#на_краю_Атлантики - Ирина Александровна Лазарева

– Но самолет, но рейс, аэропорты… это так опасно.

Юля сама не верила в то, что говорила, и эта неуверенность сквозила в голосе. Ведь еще совсем недавно она согласилась с Владиславом и Светланой, признала неизбежность заражения коронавирусом, как и его последствия для Кати. Они должны были проложить свой собственный путь, никто не мог сделать этого за них… Они должны были переболеть. Теперь, спустя несколько месяцев пандемии, это было очевидно так же, как эти белые клубы облачного дыма вдали, как этот черный пожар под ногами… Он должен был когда-то перегореть, чтобы стать вулканическим пеплом и произвести на свет канарские сосны, кустарники и остальные виды жизни. Так и они должны были переболеть.

Однако сейчас Юля вновь заговорила о крысином бегстве, о прятках, о подземном царстве, о бункере для Кати… Какая-то сила внутри словно дергала за веревочки и заставляла рот производить эти пошлые звуки, играть заезженную пластинку, сотканную из мнений ее собственной матери и других паникеров, что вещали с экранов телевизоров и в электронных статьях.

– Юля, помнишь, ты когда-то рассказывала мне, что преодолела бесконечный страх? Ты справилась тогда, так что случилось теперь? Ты опять мыслишь как жертва.

– Тест-полоски случились, вот что! – вскрикнула Юля. – Ты думаешь, я хочу нервничать, думаешь, я хочу переживать за дочь? Переживать за ее будущее? Ты думаешь, я хочу этого? Нет, нет! Я знаю только, что нет правильного пути. Остаться. Уехать. Лечить. Не лечить. Никто не знает. Ничего.

– Так всегда было и будет, и во веки веков… Мы всегда будем знать, что ничего не знаем.

– Ты прав, ты, как всегда, прав. А я… совершенно не умею спорить с тобой. Как тяжело быть женой ученого! Скорее бы изобрели вакцину, скорее бы мир победил этот ненавистный коронавирус!

– Да, вакцина должна быть готова к концу года… Если только… – Сказав это, Йохан вдруг оборвал себя. Юля знала почему: он начал было говорить то, что говорить не хотел, потому что знал, что некоторые тревожные вещи лучше скрывать от нее.

– Что, Йохан?

– Что? А нет, забудь.

– Что ты хотел сказать? Вакцину не получится сделать или что?

– Получится! – он усмехнулся. Из-за одной брошенной вскользь фразы Юля встревожилась еще больше, и теперь невозможно было выпутаться, не раскрыв истинного значения своих предположений. – Получится, еще как. Но я опасаюсь только одного.

– Чего? Скажи же мне!

– Вирус будет мутировать, появятся новые штаммы, и вакцины будут устаревать. Как это произошло с гриппом – до сих пор не доказана эффективность вакцин от гриппа из-за его мутаций.

– Я почему-то верю, что этого не будет, – сказала Юля и чуть мотнула головой.

Йохан улыбнулся, и столько грусти было в морщинках его глаз и уголках его губ, будто он говорил ей, какое это счастье быть ее мужем, любить и обожать ее, и он бы все отдал, чтоб сказать и чувствовать сейчас иное, так же дерзить, как и она, – но он не мог. Он не мог. Он не мог ей сопротивляться. Йохан уедет, а она с Катей останется, и их отношения снова подвергнутся испытаниям.

Жаркий Крым встретил Марину живописной бухтой, где море спокойными волнами омывало пляж. Покатые зеленые горные вершины, унизанные можжевельником, соснами и елями, в сочетании с волнующейся водной гладью произвели на нее столь сильное впечатление, что Марина не могла надышаться смесью хвои и соли в воздухе, не могла вдоволь наплаваться в чистой теплой воде… и в первый же день обгорела.

Ночь ссоры с Виталием, когда их брак висел на волоске, заставила Марину о многом передумать: в былые времена она бы уперлась и давила на мужа, вынуждая его всеми правдами и неправдами согласиться с ней, лишь бы только знать, быть уверенной в том, что она его богиня, что он не видит своего существования без нее, но годы пришли к ней не в одиночку, а все-таки привели за собой мудрость, и эта проклятая мудрость умерила ее пыл, а вместе с ним и гонор. Не Виталий, а она сама решила подчиниться: так бывает порой – мы думаем одно, кипятимся, рассыпаем угрозы, словно бисер, но как доходит до дела, смиряемся с неизбежным. Притом все произошло само по себе, так естественно, как это всегда бывает в любящей семье: Аня и Андрей, увидев утром Марину в кровати, бросились к ней, разбудили, стали обнимать, без слов, так искренне и пылко, как это умеют только дети.

– Мама, ты нас не любишь больше после вчерашнего? – спросил Андрей, и выражение лица его было столь серьезно, столь взрослым, будто он вырос за одну ночь и стал маленьким мужичком.

– С чего ты решил? – спросила Марина. – Мои несчастные крошки, – и она сама теперь уже стала обнимать и целовать их. – Запомните: что бы вы ни делали, как бы ни проказничали, я всегда буду любить вас. Если я кричу на вас, это не значит, что я не люблю вас, это лишь значит, что я недовольна вашим поведением.

– Значит, ты нас все равно любишь? – неуверенно спросил Андрей.

– Конечно! Материнская любовь безусловна. Понимаете, что это означает?

– Нет.

– Это значит, что она существует без выполнения каких-либо условий. Я просто люблю вас, всегда люблю, даже когда кричу, все равно люблю.

Аня вжалась ей в плечо лицом, стараясь спрятать взгляд краснеющих от накатывающих слез глаз. «Как это трогательно, как по-настоящему! – подумала тогда Марина. – Зачем даны нам ссоры? Разве не для таких моментов, искренних и чистых, когда до дрожи чувствуешь жизнь, биение крови в тугих жилах, бешеный стук сердца, безмерность любви и ее победу над всем, что есть в мире…»

Расчувствовавшись после этой сцены, Марина даже хотела было отменить Крым, но все-таки Виталий настоял на поездке.

Однако на следующий день пребывания в Крыму никакие муки от ожогов не принудили ее остаться в тесном номере частного дома с одной тумбой, телевизором и кроватью. Она обмотала плечи платком и все равно пошла на пляж. Частые прогулки вниз и вверх в гору, экономия на еде сделали свое дело – под конец отпуска Марина была не только расслабленной, но и посвежевшей и помолодевшей, килограммы, казалось, горели от яростных лучей солнца и изматывающей жары.

В один из дней она купила билет на автобус и самостоятельно съездила в Воронцовский парк. Быть в Крыму и не прогуляться хотя бы рядом с дворцом Воронцова – это ли не упущение! Она не могла себе такого позволить: в конце