#на_краю_Атлантики - Ирина Александровна Лазарева

Во время прогулки в зарослях, под шум ручьев, где шелестели небольшие водопады, Марина не могла не думать о том, как много было дано аристократам за счет труда других людей. Она была уже не юна и не могла представлять себя в роли жены Воронцова, красивой аристократки, прогуливающейся по парку. Она не могла не чувствовать, что ни ее предки, ни она сама никогда не принадлежали этому кругу и не будут принадлежать. Зачем была вся эта красота, если она куплена неоплачиваемым трудом других людей?

Но поляна в верхней части парка, где распростерлись высокие, широкие царственные кедры, заставила ее забыть обо всем об этом. У нее перехватило дух от открывшегося вида, словно списанного с картины великого художника. Солнце просачивалось сквозь игольчатые кроны и неровными золотыми лентами устилало луг. Люди приходили, торжествовали и радовались своему иллюзорному величию, а затем навсегда исчезали с лица земли. Только природа оставалась, как эти незыблемые кедры, пережившие своих хозяев на сотни лет.

А когда Марина спустилась к дворцу, обогнула его и увидела Черное море, переливавшееся солнечными бликами где-то внизу, за роскошным садом, который каскадом бежал вниз, то она вдруг что-то поняла о себе. Это была простая мысль, даже мысль умозрительная, но она была столь пронзительной, как струя ледяной воды, окатившей тело, что Марина замерла, озвучивая ее внутри себя.

– Жизнь – это не только быт, развлечения и стремление что-то нажить: планшеты, телевизоры, компьютеры и лучшую обувь для детей, – сказала она тогда себе. – Жизнь – это и не только дети.

И она впервые поняла, чем отличалась от Алины и Юли. Последняя, даже когда у нее совсем не было денег, и то копила на отпуск, мечтала о путешествии! Потому что такие мгновения, столь редкие в году, подпитывали не только здоровье, но и душу, исцеляли раны, нанесенные бытом, рутинными обязанностями, ссорами и стрессом работы. Ей нестерпимо захотелось приехать сюда всей семьей, а затем вырываться каждый год – пусть будет в жизни меньше одежды, украшений, гаджетов, пусть… Но будет мечта о красоте… о, это ли была не цель!

Двухнедельный отдых на море сделал свое дело, и под конец Марина так изголодалась по человеческому общению, работе, делам, хозяйству, быту – словом, всему тому, что составляет суету и через нее суть жизни, что она была не только готова вернуться домой, но и даже жаждала того. С новыми силами она рвалась приступить к воспитанию детей и, главное, самой себя.

Однако уже перед самым вылетом что-то пошло не так. Весь день до ее рейса Виталий не брал трубку и все писал, что занят, перезвонит. Но так и не перезвонил. Она ждала весь вечер его звонка, а потом выпила бокал крымского вина и заснула под включенный телевизор. Утром медленно закипающее в глубинах сознания беспокойство подняло ее с кровати. Она проверила телефон: муж не звонил. Было слишком рано, чтобы позвонить ему, Марина не хотела будить Виталия, ведь ему и так тяжело. Семь утра! Что же делать? Спать она не могла больше, сердце назойливо стучало где-то под платьем.

Пришлось пойти на море, где пустынный галечный пляж показался ей намного шире и длиннее, чем еще вчера. Впереди простиралось бескрайнее море и недостижимый, сияющий лазурной дымкой горизонт. Наверное, там поселились все тонкоструйные хрупкие мечты ее юности – о богатстве и знойных мужчинах. Разочарование, несбывшиеся желания, разбитые планы – все это, напротив, взгромоздилось на ее плечах и осталось навсегда здесь, на этом берегу. Пусть так! Она все вынесет без жалоб! Лишь бы сию минуту знать, что там произошло, все ли в порядке дома…

Она еще раз проверила телефон, но он молчал. Тогда Марина скинула с плеч платок, сняла широкое платье, которое стало ей столь просторным за последние дни. Она быстро окунулась, не задерживаясь на берегу, поплыла дальше, туда, куда манил горизонт. Ожидание – это одна из жесточайших форм пыток души. А предчувствие несчастья почти равно смерти. Все замирает, внутренние часы замедляют ход, стрелки почти не двигаются, радости нет, наслаждения нет. Что ей эти волны, бьющие ее тело, что ей эта соль, исцеляющая кожу, что ей этот воздух, пьянящий ум, когда дома что-то не так?

Марина накупалась механически, как будто выполняла долг, как будто отрабатывала затраты на путешествие, вышла на берег и сразу же, как обтерлась насухо полотенцем, открыла сумку и достала телефон. Был один пропущенный вызов. От него. Она тут же нажала на имя мужа. И понеслось.

– Марина, ты когда в аэропорт?

– Через три часа. Что-то случилось? Почему весь день не отвечал? С детьми все в порядке?

– Да, Мариш, – замялся Виталий. – Понимаешь, я думал, тут уладится все… Поэтому ничего тебе не говорил вчера, чтоб не портить отдых. Но… не получается никак до твоего приезда. Ты все равно узнаешь. Поэтому я тебе все расскажу, только ты не паникуй, не расстраивайся, поняла?

– Нет, но что же случилось, в конце концов? Не тяни резину!

– Мы все уладим, не расстраивайся. В общем… Аня вчера пошла играть в футбол с мальчишками со двора, упала, сломала руку.

– Ох ты ж!.. – с облегчением воскликнула Марина. Это можно было вынести, из-за этого не следовало еще слишком сильно переживать. – Она в больнице?

– Уже нет. – В его ответе она услышала загробные интонации, но надежда все еще была сильна в ней, потому она сказала:

– Она дома?

– Нет, Марина, врач, как узнал, что я опекун, а не родной отец… вызвал органы опеки.

– И? – Все внутри обмерло, она сразу все поняла, но ум отказывался верить в то, что сейчас услышит. – При чем здесь они?

– Они составили акт, что Аня была безнадзорной. Наших деток забрали на время, до выяснения обстоятельств.

В тишине, прерываемой шипением и бурлением моря, казалось, целый мир незаметно рухнул. Марина закрыла глаза.

– Куда? – спросила она безжизненно.

– В реабилитационный центр. Пока. Не переживай, мы их вернем, будет комиссия, они посовещаются, мне уже все объяснили… в этом нет ничего страшного…

– Вот уж и правда неразумная опека хуже беспризорности! – в отчаянии воскликнула Марина. – Когда родители алкоголики-наркоманы-психопаты калечат своих детей, тех не изымают до последнего. Но стоит приемным родителям дать детям каплю естественной свободы, как опека тут как тут!

Или дело было в том, как все начиналось? Марину не любили в органах опеки, неужели это была месть? Они как будто терпеливо ждали часа, когда она оступится. Вот только в чем была ее вина? Ребенок двенадцати лет вышел на