Патриот. Жестокий роман о национальной идее - Алексей Колышевский

Бросив гиблую затею (Маша ли, Даша ли, какая разница?), Герман пустился в путь и спустя несколько минут достиг кухни. Квартира была огромной, и попасть из одного ее конца в другой было утомительно и долго. Из холодильника он извлек две бутылочки «Смирнов Айс» и пустился обратно в свой кабинет, где давеча и уснул прямо под письменным антикварным столом на слоноподобных резных ножках. Осторожно сев на краешек дивана, Гера включил легкую музыку, оставшуюся от Насти, — это был диск с мелодиями в стиле фэн-шуй, и под эту психоделию для домохозяек, открыв обе бутылочки сразу, начал отпивать поочередно то из одной, то из другой. Через минуту по всему телу, скрученному свирепым похмельем, прошла желанная истома. Гера лег на диван, закрыл глаза и приготовился просто полежать, наслаждаясь покоем, как вдруг телефонный аппарат цвета слоновой кости, тот самый, где нет диска, а вместо него заглушка с логотипом ЗАО «Two-headed eagle», разразился непрерывной трелью. Геру подбросило на диване, приземлился он точно на пятки, схватил трубку и выдохнул:

— С-слушаю!

— Собирайся, поедешь ко мне. Машина за тобой уже поехала, будет минут через пять. — Рогачев говорил четко и зло, каждое его слово резало похмельного Геру точно автогеном: быстро и болезненно.

— Но сегодня же выходной, — попытался слабо возразить Гера и вместо ответа услышал короткие гудки. — Вот скотина! Молочный братец, мать его. — Гера принялся надевать брюки и, ухитрившись попасть обеими ногами в одну штанину, упал на пол, сильно ударившись локтями. — Сволочь, как же ты меня достал, а!

…Рогачев встретил Геру в приемной: выговаривал за что-то Тане, которая слушала его с равнодушным видом а-ля «потрещит-перестанет». Появление Германа прервало монолог Петра Сергеевича, и он коротко бросил ей:

— Ни с кем не соединять. Совещание. — Пригласил Геру: — Ба! Какие люди! Заходи-ка, давай-давай, не стесняйся.

— А чего мне стесняться? — Гера был настроен более чем агрессивно и, едва закрыл за собой дверь кабинета, позволил своей агрессии выйти наружу: — У меня все отлично, все работает, результаты прекрасные. Вот проект скоро новый запустим: онлайн-телевидение. Будем ролики крутить, интервью с популярными интернетчиками организуем, репортажи. Гришаня, вон, из «Своих» пару идей подкинул насчет сюжетов: будем снимать их демонстрацию против нацкомов и оранжевых. Так что все в гору. Плюс к тому с радиостанцией вроде все почти уже оформлено, через месяц комиссия в Минсвязи, раньше просто не получается.

— Ты зачем у Баламута миллион отжулил?

— Петр, вам жалко? Я не себе его отжулил, я его перевел на счет «Нью-Медиа», потом на процентный депозит в «Миллениум» и сделал из него премиальный фонд для ребят.

— Все самодельничаешь? Самоделкин ты из самодеятельности. Какой еще фонд, какие премии? Ты знаешь, сколько на тебя из бюджета денег идет? Нет?

— Не было бы таких, как я, не было бы и бюджета, — угрюмо ответил Гера.

— Это каких «таких»? — с сарказмом поинтересовался Рогачев.

— Таких патриотов России, как я, — уверенно ответил Герман, расправил плечи, приосанился и с вызовом поглядел на Рогачева.

— Таких, как ты?!! Да если бы таких, как ты, было поменьше, то в стране порядок был бы! Ты не патриот, ты жулик! Тебе все равно, на чем наживаться и у кого воровать. Вчера ты тырил в «Юксоне» у нас с Борей, сегодня у Баламута, а завтра, если подпустить тебя к Пенсионному фонду или там к медикаментам, то ты, глядишь, и Зурабова переплюнул бы. «Патриоты», бля… Вешать вас надо ногами вниз, чтобы обратно деньги вывалились, вот что.

— Как скажете, — сдал вдруг позицию Гера, — вы человек государственный, вам виднее. Изменились вы, конечно, здорово, Петр. Когда вы в бизнесе были, то все как-то по-другому и говорилось и делалось, а сейчас вас и не узнать.

— Когда я был в бизнесе, ты был мужем моей крестницы. А потом, после того, как она тебя с того света вытащила, ты и ее на чужую пизду разменял без зазрения совести.

— Это не ваше дело.

— Согласен. Поэтому давай по делу поплотнее поговорим. Значит, так, с понедельника Брикер переходит в мое прямое подчинение, под ее руководство переходит весь «жэжэ-проект», включая твоих блоггеров и каких-то там новых ребят, которых Кира недавно привела. Я вижу в Интернете большую перспективу, а в «ЖЖ» особенно, и думаю, что Кира, как девушка целеустремленная, сможет более концентрированно заняться этим проектом. Офис я уже подыскал здесь недалеко, на Чистых прудах, так что передавай все ей, начиная с понедельника, и поскорее. Я не хочу, чтобы были какие-то проволочки: у нас скоро события всякие в стране грядут, выборы, и на ерунду нет времени.

Гера выслушал Рогачева абсолютно хладнокровно. Примерно чего-то такого он и ожидал. Обычно по субботам не вызывают для того, чтобы пришпилить орден на грудь или на погон новую звездочку. Рогачев испытующе смотрел на него и даже удивился реакции Геры. Он ожидал чего угодно: истерики, увещеваний, попытки мотивированных возражений, но не такого вот абсолютного спокойствия. Не выдержав, Петр Сергеевич спросил:

— Ты разве ничего не хочешь сказать?

Гера словно очнулся:

— Насчет чего?

— Ну, как… Ведь у тебя забирают проект.

— Раз вы так решили, то я подчинюсь любому вашему решению.

— Да? И миллион вернешь?

— Да я вообще все могу вернуть, мне уже все равно.

Рогачев про себя обрадовался, что Геру все же «проняло», и поморщился:

— Не надо вот тут никаких поз и истерик, хорошо? Тебя же никто не гонит, просто я хочу тебя разгрузить, да и Кира давно уже нуждается в собственном деле — она переросла свой нынешний уровень.

— Хорошо, — глаза Геры вновь потухли, — я могу идти?

Рогачев посмотрел на него, но ничего, кроме безразличия, так и не увидел.

— Иди.

— Миллион возвращать?

— Да ладно… Позже переговорим.

…Геру таким же манером, на машине Рогачева, доставили домой. Он вошел в квартиру, хлопнул дверью и сел на пол в коридоре. Схватился руками за голову и принялся молча раскачиваться из стороны в сторону. Затем бросил это никчемное занятие и тут же увлекся новым: заложив руки за спину, стал мерить квартиру шагами. Со стороны могло показаться, что человек просто бесцельно ходит из угла в угол, лишь бы хоть как-то отвлечь себя, но Гера думал. Вернее, решался.

…Володя сидел дома и выдумывал повод для того, чтобы смыться. А смыться стоило: жена пилила его целую неделю, используя для этого занятия любое мгновение, которое Вова проводил в семейном гнезде, и к субботе, судя по тоскливому выражению лица Володи, в деле сквозного пропила мужниной головы весьма и весьма преуспела.

— У всех мужья как мужья! — верещала она. — А ты возишь миллионеров, а сам с этого ничего, кроме копеечной получки, в дом не несешь! Или ты от меня заначки делаешь? Или, может, паскудина какая у тебя завелась, а? И на нее все денежки-то и идут, поди?!

Сын Вовы — четвероклассник, у которого лишь недавно зажила задница, вспоротая отцовским ремнем, — тихо, словно мышь, сидел на кухне. Предполагалось, что он делал уроки. Наконец сидеть и смотреть в потолок или, как альтернатива, на грязную раковину ему надоело, и он сделал робкую попытку отпроситься погулять. Это лишь привело к новому взрыву страстей у его мамаши:

— А придурок твой?! Отребье твое непутевое?! Нет! Ты только глянь на него! Школу надумал поджечь! Ну, в кого, в кого мог уродиться такой дебил?! Только в тебя, шоферюга ты, пэтэушник! И где только мои глаза были, когда меня такие мужики обхаживали! Да я бы сейчас уже…

К счастью, Вова с сыном не успели узнать, что бы уже сейчас делала с какими-то маститыми мужиками их жена и мать, потому что лежащий на столе Вовин мобильник заверещал дурным голосом, и супруга переключилась на другую дорожку:

— Да сколько раз я тебе говорила! Поменяй звонок на своем сраном телефоне! Орет так, как будто макака в зоопарке рожает!

— Да тихо ты! — беззлобно цыкнул на нее Вова. — Шеф звонит.

— Ну конечно! Его светлости святую жопу потребовалось отвезти по государственному делу к какой-нибудь очередной проститутке! — Тем не менее жена Вовы ушла все-таки на кухню и продолжала свои эскапады там сама с собой, перейдя от верхней тональности к обыкновенному ворчанью.

— Але? Да, здорово, братан! Как после вчерашнего-то? Оклемался? — Володя, обрадованный звонку шефа, спешил расспросить его о последствиях вчерашней оргии, не подозревая, что Гера успел уже напрочь забыть о лихих делах прошедшего вечера, вернее, ему «помогли».

— Вов, ты давай там бери машинку свою и ко мне подруливай. Дело у меня к тебе есть.

Вова нутром почувствовал: случилось что-то из ряда вон выходящее, и переспрашивать, с чего это Гере вздумалось просить его подъехать на собственной «девяносто девятой», он не стал. Просто угукнул в трубку, со скоростью кометы оделся и, крикнув все еще рассерженной супруге: «Я с шефом буду!» — выбежал из квартирки на свободу.