Буря на Волге - Алексей Салмин

— Ба, ба, ба! Катя! Здравствуй, милая! — крикнул канатчик Пушкарев, присаживаясь рядом с Белициной. Он только что вышел из-за стола, был навеселе и вел себя развязно. Когда-то он имел намерение породниться с Белициной — хотел высватать ее дочку за своего сына.

— Ну, как живем, дорогая?

— Сам видишь, какое теперь наше житье.

— Н-да, тяжелые годы переживаем, — пыхтел от ожирения Пушкарев. — Ну, а как твоя барышня, все еще в девках ходит?

— А куда ее денешь? Со мной живет, в работе помогает.

— Эх, Матвеевна, душа ты моя любезная, — вздохнул Пушкарев, — глаз да глаз за ними нужен. Знаешь, чего у меня сынок-то отмочил? Стащил из сундука тридцать тысяч да и скрылся.

— Да неужели? — сочувственно посмотрела Белицина.

— Вот, свята икона, не вру, — перекрестился Пушкарев,

— Да, да, — покачав головой, протянула Белицина, — А у меня вон в книжки ударилась, уйму денег потратила. А толку-то в них что? Мы раньше-то и без книжек жили, да в люди вышли.

— Книжки, говоришь? Это тоже нехорошо. По дружбе тебе верно говорю — собьют они ее с толку. Да чего доброго, можешь и капиталом поплатиться. Ты знаешь, голубушка, времена-то какие пошли, теперь так и стараются подсунуть молодежи какую-нибудь запретную книжку...

— Да какие там запретные девка будет читать? Романы какие-то да сказки, — возразила Белицина.

— Ты мне не сказывай, я знаю: книжка книжке рознь. Вот ежели жития святых али другая из священного писания, то, конечно, на пользу.

«Все недосуг, а проверить и в самом деле надо, нет ли чего запретного...» — решила Белицина.

В это время к ним подошел генерал с раскрасневшимся лицом.

— Ах, вот вы где уединились. А я вас ищу, — весело начал генерал. — Смотри, Пушкарев, узнает Елена Федоровна, она тебе кудрявую бороду расчешет.

— Ничего, ваше превосходительство, у нас тут коммерческие дела.

— Оно и всегда начинается с коммерции, а потом поворотят и на другое... Она ведь у нас вдовушка, краса всего города.

— Вы всегда шутите, ваше превосходительство, — улыбаясь возразила Белицина.

— Нет, я пришел поговорить о серьезном деле...

— Присаживайтесь, ваше превосходительство, да вместе и побеседуем, — сказал Пушкарев.

— Вот что, друзья, — присаживаясь, начал генерал, — вы не можете представить, в каком положении мы находимся... Везут и везут в город раненых, все госпитали заполнили, и все везут. Теперь вынуждены размещать в частных домах. Вот я и хотел попросить вас, чтобы предоставили свои дома под оборудование госпиталей. Что вы на это скажете?

— А куда денешься, ваше превосходительство, война. Придется согласиться, - ответил Пушкарев.

— Ну, а вы, Екатерина Матвеевна, как думаете?

— Нижний этаж уступлю, а в верхнем сама живу.

- Ну вот и хорошо, значит договорились. На днях я пришлю человека для оформления, — сказал генерал и пошел и другой группе.

С хор полилась мелодия вальса «На сопках Маньчжурии». Точно по гладкому льду, скользя по парке-ту, поплыли пары, выписывая ногами вензеля. А у игорного стола было шумно. У Подшивалова сняли весь банк.

— Дьявольски мне не везет сегодня! — крикнул он, швыряя со злостью карты на стол.

— В любви повезет, — заметил капитан Новошлыков.

— Кой черт, и там полный провал, — сердито проворчал поручик.

— Володя, Володя! — крикнул Новошлыков. — Иди-ка, расколи вот эту парочку, право, зря кружатся. Которая из них кавалер? Ах, вот, наверное, этот, что повыше да пофигуристее, — смеясь, он показывал на танцующих Лену с Надей. — Ты, кажется, с черненькой знаком?

— Больше с ее мамашей.

— Тогда вали, тебе пара пустяков...

— А что, и в самом деле, пойду штурмовать эту крепость.

— Дуй, поручик, определенно падет! — ободряли играющие.

Музыка смолкла. Надя подошла к матери.

— Поехали, мама, домой!

— Чего ты заторопилась, али тебе не нравится? Гляди, какое веселье.

С хор объявили:

— Краковяк!

— Разрешите вас пригласить? — улыбаясь, подскочил к Наде Подшивалов.

— Мы домой собрались!

— Да иди же, иди, — подтолкнула Надю мать.

Музыка загремела. Подшивалов, держа Надю за руку, позванивая шпорами, бешено отбивал каблуками чечетку. А Надя плавно плыла, только золотые серьги вздрагивали в маленьких ушах, искрясь рубинами.

Теперь новая танцующая пара привлекла внимание публики. Дамы, окружавшие генеральшу, все наперебой торопились подойти к ней поближе и с льстивой улыбкой докладывали свои соображения:

— Ваше превосходительство, посмотрите, посмотри-те, ваш Володичка с какой прекрасной девушкой танцует. Ох, какой он красавчик, да и она хорошенькая. Вот уж, что называется, парочка...

Но когда узнавали Надино происхождение, тут же и языки прикусывали: как же это, дворянин — и вдруг с какой-то мужичкой.

А генеральша думала: «Денежки все сделают, а голое-то дворянство, хоть оно и громко, да проку-то от него мало».

Екатерина Матвеевна же в душе молилась: <Слава тебе, господи, может, бог даст, тут и сладятся...» Ее тянуло завести связи с высшим светом и тем больше укрепить свое положение в городе.

После танца Надя подбежала к матери.

— Поехали, мама, домой!

— Покружилась бы еще.

— Хватит, навертелась, едем!

— Ах, какой он красавец! — восхищалась поручиком мать, усаживаясь в санки.

— Хорош квас, да не для нас, — проворчала Надя.

— А почему бы и нет?

— Да уж так, не нашего поля ягода.

— Ты всегда свое, — сердито заметила мать.

— Ну, хватит об этом, надоело.

— А все-таки он хорош, — не отступала мать.

— Ну, не спорю, мама. Чего ты пристала: много хороших, да милых нет.

— Твой Васенька-то, поди-ка, больно милый.

— Какой бы он ни был, а я дала ему слово. И обратно брать не намерена.

— Нет, возьмешь! Глупая девчонка! Я заставлю тебя взять! Я тебе мать, али кто?

— Пусть я буду глупая, а это так, — Надя тронула локтем мать и показала кивком на кучера.

Дальше ехали молча.

Глава третья

Проводив сына на фронт, Ильинична часто плакала, каждый день ждала весточки от Васи. Но он до самой осени не написал ни одного письма. «Наверное, уж и в живых-то нет», — вздыхал а она.

Однажды осенним вечером она зажгла коптилку и хотела уже укладываться на покой, как в окно постучали.

— Хозяйка дома?

В избу вошел солдат с подвязанной левой рукой.

— Здравствуй, хозяюшка! Ты будешь мать Василия Чилима? — спросил он, остановясь у порога.

— Я, — еле выдавила от испуга Ильинична.

— Письмо от него, — вытаскивая из кармана смятую бумагу, проговорил солдат.

— Жив,ли он? — сквозь слезы спросила Ильинична.

— Жив, жив, хозяюшка. Правда, не совсем здоров, но скоро поправится. В госпитале он, хозяюшка, после ранения лечится.

Ильинична заплакала, причитая:

— Как же он там, батюшка, наверное, тяжело...

— Ничего, хозяюшка, не плачь, ранение у него легкое, скоро поправится, — утешал Ильиничну солдат. — Ты бы вот чего, хозяюшка, может быть, вскипятила бы самоварчик? Сахар у меня есть, хлеб тоже найдется, а с дороги-то оно неплохо бы и закусить.

— Чей ты будешь, дальний, что ли? — спросила она, уже прилаживая к печке самовар.

— Эх, хозяюшка, так ты меня и не узнаешь... А может быть, помнишь, Веретенникова, что вместе с твоим мужем на каторгу пошел?

— степа, милый! Да неужели это ты? — развела руками Ильинична. — Если бы не сказал, в жисть бы не узнала. Как же ты, батюшка, на позицию попал? Али прямо с каторги?

— Нет, хозяюшка, я еще до войны освободился, да и жениться успел.

— Где же ты с Васей-то встретился? На позиции, что ли?

— В госпитале, хозяюшка, я уже был на выписке, а его только еще привезли. Всего-то мы с ним побыли дня три. Ну, ничего, ранен он в левое плечо, кость не потревожена, рана скоро заживет.

— Ну, слава богу, — начала успокаиваться Ильинична.

Самовар поспел, сели пить чай. Разговорились.

— Что у тебя с рукой-то? — спросила Ильинична.

— Да тоже ранен, видимо, сухожилье потревожено, три пальца вот стянуло и теперь не разгибаются.

— Как теперь работать-то будешь?

— Да как-нибудь потихоньку. Может быть, разойдется.

— К жене, что ли, теперь идешь?

— Да, хозяюшка, в Красную Глинку.

— Чья у тебя жена-то?

— Знаешь ее, — улыбнулся Веретенников. — Она с тобой вместе была, когда нас жандармы повели после суда.

— Ага, — протянула Ильинична. — Теперь вспомнила: это Дуська-та Антошкина.

— Вот, вот, самая она. Поговорить нам тогда жандармы не дали, она только рукой помахала да крикнула: «Буду ждать, Степа!» Так мы и расстались.

— Как же после-то встретились с ней? — спросила Ильинична.