Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник) - Ричард Халл

Конечно, я имею в виду вполне определенного клиента, близкого приятеля Спенсера и моего личного врага. У него есть какое-то лекарство от простуды – уверен, оно совершенно не лечит, – и он требует, вопреки моему совету, чтобы раз в неделю его рекламу давали в журнале «Аптекарь и фармацевт» малым форматом. Издание солидное, ничего не скажешь, но этого мало. Ваше снадобье, например «Флукицид», будет лежать на полке в каждой аптеке, но при такой рекламе никогда не дойдет до покупателя. К тому же «Аптекарь и фармацевт» – один из немногих журналов, которые никогда не выплачивают рекламщикам комиссионные. Я так и не понял почему, но нам приходится брать с производителей дополнительную плату за «Флукицид».

Так вот, этот приятель Спенсера, я думаю, не без его влияния считает, что наша реклама ему дорого обходится, и потому он требует вносить изменения каждую неделю.

Подумать только, каждую неделю! Первые шесть недель я справлялся с этим довольно легко, но когда предложил вернуться к первому варианту и повторять рекламу циклами, то наткнулся на категорический отказ. Мне ничего не оставалось делать, как каждую неделю придумывать что-то новое. Но как тут придумаешь, если я уже с самого начала написал лучшее, что тогда пришло в голову. Теперь, значит, писать надо снова и еще лучше. А откуда его взять? Качество, естественно, начало снижаться, и приятель Спенсера, никак не могу запомнить его фамилию, принялся возмущаться. А я старался, как мог, из кожи лез вон. Иногда получалось, иногда нет, но самое главное, когда я не успевал сделать эту работу, был занят чем-то другим, Барраклафу приходилось выдавливать из себя какую-нибудь несусветную чепуху. Так вот, как раз в таких случаях этот тип звонил мне и поздравлял с удачей. Убогие, беспомощные опусы Барраклафа ему неизменно нравились. Понятное дело, они со Спенсером сговорились травить меня. Ну как после этого можно было продолжать спокойно работать?

Вот и теперь, когда появилась замечательная возможность получить заказ от Тонеску, я был вынужден сидеть и сочинять, наверное, двести шестьдесят девятый вариант рекламы этого снадобья от простуды, что мешало сосредоточиться на главном.

Очень важно было придумать удачное название для Тонеску. От этого многое зависело. Действует это вещество, насколько я понял, очень просто. Достаточно намазать его на стекло. Название должно сразу говорить, что все стеклоочистители отошли в прошлое и теперь вам не страшен самый сильный дождь. Стекла всегда будут оставаться прозрачными, как в сухую погоду. Это на ветровых стеклах автомобилей, а зеркала перестанут запотевать, даже если будет сколько угодно пара. Таким образом, название должно содержать намек на оба обстоятельства. У меня вертелось в голове что-то вроде «Обзор без помех», «Чистый вид» или «Антидождь», но не то это было, не то. К тому же запотевание зеркал тут не упоминалось. И вообще непонятно было, что это средство предназначено для стекол.

В общем, я продолжал размышлять, и только у меня начало проклевываться что-то действительно стоящее, как зазвонил телефон и меня в очередной раз отвлекли по пустяковому делу. Звонил Энрикес, он, видите ли, недоволен рекламой его бижутерии только потому, что ее плохо раскупают. Это наша реклама виновата.

– А чего вы ожидали? – осведомился я и тут же получил ответ:

– А мы, мистер Латимер, ожидаем отдачи, – проворчал Энрикес, – когда покупаем рекламные места в большом количестве газет и позволяем вам помещать там все, что придет в голову. Мы ожидаем рост продаж нашего товара. Вот чего мы ожидаем и полагаем, что вам об этом известно, а получается наоборот. Нам из магазинов сообщают: после публикации вашей рекламы продажи моментально падают повсюду, почти одновременно.

– Вы не дали мне закончить, – отозвался я, терпеливо его выслушав. – Со временем продажи вашего товара обязательно возрастут, как вы и ожидаете. Но это произойдет не сразу, надо учитывать фактор времени. – Я хотел добавить, что глупо ожидать результат через четыре дня, но не стал. – Подержите рекламу хотя бы шесть недель, и я уверен…

– Шесть недель! Да при таком темпе снижения спроса нам придется устраивать распродажи гораздо раньше этого срока. – Энрикес покряхтел немного и добавил: – Нет, от такой рекламы я категорически отказываюсь. Чего стоит хотя бы фраза: «… последние модели из Лондона и Парижа». Париж, я спрашиваю, тут при чем, когда мы всюду призываем публику покупать британские товары? Покупатели уже начали над этим зло подшучивать, поставщики бижутерии тоже недовольны.

– А кто они?

– Англичане, но бижутерия у них, насколько мне известно, японская. Как видите, к Парижу никакого отношения не имеет.

– К сожалению, я этого не знал, иначе бы…

– А могли бы выяснить заранее, прежде чем писать что попало.

Напоминать Энрикесу о том, что это именно он настоял на срочной подготовке рекламы бижутерии, было бесполезно. И Барраклаф его поддержал. Тогда, насколько я помню, его устраивало что угодно. Но виноват оказался я, а Барраклаф, как всегда, ни при чем. Энрикес ничего слушать не хочет – подавай ему результат, и немедленно.

– Ну хорошо, – проговорил я, пытаясь его успокоить, – скажите, какой вы хотели бы видеть рекламу вашей бижутерии, и я попробую все исправить.

Я вовсе не имел в виду, что Энрикес должен написать текст, но он воспринял это именно так:

– Вы что, предлагаете делать за вас работу? Но от платы не отказываетесь. Замечательно! Тогда, позвольте спросить, какая нам от вас польза? Мы положились на ваше агентство, дали полную свободу – пишите что угодно, лишь бы был результат, – а вы, значит, вот как реагируете на первое критическое замечание. Вполне справедливое, должен заметить. Спокойно предлагаете нам самим делать эту работу.

Вообще-то разбираться с недовольными клиентами в мои обязанности не входит. Для этого у нас имеется Спенсер. Так что я зря взялся уговаривать Энрикеса, не надо было этого делать. Это все мисс Уиндэм, совсем распустилась, перестала следить за тем, чтобы меня по пустякам не беспокоили. Кстати, Барраклаф тоже заметил, что она в последнее время допускает одну ошибку за другой. Мне кажется, у них с Томасом намечается роман. Если так, придется уволить обоих.

Однако надо было закончить разговор с Энрикесом, как-то его успокоить. Пришлось пообещать сделать и то и это, так что следует ожидать, что Энрикес скоро станет для меня таким же проклятием, как приятель Спенсера со своим снадобьем от простуды, и я вообще лишусь возможности делать что-то серьезное. Кроме того, Энрикес действительно может отказаться от наших услуг, если не получит в ближайшем будущем желаемых результатов. Очень не хотелось бы его терять, он неплохо нас кормит.

Закончив разговор с Энрикесом (он затянулся настолько, что у меня даже рука заболела держать трубку), я вышел в приемную, чтобы указать мисс Уиндэм на ее недочет. Однако она, вместо того чтобы покорно выслушать замечание, дерзко ответила:

– И что же, мистер Латимер, я, по-вашему, должна была сделать? Мистера Спенсера нет, а мистер Барраклаф уже не может разговаривать с мистером Энрикесом. Он сказал, с него хватит. Раз рекламу писали вы, значит, вам и следует за нее отвечать.

– Я вас понял, мисс Уиндэм. Пожалуйста, запомните на будущее – разговоры с клиентами не моя работа и соединять меня с ними не следует.

Мисс Уиндэм, кажется, осознала свою ошибку, так что, возможно, такое больше не повторится. Уходя, я заметил, что мальчишка-посыльный бесстыдно скалится, потешаясь над ней, а Томас подскочил и дал ему подзатыльник. Чего ради он взялся ее защищать? Значит, я не ошибся, между ними определенно что-то есть.

Глава 8

Забавно видеть, какой эффект производит на серые личности нечто необычное. В данном случае я имею в виду появление в нашем офисе Тонеску. Мне доставило большое удовольствие наблюдать, как его воспринял типичный англичанин Спенсер, напыщенный и недалекий, а также сухой и замкнутый Барраклаф. К тому же я был в приемной и мог видеть реакцию на него совсем уж простых англичан, мисс Уиндэм и Томаса, которым с такими типажами прежде встречаться наверняка не доводилось.

Лицо мисс Уиндэм – это вообще забавное зрелище. У нее всегда немного удивленный вид. Я думаю, потому, что у девушки зубки слегка торчат вперед. Впрочем, умишко у нее такой ограниченный, что она, наверное, удивленно замирает перед любым мало-мальски диковинным явлением, а это для нее почти все, кроме, пожалуй, самого обыденного. Когда я вижу, как банальный факт объявляют в какой-то газете «сенсацией», то сразу вспоминаю мисс Уиндэм. Представляю ее застывшей с открытым ртом, показывающей свои кроличьи зубки и с благоговением восклицающей: «Вот это да! Надо же, как бывает».

Увидев Тонеску, мисс Уиндэм лишилась дара речи, а тот от волнения вдруг заговорил по-румынски. Она сидела, вытаращив на него глаза. Трудно даже представить, что с ней могло случиться, не приди я на помощь. Возможно, истерика. Она ведь такая впечатлительная. А вот Томас являет собой другой пример типичного англичанина. Вообще-то я подозреваю, что он из Уэльса, но это не важно. Так вот он, услышав иностранную речь, решил, что этот человек не владеет английским, а значит, с ним можно не церемониться. Оглядел Тонеску, как странного зверя в зоопарке или восковую фигуру в музее мадам Тюссо, а затем вернулся на свою территорию у окна, где обычно работал, и проговорил, наклонившись к своему альбому: