Маленькая жизнь - Ханья Янагихара

И Феликс открывает нужную страницу, и урок начинается.

III

Пудра

1

На втором курсе их соседками по Худу оказались три лесбиянки с выпускного курса, которые играли в группе «Жиробасы» и почему-то прониклись любовью к Джей-Би (а затем, постепенно, и к Джуду, и к Виллему, и в конце концов, хоть и неохотно, к Малкольму). Со дня выпуска прошло пятнадцать лет, две из этих трех лесбиянок теперь стали парой и жили в Бруклине. Марта была специалистом по трудовому праву в некоммерческой организации, Франческа – художником-декоратором, и регулярно общался с ними только Джей-Би.

– Потрясающие новости! – сообщил им Джей-Би однажды в октябре, во время пятничного ужина. – Звонили бушвикские сучки – Эди приехала!

Так звали третью лесбиянку – крепко сбитую темпераментную американку корейского происхождения, которая жила между Сан-Франциско и Нью-Йорком и вечно меняла одну невероятную работу на другую: когда они виделись в последний раз, она уезжала в Грасс учиться на парфюмера, а за восемь месяцев до того закончила курсы афганской кухни.

– И что же тут такого потрясающего? – спросил Малкольм, который так до конца и не простил этой троице их необъяснимую к нему неприязнь.

– Ну… – начал Джей-Би и рассмеялся. – Она собралась менять пол и деятельность!

– Мужиком будет? – спросил Малкольм. – Да ну брось, Джей-Би. Уж сколько лет мы ее знаем, и за это время она не выказала ни единого признака гендерной дисфории.

После того как бывший коллега Малкольма в прошлом году сменил пол, Малкольм стал считать себя экспертом по этому вопросу и однажды долго отчитывал их за невежество и нетерпимость, пока Джей-Би не сорвался на него: «Господи, Малкольм, да я транс покруче Доминика, что бы он там ни сделал!»

– Ну, в общем, дела такие, – продолжил Джей-Би, – и сучки поэтому в честь нее закатывают вечеринку у себя дома и зовут нас всех.

Все застонали.

– Джей-Би, мне через месяц с небольшим уезжать в Лондон, и у меня дел по уши, – начал отнекиваться Виллем. – Я не могу целый вечер проторчать в Бушвике, выслушивая нытье Эди Ким.

– Ты должен пойти! – взвизгнул Джей-Би. – О тебе они отдельно спрашивали! Франческа пригласила какую-то девушку, которая когда-то с тобой познакомилась и теперь хочет еще раз увидеться. Если не пойдешь, они подумают, что ты теперь такой модный, что и знаться с ними не хочешь. И там будет куча народу, с кем мы тыщу лет не виделись…

– Может, не случайно мы с ними не виделись, – сказал Джуд.

– И, кроме того, Виллем, телочка все равно будет тебя ждать, соизволишь ли ты проторчать часок в Бруклине или нет. И потом, это ж не край света! Это Бушвик! Джуди нас отвезет.

В прошлом году Джуд купил машину, шикарной ее назвать было никак нельзя, но Джей-Би обожал в ней кататься.

– Чего? Я никуда не еду, – сказал Джуд.

– Это почему?

– Джей-Би, я в инвалидном кресле, ты что, забыл? А у Марты с Франческой, насколько я помню, дом без лифта.

– Это в другом их доме! – торжествующе ответил Джей-Би. – Видишь, как давно мы с ними не виделись. Они переехали. И в новом доме лифт точно есть. И даже грузовой! – Он побарабанил кулаком по столу, откинулся на спинку стула; остальные, смирившись, молчали. – Решено – едем!

Поэтому в следующее воскресенье они встретились у Джуда в лофте на Грин-стрит, он довез их до Бушвика и принялся кружить по кварталу, где жили Марта с Франческой, в поисках места для парковки.

– Вон там было место, – сказал Джей-Би через десять минут.

– Это была зона погрузки, – ответил Джуд.

– Если б ты налепил на машину знак «Инвалид», мог бы где хочешь парковаться, – сказал Джей-Би.

– Я не люблю им пользоваться, ты же знаешь.

– А если ты им не пользуешься, зачем тебе тогда вообще машина?

– Джуд, смотри, есть место, – сказал Виллем, не обращая внимания на Джей-Би.

– В семи кварталах от дома, – проворчал Джей-Би.

– Заткнись, Джей-Би, – сказал Малкольм.

На вечеринке их сразу растащили в разные стороны по разным углам. Марта решительно оттащила Джуда от Виллема: «На помощь!» – беззвучно, одними губами прокричал Джуд, и Виллем, улыбнувшись, помахал ему рукой. «Крепись!» – так же, одними губами ответил он, и Джуд закатил глаза. Виллем знал, до чего Джуду не хотелось сюда идти, до чего не хотелось снова и снова всем объяснять, почему он в инвалидном кресле, и все-таки упросил его пойти вместе с ним:

– Не бросай меня там одного!

– Ты там будешь не один. Ты там будешь с Малкольмом и Джей-Би.

– Ну ты же меня понимаешь. Сорок пять минут – и мы уходим. Джей-Би с Малкольмом пусть сами обратно добираются, как хотят, если решат там задержаться.

– Пятнадцать минут.

– Тридцать.

– Договорились.

Самого Виллема перехватила Эди Ким, которая с колледжа почти не изменилась – может быть, чуть-чуть покруглее стала, и все. Они обнялись.

– Эди, – сказал он, – поздравляю.

– Спасибо, Виллем, – Эди улыбнулась. – Отлично выглядишь. Прямо очень, очень здорово. – У Джей-Би была теория, что Эди влюблена в Виллема, но сам он в это никогда не верил. – Мне очень понравились «Преступления памяти». Ты очень здорово сыграл.

– Ой, – сказал он, – спасибо!

Он терпеть не мог «Преступления памяти». Сюжет там был фантастический – двое метафизических детективов проникают в подсознание людей, потерявших память, – но режиссер оказался таким тираном, что партнер Виллема уволился через две недели и ему пришлось искать замену, как минимум раз в день кто-нибудь убегал с площадки в слезах, и поэтому Виллема так воротило от съемок, что самого фильма он толком и не видел.

– Ну что, – попытался он перевести разговор, – так когда…

– Почему Джуд в инвалидном кресле? – спросила Эди.

Он вздохнул. Два месяца назад, когда Джуд начал регулярно пользоваться креслом – впервые за четыре года, ему тогда был тридцать один, – он научил их, как отвечать на такие вопросы.

– Это временно, – ответил он. – Он просто занес в ногу какую-то инфекцию, ему больно долго ходить.

– Господи, вот бедняга, – сказала Эди. – Марта говорит, он ушел из федеральной прокуратуры, занимается теперь корпоративным правом и стал большим человеком.

А еще Джей-Би всегда подозревал, что Эди влюблена в Джуда, и Виллем думал, что это не лишено оснований.

– Да, уже пару лет как, – сказал он, желая поскорее сменить тему. Отвечать на вопросы про Джуда ему никогда не нравилось; он бы, конечно, с удовольствием поговорил о Джуде и знал, что о нем или от его лица можно говорить, а что нельзя, но ему не нравился лукавый, доверительный тон, каким люди расспрашивали его о Джуде, как будто из него можно было хитростью или обманом вытянуть то, о чем сам Джуд рассказывать не желал. (И никогда не расскажет.) – Но, Эди, какие у тебя потрясающие новости… – Он осекся. – Прости, надо было сразу спросить… тебя по-прежнему надо называть Эди?

Эди нахмурилась:

– Ну да, а почему нет?

– Ну… – Он замялся. – Я же не знал, далеко ли ты продвинулась в процессе, и…

– В каком процессе?

– Эмм, в процессе смены?.. – Жаль, что он не замолчал сразу, как увидел замешательство Эди. – Джей-Би сказал, ты собралась менять пол и деятельность?

– Да, я меняю поле деятельности, – сказала Эди, все так же недоуменно морща лоб. – Я уезжаю в Гонконг, буду там консультантом по веганскому питанию для мелкого гостиничного бизнеса. Постой-ка… а ты думал, что я меняю пол и деятельность?

– Черт, – сказал он, и в голове у него разом вспыхнули две отчетливых мысли: «Убью Джей-Би» и «Не терпится рассказать об этом Джуду». – Эди, прости, прости, пожалуйста.

Он еще со времен учебы помнил, что с Эди все было непросто: ее выводили из себя мелочи, ребяческие мелочи (однажды она при нем разревелась из-за того, что у нее из рожка вывалился шарик мороженого и испачкал новые туфли), но когда случалось что-то серьезное (когда умерла ее сестра, когда она, визжа и швыряясь снежками, расставалась с подружкой, дело было во внутреннем дворе и все обитатели Худ-Холла высунулись из окон на них поглазеть), ее это как будто не трогало. Он не знал, в какую категорию попадал его ляп, да и сама Эди, похоже, никак не могла с этим определиться, только раскрывала и закрывала в замешательстве крохотный ротик. Но в конце концов она расхохоталась и закричала кому-то через всю комнату:

– Ханна! Ханна! Иди сюда! Что я тебе расскажу!

И тогда он выдохнул, еще раз извинился перед ней, еще раз ее поздравил и сбежал.

Он начал пробираться к Джуду. За годы – да что там, десятилетия – таких вечеринок у них выработался собственный язык жестов, пантомима, где каждое движение означало одно и то же («на помощь!»), менялась только степень настойчивости. Обычно им удавалось глазами протелеграфировать друг другу это свое отчаяние, но на вечеринках вроде сегодняшней, когда лофт освещали только свечи, а за время их недолгого разговора с Эди гости как будто успели размножиться, требовался язык тела повыразительнее. Если один потирал шею – значит, другой должен был срочно позвонить ему по телефону, если один теребил ремешок часов – для другого это был сигнал: «Иди сюда, подмени меня в этом разговоре, ну или хотя бы присоединись к нам», ну а когда кто-нибудь начинал дергать себя за левое ухо, это значило: «Забери меня отсюда прямо сейчас!» Краем глаза он видел, что Джуд уже минут десять как настойчиво дергает себя за ухо и что теперь еще к Марте присоединилась мрачная тетка (он смутно помнил, что уже видел ее раньше на какой-то вечеринке и что она ему не понравилась). Они нависли над Джудом будто дознаватели, будто захватили его в плен, и в свечном свете их лица казались зловещими, как если бы Джуд был ребенком, который попался им в руки, когда хотел отломить лакричный уголок их пряничного домика, и теперь они решали, сварить ли его с черносливом или запечь с репой.