XX век Лины Прокофьевой - Валентина Чемберджи

За Лину Ивановну кратко и гладко написали:

«В Москве летом 1935 года мы жили всей семьёй в гостинице „Националь“, а затем отправились в Поленово, в дом отдыха Большого театра близ Тарусы. Нас встретили очень любезно, поселили в „свежевыбеленном“ домике, и на террасе с прекрасным видом на Оку С. С. устроил себе кабинет. Домик находился далеко от основного корпуса, и поэтому здесь царила полная тишина.»

Лина Ивановна «пишет», что полюбила протяжные песни колхозниц, возвращающихся с полей, а также русскую природу. Напоминает фильм «Кубанские казаки».

Сергей Сергеевич работал над «Ромео и Джульеттой». Лина Ивановна перечисляет отдыхающих знаменитостей – мы прочитаем о них в письмах Сергея Сергеевича, но потом сообщает некоторые важные детали: в сентябре Сергей Сергеевич вновь едет во Францию, так как у него там запланированы концерты, а по дороге посетит Варшаву, Вену и Базель. Он взял с собой в Париж сыновей, чтобы они не пропускали учебного года. Для детей это была поездка, врезавшаяся в их память на всю жизнь.

Лина Ивановна осталась в Москве на некоторое время, так как у неё должен был состояться концерт на радио. Потом она тоже возвратилась в Париж, чтобы заняться немыслимым количеством дел, связанных с переездом в Москву.

Спрашиваю Святослава Сергеевича о жизни в Поленове.

– Вам в 1936 году было 12 лет. Вы помните маму в первое время в России?

– Ну, конечно. Но скорее как прилагательное к отцу. Всё зависело от его решений, отъездов, возвращений. Всё было очень хорошо, конечно. Продолжали на руках носить. Решали жилищную проблему, подыскивали квартиру. Отец категорически отказался от 3-ей Миусской, в этом доме, где, как вы говорите, музыка звучала. Именно, наверное, поэтому. Это, знаете, такая советская манера: композиторы – вместе, авиаконструкторы – вместе, рабочие – вместе. Ему это не нравилось. Он такой индивидуалист всё-таки был. Даже на манер Горького предлагали особняк.(По-моему, особняк предлагали в 1935 году, когда Чкаловская ещё не была готова). Они с мамой всё смотрели, выбирали и остановились всё-таки на доме на Чкаловской, который ещё не был готов. Это было в 1935 году. Поэтому-то мы и вернулись на зиму, и учебный год продолжали в Париже…

Если сначала. Первый приезд семьи в 1935 году. Но жилья ещё не было. Не жить же в гостинице… Жили тогда в «Национале». Уехали назад в Париж, причём у папы, я как сейчас помню, был концерт в Базеле, мы там остановились, ночевали одну ночь у знакомых, папа сыграл свой концерт, и потом мы вернулись в Париж. А мама почему-то осталась в России. Она приехала чуть позже. Так что мы ехали втроём с отцом и братом. Трое мужчин!

Сохранились письма отца этого времени. На каждой станции ходили смотреть на паровоз.

– А почему мама осталась?

– Я не помню. То ли она должна была, кажется, петь по радио. То ли где-то отдыхала. Может быть, ей достали путёвку… особенно если там море было, то это уже всё. Она обожала море. Плавала очень хорошо, в отличие от папы. Лето без моря себе не представляла. Летом либо Крым, либо Кавказский берег.

Когда мы жили во Франции, мы тоже летом обязательно ехали к морю.

– Я хотела Вас спросить, хотя подозреваю ответ и сама, почему же папа перестал вести дневник.

– Ну как почему…

– Из-за переезда?

– Ну конечно… Всё же что-то стало доходить до него… Кругом всех арестовывали…

– И больше он никогда не продолжал делать записи?

– Нет. Да и то, видите, 33-й год как-то немножко оторвался от других. Немножко отдельно и уже не такой живой, как прежние.

– Маме нравилось в России?

– Ну в общем да. Это был период, когда все относились к ним хорошо, с любопытством, они часто вечером куда-то ходили, прежде всего, на концерты, в этот период они даже посещали приёмы в посольствах, американском, английском.

Мама жила в России с удовольствием. Публика была очень интересная: певцы, танцоры, балерины, режиссёры. Мама любила общество и была постоянно в центре внимания. На приёмах она в особенности выделялась своим знанием языков. Она ведь в совершенстве знала шесть языков, и с одним говорила по-немецки, с другим – по-французски и т. д.

До войны всё было хорошо, и потом уход отца как раз совпал с началом войны. Роман-то раньше начался. Сначала это был типичный курортный роман, но Мендельсон сумела его продлить. Жена, дети, – это у них не считается, ведь она же была хищница…

– А в следующий раз они приехали уже в 1936 году. В начале июня. Даже было чем-то похоже. Оба раза жили в «Национале». Прямо из наших окон был виден Кремль. Вокруг были жилые кварталы. Старые такие. Где-то у нас даже есть фотография из окна, сделанная отцом.

Летом 1935 и 1936 года папа жил в Поленове, в доме отдыха Большого Театра. Там по заказу Большого Театра папа писал «Ромео и Джульетту».

Дом отдыха размещался в бывшем имении художника Поленова, Борок, на берегу Оки, – на роскошных русских просторах, которые папе очень нравились, там он написал «Ромео и Джульетту», ему дали для работы такую избушку, бывшую баньку, выбеленную, на отлёте, она до сих пор называется «домик Прокофьева», и мы все поехали туда. Это за Серпуховым немножко южнее. Грязь, машина шла юзом. Мне было очень страшно. Потом подъезжали к Оке и там кричали: «Дядя Никифор! Лодку давай!» На лодке переправлялись через Оку с бородатым мужиком Никифором. Папа жил в избушке, а мы – в корпусе.

А директором был сын Поленова. У меня есть такое подозрение, что они подарили государству это имение, и в благодарность сына назначили директором. Я дружил с внуком Поленова, он потом стал морским офицером. Я приезжал туда в 70-е годы, вспоминал счастливое детство.

Папа приехал в Поленово впервые в июле 1935 года, и так как до нашего приезда оставалось ещё много времени, он писал маме письма.

В отличие от Лины Ивановны, остро воспринимавшей окружающую жизнь и атмосферу, Сергей Сергеевич был полностью углублён в творчество, погрузился в сочинение, как всегда мечтал. Ему казалось, что теперь всё соединилось для воплощения этой мечты.

В воспоминаниях об отце Олег Сергеевич пишет: «Чем больше вглядываешься, тем яснее, что он весь на фоне своей музыки, монолитно с ней, гигант с ней. И отделить его от неё можно только для того, чтобы их снова соединить».

Действительность существовала для него только как возможность полностью без помех предаться сочинению музыки. Советская власть создавала такие возможности для своих деятелей искусства. Оркестры и театры работали на дотации. Для писателей, композиторов, художников существовали привилегированные условия в виде Домов творчества, санаториев и т. д. Таким путём, используя их зависимость, власть приводила их к послушанию. Но музыкантов – так как в музыке ровно ничего не понимала – в последнюю очередь. Прокофьев, всемирная знаменитость, вернувшийся на свою социалистическую родину, гордость чиновников и властей, писал одно сочинение за другим. Как выяснилось, не без осложнений.