XX век Лины Прокофьевой - Валентина Чемберджи

Бешеный темп сохраняется до самого отъезда.

Надо проверить звуковую часть вчерашней пробы с Пташкой. Недурно, но не превосходно. Появляется Асафьев, он в полном восторге от своего балета «Пламя Парижа», который по его мнению превосходит балеты Стравинского. Прокофьев считает это типичным проявлением мании величия.

Вечером «Маскарад» – старая постановка Мейерхольда.

Достаточно перечисления произошедшего в последние дни в Москве перед отъездом, чтобы представить себе насыщенность буквально каждой минуты: визит к Кончаловскому, серьёзные шахматные состязания с Гольденвейзером, обед у Афиногенова, у Таирова, ужин у Юрьева. Пташка опаздывает, Прокофьев сердится. Смолич о постановке «Игрока» в филиале Большого, Кубацкий[65] о постановке «Шута» в балетной школе. Генеральная репетиция «Пламени Парижа». Сборы! Заминка на таможне. Пропустили. Уехали. Уфф!

«Восьмого июня – Париж. Дети в отличном состоянии. Много писем.»

Это последняя запись в «Дневнике». Расставаясь с «Дневником» Прокофьева как читатель, утешаюсь только одним: его можно перечитывать всю жизнь.

Лето всегда было любимым временем года в семье. Уходила городская суета, оставалась работа, природа, дети, встречи с друзьями, иной раз большими знаменитостями. Как это было, например, в 1932 году в Сибуре, родном городе Равеля, поблизости от Пиренеев и океана.

Там Сергей Сергеевич научился плавать и нырять, чем гордился необычайно. Лина плавала отлично и заплывала невесть куда. Организовали весёлые курсы плавания, где все взрослые назывались «тритонами», а дети – «утятами». Чаще всего жили на берегу моря, большей частью Средиземного. Святославу очень запомнилось местечко под названием Сент-Максим. Выше в горах в доме жил Жак Садуль, а эту виллу, чуть пониже, он сдавал семье Прокофьевых. Она была как бы распластана по голому склону горы, а перед самым домом росла роскошная зонтичная сосна, отсюда и название «Вилла зонтичных сосен».

«В 1929 году мы виделись с Равелем в Сен Жан де Люс, где жили летом, – рассказывала Лина Ивановна в поздние годы жизни. – Мы обменялись приветствиями и сказали друг другу несколько слов, поговорили о доме, который мы снимали. Он был очень сдержанным, и мы не часто встречались с ним, разве что на концертах и приёмах.

Существует ошибочное мнение, что Сергей предпочитал музыку Равеля музыке Дебюсси. Жак Феврие однажды сказал мне об этом в присутствии Анри Соге. Вовсе нет. Он ставил Дебюсси гораздо выше, чем Равеля, сочинения Дебюсси всегда производили на него огромное впечатление. В юности он встретился с ним однажды в доме у Кусевицкого в Москве (1910). У него была запись „Послеполуденного отдыха фавна“, которую он слушал снова и снова, – очень любил эту музыку. Конечно, Прокофьев восхищался и Равелем, в особенности его оркестровкой – „Вальса“ или „Болеро“. Как композитора он предпочитал Дебюсси. Но когда Равель умер в 1937 году, Прокофьев написал статью, где очень высоко оценил его творчество, и эта статья была опубликована и в Советском Союзе, и в других странах».

По соседству жили и Василий Иванович Шухаев с женой. Шухаев часто ездил на этюды. Он написал и портреты Сергея Сергеевича и Лины. Прокофьев и Шухаев вернулись в СССР одновременно, и в 1936 году Шухаева и его жену арестовали. Позже они жили в Грузии, а летом снимали дачу на Николиной Горе.

В Сен Жан де Люс проводили лето Шаляпин, Чаплин, Миша Эльман, Жак Тибо. По вечерам Шаляпин с Чаплином устраивали мимические представления. Веселились и восхищались, когда Шаляпин изображал богатую аристократку за утренним туалетом, она причёсывалась и прихорашивалась перед зеркалом, потом принималась за шитьё. Многие годы спустя Лина и Сергей Сергеевич вспоминали эти сцены и отдавали предпочтение Шаляпину перед Чаплином. Хотя Прокофьев боготворил его, но дачные «выступления» Чарли Чаплина напоминали его роли в кино, в то время как Шаляпин импровизировал. Эльман и Тибо играли Баха, Сергей Сергеевич – свою музыку. Дети очень любили очаровательный дом на холме, тоже над Средиземным морем, купались до изнеможения, совершали, как всегда, дальние пешие и автомобильные прогулки. Святослав помнит, как ходил утром на соседний хутор за молоком, а также случившееся наводнение, которое отрезало дом от шоссе.

Ездили к Стравинским, а иной раз Лина и гостила там с детьми.

Летом 1933 года Сергей Сергеевич работал над сочинениями, о которых договорился во время поездки в СССР. В Ленинграде произошла встреча Прокофьева с Юрием Тыняновым, и появилась мысль написать музыку к кинофильму «Поручик Киже» по его повести. Композитора вдохновила также идея написать музыку к спектаклю А. Таирова «Египетские ночи», где блистала Алиса Коонен. Прокофьева связывала с Таировым глубокая внутренняя привязанность.

Дальнейшая трагическая судьба Таирова и Коонен была тяжёлым и жестоким ударом по русскому театральному искусству. Прославленный Камерный театр с бранью и оскорблениями закрыли за «эстетство и формализм».

Из выутюженных советскими редакторами воспоминаний Лины, тем не менее, мы узнаём о не обозначенных хронологически, но, по-видимому, относящихся к ранним тридцатым годам посещениях Прокофьевым советского посольства в Париже. Мы помним по «Дневнику», как это начиналось, как Прокофьев не хотел там играть, и Лина туда не пошла. Но сейчас всё как-то изменилось:

«Мы часто бывали в советском посольстве». И называются имена людей прокоммунистического толка – Луи Арагон, Эльза Триоле. Завязывалась дружба и с артистами МХАТа. Лина рассказывает, как подружилась с Константином Сергеевичем Станиславским, она однажды возвращалась с ним из Парижа в Москву, разговорам не было конца, а потом уже в Москве дружба продолжилась, и Лина часто навещала его во время болезни.

В письмах, настроении, прекращении дневниковых записей, во всей деятельности и жизни Прокофьевых ощущается приближающееся решение вернуться в Россию.

Переезд Прокофьева в СССР до сих пор вызывает немало пересудов и толков. Среди них много недоброжелательных и безответственных, в лучшем случае – поверхностных. Досужие домыслы так же далеки от самых элементарных знаний творчества Прокофьева и его человеческой сущности, как и от сложности подобной проблемы в её общечеловеческом осмыслении.

Ответ разбросан на страницах «Дневника» Прокофьева.

Он состоит из многих составляющих, но думаю, что мало кому можно так довериться как свидетелю всей жизни родителей – их сыну Святославу Прокофьеву: