Убийство моей тетушки. Убить нелегко (сборник) - Ричард Халл

Лицо мисс Уиндэм – это вообще забавное зрелище. У нее всегда немного удивленный вид. Я думаю, потому, что у девушки зубки слегка торчат вперед. Впрочем, умишко у нее такой ограниченный, что она, наверное, удивленно замирает перед любым мало-мальски диковинным явлением, а это для нее почти все, кроме, пожалуй, самого обыденного. Когда я вижу, как банальный факт объявляют в какой-то газете «сенсацией», то сразу вспоминаю мисс Уиндэм. Представляю ее застывшей с открытым ртом, показывающей свои кроличьи зубки и с благоговением восклицающей: «Вот это да! Надо же, как бывает».

Увидев Тонеску, мисс Уиндэм лишилась дара речи, а тот от волнения вдруг заговорил по-румынски. Она сидела, вытаращив на него глаза. Трудно даже представить, что с ней могло случиться, не приди я на помощь. Возможно, истерика. Она ведь такая впечатлительная. А вот Томас являет собой другой пример типичного англичанина. Вообще-то я подозреваю, что он из Уэльса, но это не важно. Так вот он, услышав иностранную речь, решил, что этот человек не владеет английским, а значит, с ним можно не церемониться. Оглядел Тонеску, как странного зверя в зоопарке или восковую фигуру в музее мадам Тюссо, а затем вернулся на свою территорию у окна, где обычно работал, и проговорил, наклонившись к своему альбому:

– Болтай что хочешь, приятель, я все равно тебе не поверю.

Тонеску, конечно, не понял, о чем шла речь. Да и не требовалось. Дело в том, что заминка длилась каких-то полминуты, после чего я взял ситуацию под контроль. Конечно, потом пришлось указать мисс Уиндэм и Томасу на их, мягко скажем, не совсем корректное поведение. И тут же Барраклаф выразил недовольство тем, что я делаю замечания сотрудникам, потому что они его подчиненные. С чего это вдруг? По крайней мере, художник должен подчиняться мне, это очевидно. Поскольку мы с ним оба занимаемся творчеством. Если я не имею права что-то сказать машинистке по поводу общения с клиентами, так это вообще никуда не годится.

Но вернемся к Тонеску.

Я поспешил усадить его в своем кабинете и представить коллегам. Сначала он повторил им то, что говорил мне за чаем на выставке. Они его внимательно выслушали, хотя вполне могли остановить и сказать, что знают все от меня. Проявили, так сказать, уважение. В общем, я сидел понурившись, ожидая, когда разговор пойдет о деле. Однако потом стало еще скучнее, когда Барраклаф принялся интересоваться, где именно в Румынии производят это вещество:

– Где расположен ваш завод? В Бухаресте?

– Нет, мсье. В Бухаресте ищут удачу слишком многие, так что мы обосновались в Галаце, небольшом городке, там свободнее.

Тут полез со своими глупостями Спенсер:

– Где именно находится этот Галац?

Как будто ему не все равно.

Тонеску пришлось нарисовать на нескольких листах фрагменты карты Румынии, откуда стало ясно, что это в Добрудже – есть там такая область, а Галац – порт на Дунае. К делу это не имело никакого отношения, но время отнимало. Потом стало очевидно, что Спенсер подготовился к встрече. Он почитал учебник географии и фактически проверял Тонеску. Так ли все на самом деле, как он говорит. Неслыханная наглость! Конечно, все это было задумано специально, чтобы позлить меня.

Но он зря потратил время на Бухарест, потому что предприятие Тонеску находится в нескольких сотнях миль оттуда. И вообще, зачем устраивать человеку экзамен по географии его страны? Какой в этом смысл, кроме желания выставить себя напоказ.

Разговор в деловое русло вернул Барраклаф. Он, как человек практичный – со Спенсером и сравнивать не стоит, – проявил интерес к производительности предприятия.

Мне показалось, что его вопрос сильно удивил Тонеску. Пришлось объяснить, что нам, рекламщикам, важно знать, сколько товара выходит на рынок.

Ответил он весьма туманно:

– Да, конечно… мы можем производить много, очень много.

– Но сколько именно? – попытался уточнить Барраклаф.

– Столько, сколько надо. Большое количество.

– Но вы можете назвать конкретную цифру? В фунтах или центнерах. В тех единицах, в каких вы измеряете свою продукцию.

Кажется, для Тонеску английские меры веса были не совсем ясны.

– Много фунтов центнеров, – ответил он.

– Мне бы хотелось знать определенные цифры, – недовольно покачал головой Барраклаф.

Тонеску ничего не оставалось делать, как назвать цифру:

– Думаю, мы производим до десяти тысяч левиц в день.

– Левиц? – удивился Спенсер.

Тонеску кивнул:

– Да, это румынская мера веса.

Следом началось нудное выяснение соотношения этих самых левиц с общепринятыми единицами. В частности, сколько их содержится в тонне. Тонеску, как ни старался, ничего толком пояснить не смог. Так что Барраклаф остался неудовлетворенным.

Зачем, спрашивается, надо было лезть со своими вопросами? Какая тебе разница, сколько они производят? Нам важно, чтобы они платили за рекламу.

В конце концов Барраклаф от него отвязался, так ничего толком не узнав, но потратив со Спенсером полтора часа неизвестно на что. Я понял, что пришло время вмешаться:

– Мистер Тонеску, давайте обсудим само средство для очистки стекол. Области применения нам более или менее понятны. А вот как именно его использовать? Расскажите, пожалуйста.

Тонеску уставился на меня, не понимая:

– Использовать? А разве это не то же самое, что применять?

– Я имел в виду способ нанесения его на стекло.

– А… вот в чем дело. – Он просиял. – Способ очень простой. Вы берете кристаллы – наш продукт представляет собой особого рода кристаллы, – растворяете их в воде согласно инструкции, затем смачиваете специальную салфетку, она прилагается, и протираете ею стекло. Вот и все.

Слово «салфетка» он произнес как-то странно, в нос, я не сразу понял, о чем идет речь. Тонеску неожиданно вскочил со стула и без всякой необходимости начал показывать, как наносит свой продукт на воображаемое стекло. При этом он был немного похож на фокусника, демонстрирующего простейший трюк.

– А потом, вуаля, дело сделано.

Тонеску вернулся на свое место так же стремительно, как вскочил, и закинул ногу на ногу, показав ярко-лиловый носок, резко контрастирующий с его фиолетово-красноватым галстуком.

Я сидел, ожидая (разумеется, тщетно), что коллеги заметят, как мне всего за пару минут удалось вытянуть из него хоть какую-то полезную информацию. Меня восхитила простота процесса очистки. Я боялся, что потребуются особые приготовления.

Спенсер, конечно, тут же решил усложнить ситуацию.

– Если все так просто, – заметил он, – то давайте проверим его действие на ветровом стекле машины Барраклафа. Однако гарантируете ли вы, что это будет совершенно безвредная процедура? Выражаясь языком врачей – не вызывает ли ваше лекарство у пациента какие-то побочные эффекты?

– Надеюсь, вы не возражаете против испытания вашего продукта? – добавил я, пытаясь смягчить ситуацию.

Мне показалось, что Тонеску недовольно поморщился. Вообще-то мы уже этот вопрос между собой обсудили, и Спенсер настоял на проверке. Я лишь потребовал сделать все как можно тактичнее, и с моей помощью сейчас все прошло гладко. Тонеску в конце концов согласился, однако его все же что-то смущало.

– Тут есть небольшая сложность, – нехотя проговорил он.

Мои коллеги настороженно вскинули головы. Я не сомневался в их готовности отказаться от сотрудничества с Тонеску.

– Наше средство, – продолжил он, – очень ядовито.

– В каком смысле? – спросил я. – Повреждает кожу? Или выделяет ядовитый газ?

– Нет-нет, – быстро успокоил он меня, – ничего такого. Им можно отравиться, только съев.

– Только и всего! – Я торжествующе повернулся к коллегам: – Тогда это не повод для сомнений. Кому взбредет в голову пробовать чистящее средство на вкус? Тем более есть.

Хотя и неохотно, но они с моими доводами согласились. Действительно, есть это вещество вряд ли кто захочет. Мы вернулись к обсуждению проверки изобретения Тонеску. Выяснилось, что действовать средство начинает только через несколько дней после нанесения на поверхность стекла.

– В таком случае, – сказал я, – давайте начнем прямо сейчас работать с ветровым стеклом машины Барраклафа.

Ему это не очень понравилось.

– Как что-нибудь проверять, так всегда на моем. Давайте ради разнообразия проверим это средство на чем-нибудь вашем.

– Но у нас нет автомобилей.

– Нет так нет. Почему бы не протереть этим веществом просто кусок стекла?

– Потому что это не одно и то же. Так что единственный выход из ситуации – вынуть ветровое стекло из машины и считать его простым куском стекла. Но, я думаю, так поступать нецелесообразно.

Барраклаф кивнул:

– Ладно, но «Агентство» должно взять обязательство возместить любой ущерб, который может быть нанесен моей машине.

– Ну, конечно, конечно, как же без этого, – заверил я его и посмотрел на румына: – Мистер Тонеску, как вы считаете, может ли машине быть нанесен ущерб в результате проверки вашего средства?