Второй кубанский поход и освобождение Северного Кавказа. Том 6 - Сергей Владимирович Волков

К вечеру двинулись дальше. Ровная, спокойная дорога нагоняла сон, и почти все мы спали. Разбудило приказание собраться, развернуться в цепь и двигаться вперед. Влево, чуть впереди уже загорелся бой. Слышны были пулеметы. Долетели и пули, недолго гремел ставший жарким бой. Обогнув оставшуюся слева ветряную мельницу, мы вскоре очутились у самой слободы и заняли ее.

Небольшие потери были у корниловцев.

Из очищенной от красных слободы бежало почти все ее население. Куда? Почему?

Нас развели по квартирам. Дома пусты – в печах полно. И печеное, и вареное! Сегодня Пасха Христова, не идет ли в церкви богослужение? Все равно – нет времени. Нас, восемь человек, отправили на восточную окраину, куда ведет главная улица слободы, для наблюдения за большой дорогой. Заняли мы крайний правый, довольно большой дом. Секрет из двух человек следит за дорогой; остальная застава отдыхает в доме. Время от времени на дороге появлялись один-два человека, почти все с винтовками. Когда они подходили ближе, мы выходили из своего укрытия и забирали их. Никто из них не оказывал сопротивления, заявляя, что они жители слободы. Собрав порядочную группу, мы отправили ее в штаб на проверку. Но когда и куда ушли мы из Гуляй-Борисовки – совершенно позабылось.

Стоянку в станице Мечетинской помню хорошо. Там многих из нас произвели в прапорщики и вскоре, как донцов, откомандировали в распоряжение штаба Донского Войска. Наши документы были подписаны полковником Писаревым и есаулом Дьяковым. Подводы доставили нас в станицу Манычскую, где мы погрузились на пароход, с которым и доехали до Аксая. Никогда не забуду той атмосферы, которая царила в этой станице: на площади полно немцев; все прекрасно одеты; физиономии откормленные. Играет оркестр. Офицеры прогуливаются с надменным видом, не удостаивая никого своим взглядом. А мы? Оборванные, измотанные боями со ставленниками этих «культуртрегероев». Смотрели и стискивали зубы.

В Новочеркасске сразу явились в Войсковой штаб, помещавшийся в здании семинарии, где каждый уголок был так знаком, так памятен и поныне. Я просил о назначении меня в часть и разрешения на короткую побывку домой. Явившись в назначенный для ответа день, я получил приглашение зайти через два дня. Тот же ответ ждал меня и тогда. В четвертый раз я уже не пошел. Приятель уговорил поступить в 4-ю Донскую сотню Дроздовского конного полка. Поболтавшись немного по Новочеркасску, я снова отправился в ст. Мечетинскую, но уже на коне, в составе отряда Дроздовского. Опять Аксай, Маныч, Мечетинская. В моем новом полку было много офицеров, и вскоре он был назван: «2-й конный Офицерский полк».

В полку вовсе не было зеленой молодежи; одеты были почти хорошо. Видна была выправка, подтянутость. Конь мой, с подстриженным хвостом и гривой, не был красавцем, но зато его не надо было объезжать – повод он знал прекрасно.

В один из первых же дней по прибытии в Мечетинскую Высшее командование армии устроило отряду встречу и смотр. Во все продолжение стоянки в полку шли строевые занятия. Командиром нашей сотни был лихой есаул Фролов[138], считавшийся лучшим джигитом в Николаевском кавалерийском училище.

На Троицу выступили мы из Мечетинской в направлении станции Торговая с прилегающей к ней слободой или селом Воронцовкой. По соседству с ним было другое небольшое село, кажется Капустино, в котором сосредоточились силы красных. С нашего участка нам приказано было атаковать их. Лихой атакой мы опрокинули противника, но заплатили за успех дорого: смертельно ранен командир сотни! Не пришлось мне лучше узнать этого доблестного офицера!

В командование сотней вступил есаул Силкин[139], подчеркнутый кавалерист, подтянутый, чисто выбритый, хорошо одетый, усики вверх. Впоследствии, перед 2-й мировой войной, я часто встречал его в Париже, где, уже слегка отяжелевший, в скромном положении шофера, он все же не потерял вида кавалериста. Дальнейшая судьба его была печальна: в Лиенце, в числе выданных на расправу Сталину всех казачьих офицеров, был и полковник Силкин, отправленный в один из крайних северных концентрационных лагерей. Уже много времени спустя кто-то из ускользнувших рассказывал о его последних словах, обращенных к окружающим:

«Нас ожидает ужасное будущее, но мы должны оставаться мужественны и сохранить свою честь!»

В тот же или на следующий день узнали мы о новом ударе, и на сей раз для всей армии: по соседству с нами, у станции Шаблиевская, смертельно ранен осколком снаряда никем не заменимый генерал Марков! Тяжелая потеря и для Главнокомандующего генерала Деникина, потерявшего не только друга-соратника, но и свою «правую руку»! Уходили в могилы лучшие герои-патриоты, столь необходимые для бьющейся, едва возрождавшейся армии.

Вышли мы на Маныч. Вперед посланы люди искать брод в топкой и широкой реке. Подошли к Манычу. Вправо – железнодорожная насыпь и мост, на который с противоположной стороны несся пущенный красными паровоз – по-видимому, с целью где-то что-то разбить. Поскакавший к насыпи генерал Деникин повернул нас влево, и нам не пришлось видеть последствий атаки паровоза.

Поздно вечером перешли Маныч по мосту и отправились на ночевку в Великокняжескую. На следующий день повернули на Прочноокопскую. Здесь я получил приказание в сопровождении двух всадников доставить очень спешное донесение полковнику Кутепову, наступавшему с юга на Белую Глину. Было совсем темно, когда мы очутились в степи. Нигде ни души. Надо спешить! Ориентироваться нелегко. На небе все же видны какие-то светила: взглянешь – и дальше. К счастью, части полковника Кутепова растянулись по дороге, и мы наткнулись на их хвост. С робостью подъехали. Свои! Поскакали в голову колонны, где находился полковник Кутепов. Я передал ему конверт с донесением…

В Белую Глину мы ворвались с частями полковника Кутепова. Со всадниками других частей мы ловили метавшихся красных и набрали их порядочно. С рассветом вернулись в свой полк, вошедший в село с противоположной стороны. Явившись к командиру сотни, узнали о жестокой резне в Дроздовском полку. Среди погибших и доблестный командир батальона полковник Жебрак! Еще одна большая потеря!

Где-то в этом же районе пришлось мне быть с двумя казаками в глубокой разведке: надо было выяснить, занято ли село красными частями. С утра двинулись указанной дорогой на юг. Взъехали на высокий подъем и долго шли степью, пока совсем вдали не показалось село. Несмотря на страдную пору, нигде не было видно людей. Продвинулись дальше. С высоты занятого нами для наблюдения косогора было видно большое село, южная окраина которого терялась в плохо видимой дали, и невозможно было разобрать, что в нем творилось.