Якобы книга, или млечныемукидва - Антон Павлович Лосевский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот рассматриваемая бабуля возвращается в свою мрачную обитель, в престижную по планировке и расположению в районе квартиру, при этом насквозь засаленную и замусоленную, где ее встречает голодный котофей, облезлый и серый, как мутировавшая мышь: недаром говорят, что эти животные, как никакие другие, перенимают признаки своих хозяев. Бабуля, воротившись с очередного семинара по защите сирот от бессердечности взрослого мира, менее всего задумывается о незадавшейся судьбе беспризорников и прочих там озорников, куда больше ее занимает содержимое продуктового пакета, который так удачно удалось пополнить на семинаре доброты: здесь и воцерковленное молочко, и мяско, рыбные нарезочки и прочие вкусности и радости живота. Благодатное это дело – на семинары ходить и радеть о бесприютной детворе, произнося отвечающие теме собрания речи, увы, столь редко пересекающиеся с практической подмогой и милосердием.
Примечательная деталь: сама бабуля нисколько не заинтересовывается молочно-мясной продукцией; собранные деликатесы предназначены сожителю-полковнику, дослужившемуся до трех звезд и, что особенно славно получилось, благополучно уклонившемуся от всевозможных военных передряг, вроде участия в боевых действиях или попадания в немилость вышестоящим воякам. Сама бабуля – строгая вегетарианка, приверженка того специфического типа вегетарианства, упоминать о котором, пожалуй, попросту не к столу, за которым иной читатель, быть может, читает эти строки.
И мы не станем упоминать, потому как в ту же минуту раздается телефонный звонок: то звонит сынуля, на редкость хмурое и хриплое существо, затаившее на жизнь черт знает чем вызванную обиду, а ведь бабуля только-только пообещала отписать тому квартиру, отжатую у выселенного из нее внука, племянника относительно сынули. Однако аппетит приходит во время еды: сейчас они обсуждают планы по подаче иска о незаконном обогащении этого внукоплемянника, ведь пока тот проживал в той квартире, они вполне могли бы ее сдавать, следовательно, упустили прибыль. И это значит, тот подлец должен будет теперь возместить им недостачу, ведь бравого полковника нужно исправно кормить чем-нибудь густым и частым, да и других хотелок хватает. Поговорив об этом, бабуля принимает следующий вызов. На том конце провода висит популярный священник, благословляющий бабулю за сердечное выступление на семинаре, уверяющий, что за это ей воздастся еще при жизни, а уж дорога в рай, чего там говорить, давно заказана и заслужена, усыпана лепестками самых немыслимых цветов, их цветов, оттенков и благоуханий. Бабуля самым елейным голосом принимает эти комплименты, а впрочем и не скрывает, что комплименты любит, после чего выдает духовному лицу ответную порцию самых сочных сладостей. Батюшка, кстати, в отличие от бабули, любит детей воистину; настолько, что уже в недалеком будущем ему предстоит отыскать в себе израильские корни, чтобы укрываться на чужбине от весьма основательных обвинений в педофилии, пока все как-нибудь не утрясется.
Самоудовлетворив свое ненасытное это эго, бабуля зазывает наконец полковника на кухню, не знавшую ремонта никогда. На стенах, полах, потолках там и сям выступают какие-то липкости и мутности, самого неприглядного вида и запаха. По большому счету принимать пищу в подобных декорациях должно быть как минимум неприятно, но нет – они уж свыклись, принюхались. Одна-единственная комната во всей квартире имеет пристойную обстановку – это гостиная с камином, куда время от времени приглашаются прочие сердобольные и неравнодушные к невзгодам детства благотворители, исправно осваивающие бюджеты и гранты, выделяемые на такие богоугодные дела. Полковник меж тем деловито нарезает колбаску, намасливает хлебец, складывает это в привычную композицию, так и тающую во рту, и, запивая коньячком, докладывает о былых своих военных заслугах, столь бесчисленных, что порассказать есть о чем. Особенно ему удалось прославиться в сибирской глубинке, где его стараниями наладилось расхищение складских запасов, что и позволило в результате столь мягко десантироваться в невские брега. Бабуля, доставая из буфета баночку с каким-то своим кушаньем, неспешно выкладывает на тарелочку непонятного вида комочки, заливает их вареньем, после чего начинает трескать. Боже, только об одном тебя прошу: пусть навсегда останется тайной, что именно поглощала эта безумная старуха, о том не должна узнать ни одна душа, ну, кроме автора этих строк, он-то знает, и знанием своим опечален надолго, но чтобы прознал еще кто – пожалуй, уже лишнее. Это неминуемо бросит тень на всю семейку, а ведь еще не все, не все еще ее представители окончательно выжили из ума.
На сожителя, отметим, лакомство бабули не производит ни малейшего впечатления, еще бы: он и подсадил ее на дьявольскую диету, сам же остался верен старым привычкам и доброму аппетиту, предпочитая красную рыбку и смягчающий суровое сердце коньячок. Бабуля, как ни в чем не бывало, заканчивает свою вечернюю трапезу и начинает приготовления к старческому сну, ненадежному и захлебывающемуся, в не менее жутковатой ванной складывает челюсти в баночку, смывает обильно накрашенные щеки и собирается в спальню. Вспомнив, будто позабыла что-то на кухне, она отправляется туда и накладывает из баночки еще, прямо из ложечки в рот, затем аккуратно сворачивает баночку в газетку, на которой ее внимание привлекает вдруг газетная статья-объявление с бойким заголовком, прочтение которой и скрашивает бесноватую бессонницу злокозненными замыслами.
Голова 70. рИм
… так, сказал бедняк, что бы вам тут еще поведать, прямо-таки не знаю, вообще-то я могу говорить часами обо всем, что видел, когда-то узнавал, где-то слышал, или всегда подозревал – за это мне и плотют налом. Лады, придумал. Порассуждаем о феномене, который я обозначу как разинутая Империя молчания. Потолкуем о рИме, с заглавной «И» посреди и строчными «р» и «м» по краям: так помоднее будет, да и слово Империя здесь, поверьте на слово, центральное. Империя, конечно, сделалась таковой не вдруг, начиналось-то все по-исторически обыденно: жили, короче, по всяким холмам и лесам разные народцы, а когда догадались, что больше все же схожие, чем разные, особенно относительно совсем других, тогда и принялись договариваться и устраивать некоторую государственность. Но здесь и сейчас мы не станем копошиться в летописях, воссоздавать картины быта и нравов того времени, тем более что нравы, в общем и целом, остаются неизменно низменными в любую эпоху. Мы сразу обратимся к последним страницам из истории рИма: история эта, как известно, уже закончена, поэтому мы
