Бойся мяу - Матвей Юджиновский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ладно, иди. Она на огороде. И смотри не халтурь.
Женек часто закивал и вышел в дверь. На крыльце у самых ступенек за спиной раздалось:
– Стой, погоди-ка.
Он медленно обернулся. Готов был уже скинуть ножик между перил. Но мамы на пороге не оказалось. Она появилась спустя три-четыре секунды, подошла и нацепила ему на голову чью-то старую кепку.
– Всё, иди. И давай больше энтузиазма, а то лицо – будто на расстрел ведут.
Женька насильно улыбнулся, но, вспомнив кое-что, заулыбался уже от души:
– Мам, а ты правда бегала по стенам?
Она удивленно уставилась на него. Он рассмеялся и, не дожидаясь ответа, сбежал с крыльца. Внезапно вся злость покинула его. Он пересек двор и нырнул в хлев.
Нож однако по-прежнему жег руку. А Женя уже не мог вспомнить, что намеревался сделать, когда в гневе бросился с ним из дома. Опасливо осмотревшись, он раскрыл кулак. Что-то произошло с лезвием. Оно изогнулось сильнее, стало толще и почернело. Слилось с рукояткой, которая не ощущалась больше деревянной.
Торопливо поднеся руки к свету, Женек нашел в них не ножик, а коготь. Крупный, обугленный и, несомненно, кошачий.
Коготь обжег руки и – диким испугом – глаза и сердце. Он отбросил его. Тот приземлился на край соломенной кучки. Солома тут же вспыхнула. Огонь мгновенно побежал по ней к стенам хлева и к ногам Женька. Он вскрикнул и кинулся втаптывать пламя.
Огня уже не было, но еще несколько секунд он продолжал работать ногами. Убедившись, что пронесло, выдохнул, снова огляделся. Кажется, никто не видел. Подставил руки к свету. Ладони бледные и влажные, никаких ожогов. Но зола, она будто все еще покрывала их. Женя вытер руки о футболку, почувствовал, как под левой колотится сердце.
Только успокоившись, покосился на солому. Подошел ближе, пригнулся. Разметал сено ногой. Всмотрелся вновь. Когтя не было. Лишь мелкие черные угольки… Или просто грязь. Трогать не стал. Попятился и с легкой потерянностью вышел через вторые ворота на огород.
Спустя полчаса вражда с ползучими и колючими сорняками и сухими комьями земли под тихое пение бабушки и далекий мирный шелест осин-великанов развеяла его переживания, тревогу и невеселые мысли.
Прислушиваясь к пению старых исполинов и поглядывая на их ровный строй, Женя вспоминал Русю, ее кудряшки, необычную повязку, и как она напевала. Хотелось, чтобы его скорее выпустили из домашнего плена. Хотелось, даже несмотря на дурацкого Блондина, его дружка Качка, страшного Тоху-на-девятке, несмотря на обозленного Горбуна и играющего в «кошки-мышки» Черного Мяука.
Прислушиваясь к голосу бабушки и ее забавному кряхтению, он гадал, обрадуется ли она Человеку-Пальто, покинувшему ее мужу, или она давно смирилась, и это ее только огорчит. Вдруг она знает о нем? Вдруг это она его заперла, даже подумал Женек. Но тут же прогнал эту мысль. На месте нее осталась тягостная пустота, поэтому он спросил, выдирая с корнем то ли сорняк, то ли петрушку:
– Бабуль, а расскажешь сказку про деда?
Бабушка хмыкнула:
– Думаешь, у меня такая есть?
– Конечно, – протянул он.
– Ты смотри-ка, – рассмеялась она.
Помолчала с полминуты, потом, вздохнув, сказала:
– Вот те раз, а ведь действительно есть.
– Ура! – обрадовался Женька.
– Знаешь ли ты, что твой дедушка, когда был таким же маленьким, как ты…
– Ничего я не маленький! – возразил он.
– Маленький-маленький, кушай больше. Так, я не поняла, тебе сказка нужна или нет?
– Нужна.
– Ну вот и не перебивай. Большие, между прочим, знают, что это неуважение.
– Хорошо. Я это… прости.
Бабуля не отвечала с десяток секунд, лишь тихо поругивала сорняки.
– Молчишь? – спросила наконец.
– Молчу.
– Ну, так вот. Конечно, ты не знаешь, но так оно и было. Когда дедушка был такой же маленький, как и ты… – она сделала паузу, – он жил в рюкзаке…
Час сурка
Наступил финал.
И вместе с этим подкрался конец месяца. И только Женек подумал, что ничего интересного пухлый «Шаяр» – так они с братишкой читали марку телевизора – уже не покажет, как пошел слух, что у дяди Васи дома есть видеомагнитофон.
Но до посвящения в мир кино был финал. Последний, главный матч Чемпионата Мира. Собрались у Коли. Женя, Саша, Митя, Юрики. Первым вообще-то обмолвился Женек, памятуя о словах картавой парочки – мол, зови поболеть еще, мол, Бразилия и все дела. И тут на тебе – желто-синие в финале.
Однако Коля, пылая веснушками, возразил, что теперь очередь других. Его, или Мити, или Юрчиков. А то погулять пойти – собираемся у дома Сашки и Жени, в прятки поиграть или покидать летающую крышечку – снова во дворе их дома. Еще, конечно, в их бело-голубом доме друзья попивали чаи с пряниками и пирожками, но про это Колька умолчал.
Митя его поддержал. Правда, тут же признался, что к нему нельзя, поскольку отец его дико равнодушен к футболу. А когда спросили о том же непосредственно главных фанатов Роналдо и компании, они ответили четко:
– Мы пхидем.
Таким образом, остался только Коля, к его радости. Хоть он и старательно этого не показывал, пожимая плечами и разводя руками. Но подостывшие конопушки, попрятавшись, его выдали.
Когда бабушка узнала, куда они с Сашей собрались посреди дня, принялась собирать в тарелку пирожочки и ватрушки:
– Гостинцы.
– Нет, не надо. Зачем? Я не буду, – запротестовал Женька, не по своей воле разлюбивший их.
– А это не тебе, – бабуля расстроилась, и этого было больно вдвойне. – Я вот Саше отдам. А он уже с ребятами поделится, да?
Братик кивнул.
– Только смотри, поделись обязательно, – наказала Мария, укрывая тарелку платком.
Колькин дом, бревенчатый, выкрашенный в ярко-желтый, с воротами в желто-зеленую «елочку», располагался ниже по улице, домах в семи. Перед выходом Женек гадал, одеться нарядно или в цвета команд. Первый вариант казался глупым и неуместным, а чтобы обрядиться болельщиком, нужно знать, за кого болеешь. Ни к бразильской, ни к немецкой команде безумных симпатий он не испытывал. Оттого отправился в гости в повседневном.
Саша с одеждой не заморачивался, а вот краски ему не давали покоя. Все утро донимал вопросом, будут ли они раскрашивать лица. Женя отмахивался. В итоге братик, не зная как быть, попросту спросил у мамы, тети Лизы, можно ли ему, с еще не сошедшей сыпью на
