойные. Не соврал: брат хватается за шею и широко раскрывает рот, шрам на его лице багровеет, взгляд становится стеклянным. Он падает.

Я не успеваю переснарядить духовую трубку, и тяжелый сапог понтигала выбивает из меня дух, следом мое лицо встречается с латной рукавицей; в голове звенит, мир застлала красно-бурая пелена.

— Ты ответишь за Яцека, крысеныш. Я буду выбивать тебе зубы кусочек за кусочком! Я буду тянуть ногти из твоих разбитых фаланг! Ты будешь молить о смерти… — почти кричит раскосый понтигал.

— Не будет, — говорит другой понтигал с синей повязкой на руке, тот, с кем мне довелось «поболтать» в корчме. — Пан Псарь рассказывал, как на него охотились эти ребята, и одного из них поймали. Его кромсали кусочек за кусочком несколько дней кряду, но он даже не пикнул. Подох себе тихонько, когда потерял много крови. Ты посмотри в глаза этому ублюдку — там же ничего человеческого. Уж не знаю, сколько жуткий старик заплатил Пану, чтобы тот согласился на все это представление…

Ты прав, понтигал, ты прав… И я готов ко всему, что вы собираетесь со мной сделать.

— Жуткий старик заплатил, чтобы мы привели монашка живым. Так что забудь…

— Но ведь никто не говорит про убийство! — вступает третий, похожий на прямоходящего рыжебородого борова понтигал. — Айгын мог бы побаловаться, а потом…

— У нас нет времени! Мы и так возились слишком долго. Старик ждет, и что-то мне подсказывает — его лучше не злить. Хватит препираться. Яцек знал, на что идет. Это не бой в поле по всем правилам войны, это охота на сумасшедшего говнюка. Мы свое получим, Хозяин щедро заплатил за весь этот театр, осталось стрясти причитающееся со старика.

Как жаль… Сегодня меня не будут пытать. Жуткий старик: и думать нечего — они говорят об Игумене. Вдвойне жаль, что мне так не повезло со смертью; я боюсь даже думать, что Игумен сделает со мной. Меня связали и понесли на шесте как добычу.

Это место всегда будет хранить следы жуткой гекатомбы, продолжавшейся многие поколения. Жертвенные столбы, ржавые цепи, деревья в роли живых плах — все здесь кричит о бесконечном страдании: кажется, что разверстые рты мертвецов до сих пор кричат. И посреди этого ужаса возникает тоненькая фигурка в буром рубище. Человек откидывает капюшон балахона: костистое лицо, выцветшие светло-голубые, почти белые глаза и орлиный нос. Игумен.

Понтигалы останавливаются в добром десятке шагов от старика; меня, как тюк с тряпками, грубо бросают на землю.

— Мы привели его, старик. А теперь твоя часть сделки: тысяча гальдов. Хочу сказать, что это была по-настоящему тяжелая работа, — уверенно, но с заметными нотками страха молвит «Старший».

— Вы опоздали…

— Знаю-знаю. Но ты сам понимаешь, что твой парнишка очень искусен насчет убийства. Кучу народу положил. Ребята из крепости Пацека доложили, что купец приходится крысенышу двоюродным дядей! Он ослепил собственного дядю и вырезал ему язык… Он убил всех своих родных… Это самый отбитый сукин сын, которого я встречал.

— Я знаю, — негромко говорит Игумен и улыбается.

— Пожалуйста, я не хочу торговаться. Мы отняли у тебя немного времени, но он убил нашего воина. Я думаю, это сопоставимые вещи.

— Не волнуйся, понтигал. Торга не будет, вы не покинете этот лес. Вы умрете.

— Но… Ты совершаешь большую, просто огромную ошибку! Мы лучшие люди самого Псаря, у тебя будут проблемы, ты… Ты.

— У всего есть своя цена, господа. Псарь продал вас с потрохами.

Говорят, что понтигалы никогда не поворачиваются к врагу спиной, не бегут с поля боя и с достоинством встречают смерть. Какая гнусная ложь… Я никогда прежде не видел, чтобы грузные люди бегали так быстро. Но Игумен не врал: не суждено им покинуть Мжэржский лес. Три черные стрелы с вороным оперением настигают их по очереди: судя по всему, стрелял