#на_краю_Атлантики - Ирина Александровна Лазарева

– Да я сама не знаю, не понимаю себя… в последнее время я в каком-то унынии. Когда нас всех заперли по квартирам, я почувствовала какую-то перемену внутри. Какой-то механизм щелкнул и начал работу, с каждым днем набирая обороты. И вот я уже не та, что прежде. Я охладела ко столь многим вещам! Я делаю все по инерции – вкусно готовлю, занимаюсь уютом, спортом, красотой. Я так устала от однообразных повторяющихся действий! И именно карантин заставил меня понять это. Когда у всех отняли свободу, я вдруг поняла, что никакой уют, быт, деньги, состояние не могут дать тебе главного. Кто-то огромной рукой махнул – и нас всех сделали узниками. При всем при этом однообразие, обыденность существования… мне так страстно хочется сбежать от этого. Мне хочется быть особенной, я не хочу быть «одной из», понимаешь? Как куры на заводе, загнанные в тесные клетки, – проживают короткую жизнь, чтобы стать пищей для человека, так и мы – дружно рождаемся и погибаем для того, чтобы так же дружно рождались и погибали миллиарды наших потомков. Но в чем смысл этой вереницы смертей и жизней? В чем ее конечная незабвенная цель? Никто не ответит… Быть может, нет ее вовсе… А раз нет, что за радость чего-то добиваться и к чему-то стремиться отдельно взятому человеку, то есть мне, например? Не все ли равно, как жить, когда умирать, если конец один и ни на что не повлиять.

– Но на что ты хочешь повлиять? – не поняла Юля.

– Если бы я знала! – она сказала это, и усмешка чуть тронула ее губы. – Я бы не мучилась и тебя бы сейчас не мучила. Костя считает, что все это блажь у меня, я не могу говорить с ним об этом. Одна радость, что ты слушаешь и не перебиваешь. Понимаешь, мне хочется что-то постигнуть, но я не знаю, с чего начать… Думаю, наверное, начать с аскетизма. Не зря ведь йоги во всем себя ограничивают – еде, воде, развлечениях и прочем. Вот я перестала делать яркий маникюр. Когда торговый центр открылся, я не поехала в него за нарядами, решила: и так полно платьев, разве еще один сарафан сделает меня счастливее?

Юля тут же посмотрела, как красиво струилось на ее гибком кошачьем теле дорогое белое шелковое платье на бретелях.

– И все же думаю так, а сама уже знаю, что все это пустое и ничего из этого не выйдет: поиграюсь немного со своими идеями да брошу, как в подростковом возрасте. Потому что мне кажется, я уже родилась такой – неспособной ни на что путное, только мечтать… Наверное, чтобы что-то значить, нужно родиться под особенной звездой, не правда ли? – продолжала говорить Алина. – Даже если захотеть, все равно не переменить себя, не стать сильным, не совершить ничего значимого, важного, героического, ведь так? Так, Юля, что ты молчишь?

– Алина, я не знаю, не мучь меня! Мне кажется… наверное… ты сразу замахиваешься на большое… Не думай о нем, и оно само придет к тебе. Вот ты сказала: аскетизм – это первый шаг. И мне кажется, это мысль верная, это мысль действительная. Нужно тренировать свою силу воли небольшими шагами, постепенно увеличивая их. Сначала учишься отказывать себе в приятном. А как это сложно, когда у тебя все для приятного есть!

– Да-да, именно это я и имела в виду! – воскликнула Алина. – А уже затем проявлять волю в крупном. Если бы только я знала, в чем именно, – не мучилась бы… Посмотри на Женю – у нее есть ее религия. А Марина? Та выполняет святую миссию – заботится о чужих детях. А что делаю я? Что?

Юля озадаченно смотрела на Алину и слегка покусывала губы. Впервые та говорила с ней о столь отвлеченных материях, на которые у нее самой не было времени и даже крошечной доли души, потому что она вся была занята Катиным здоровьем и мужем.

– Ты ведешь такую же жизнь, как и я, как и все люди, – сказала наконец Юля с удивлением. – Мы живем для себя и своих родных. И Женя, собственно, тоже.

В этот момент волна позади них с неистовой силой обрушилась на плато, достигнув почти середины. От резкого шума у женщин перехватило дыхание, они чуть подпрыгнули и быстро оглянулись. Вода была совсем близко. Следом за той волной пришла новая, воздвигнув высокую стену из брызг и отбросив пену чуть не до перил. Юля и Алина почувствовали, как их обдало дождем из маленьких воздушных капель соленой пены. Алина взяла подругу под локоть и повела по ступенькам над обрывом, прочь от опасного океана.

– Вот я и говорю, – продолжила она, но уже не так бойко, – что не знаю, как перестать жить только для себя. Как перерасти собственную зрелость и выйти из коробочки, как стать больше, чем ты уже есть?

Но эти слова в отрыве от всего ее предыдущего монолога уже утратили свою силу, словно потеряли корни. Шум волн заглушал голос Алины. Она сама уже, казалось, не верила в серьезность и искренность своих слов. Юля не знала, что ей сказать.

– Я так привыкла лелеять в себе только одну цель, одну мечту, – сказала Юля, – что не способна сказать тебе ничего толкового, понимаешь? Если бы я решила свой главный вопрос, если бы я нашла способ уйти от болезни – быть может, тогда я смогла бы быть как Марина или как любой другой человек, который переступает через себя и свой эгоизм. Но пока я, получается, страшная эгоистка. И уж точно я не тот человек, чтобы давать тебе советы. Но мне почему-то кажется, что ты сама найдешь свой путь. Ты умна, красива, добра. А главное, твое сознание открыто. Ты меняешься на глазах. Три года назад ты была совсем другой – так скажем, немного одержимой красотой и шмотками.

Они обе засмеялись, вспоминая былое.

– И все равно мне иногда кажется, что все это мечты, пустое, все это не про нас. Словно именно кто-то создал нас заурядными.

– Быть может, так и есть, – сказала Юля. – Но мне почему-то кажется, что именно так думал каждый человек, который совершил что-то особенное впоследствии.

Они шли по улице, вдоль берега, под шум волн. В длинном белом доме, по архитектуре напоминавшем огромный пароход, располагались магазины, кафе, парикмахерские. Почти все они были закрыты или пустовали.

– Не могу поверить, что мы рассуждаем о таких материях… в такое время, – сказала вдруг Алина, кивая в сторону старичков-испанцев, напряженно ожидающих посетителей в своем