Особые отношения - Дуглас Кеннеди

— Ну вот, сейчас я собираюсь сделать то же. Сейчас они должны стоить около десяти тысяч долларов.

— А что, не так уж мало.

— Но если у меня не будет никаких доходов…

— Не забегай вперед. Сначала — адвокат. Это срочно.

— Правильно. — Я вдруг поняла, что страшно устала.

— Еще важнее — есть у тебя там друзья, хоть кто-то, кто мог бы тебе помочь?

— Конечно, — соврала я. — Я оставила кое-кому пару сообщений.

— Вот черт! — Голосу Сэнди задрожал. — О боже, Салли, все это ужасно.

— Да. Действительно ужасно.

— Ох, хотела бы я вскочить в самолет…

— Перестань, у тебя и без того забот хватает..

— Смотри, не натвори глупостей…

— Пока держусь.

— Ты меня пугаешь.

— А ты не путайся.

Но честно говоря, я и сама себя пугала.

В три часа я перезвонила Вирджинии Рик и попала на ее автоответчик. Я оставила сообщение. Перезвонила ей в пять. На сей раз меня снова соединили с ее секретарем.

— Я же вам говорила, — ответила секретарша. — Она сегодня весь день в суде.

— У меня срочное дело. Действительно, очень срочное. И мне обязательно нужно…

Я замолчала, прикрыла трубку ладонью и расплакалась. Когда я наконец была в состоянии снова говорить, в трубке раздавались гудки.

Я снова позвонила туда. И услышала автоответчик.

— Мне необходимо как можно скорее связаться с мисс Рик.

Но до конца дня мне никто не позвонил. А также вечером. Не считая Сэнди, которая проверяла, как мои дела, сначала в шесть по лондонскому времени, а потом еще и в десять.

— Никаких новостей?

— Весь вечер сижу у телефона и жду звонка. А зачем жду, не понимаю.

— А ты больше не пробовала позвонить Тони?

— Каких-нибудь раз пять, не больше. Там включен автоответчик. Так что пытаться бесполезно. Он проверяет все звонки.

— А ты все равно пытаешься?

— А что мне еще остается?

— Тебе нужно лечь и заснуть.

— Вообще-то, хорошая идея.

Я приняла две таблетки снотворного и вечернюю порцию антидепрессантов. Около трех часов утра я вдруг проснулась, как от толчка. В доме было тихо, как в пещере. Я отправилась в пустую детскую. Мне слышался голос Эллен Картрайт — больничного психотерапевта, размеренно повторявший одно и то же: вы в этом не виноваты… вы в этом не виноваты…

Но я-то знала правду. Я сама была кузнецом своего несчастья. Мне некого было винить, кроме себя самой. А теперь…

Теперь мне отчаянно не хватало ее приветливого, ободряющего голоса. Поэтому, дождавшись восьми утра, я набрала личный номер, который дала мне Эллен «на крайний случай», именно так она тогда и выразилась. То, что сейчас происходило, было уж таким крайним случаем, что я решилась ее побеспокоить и надеялась, что она простит меня за столь ранний звонок.

Но поговорить с Эллен мне не удалось — я снова услышала автоответчик, который сообщил, что она в отпуске и вернется только через три недели.

Три недели. Не может же это длиться так долго.

Я согрела себе чай. Налила ванну. Но вдруг испугалась, что, если заберусь в нее, не услышу звонка, если Тони вдруг позвонит. Телефон в спальне был довольно далеко от ванной, он прозвонит раз семь, не меньше, пока я выскочу из воды и добегу до него…

Нет, так нельзя, я же не сумасшедшая — можно же найти удлинитель и поставить телефон поближе к ванной, правильно? — но в тот момент разумные и логичные вещи в голову просто не приходили. Я попала в беду, в такую беду, что и представить невозможно, и в голове крутился, как заезженная пластинка, один вопрос: что мне теперь делать?

И ответ был один и тот же: ничего… пока не позвонит адвокат.

Адвокат наконец объявилась в половине десятого. Она звонила с мобильника, с дороги, видимо сидя где-то в пробке. Говорила она резко, несколько надменно, со снобистскими аристократическими интонациями.

— Салли Гудчайлд? Это Джинни Рикс. Мне сообщили, что вы вчера звонили, Что-то срочное, как я, понимаю?

— Да, мой муж исчез вместе с нашим сыном.

— Исчез? В самом деле?

— Ну, не бесследно, конечно. Пока я была за границей, он получил разрешение суда на проживание с сыном…

— Знаете, — перебила она, — наверное, лучше обсудить это при личной встрече. Если вас это устроит, мы можем встретиться в конце недели, скажем в пятницу, в четыре часа.

— Но это же через два дня.

— Боюсь, это лучшее, что я могу предложить. Многие пары хотят разводиться именно сейчас. Так что, согласны вы на пятницу?

— Конечно.

— Вы знаете, как нас найти?

— И она дала мне адрес конторы на Чансери-Лейн[34].

Ближе к вечеру мне позвонила Маргарет, и я упомянула, что мне удалось договориться о встрече с адвокатом из «Лоуренс и Ламберт».

— Ну что ж, для начала уже что-то.

— Правда, она не может встретиться со мной в ближайшие два дня и вообще… не знаю… может, я сужу раньше времени, один телефонный разговор — не показатель, но она так высокомерно, так презрительно со мной говорила.

— Они все этим отличаются, — высказала свое мнение Маргарет.

— А Александр не знает тут еще хоть кого-нибудь?

— Я могу еще раз его спросить, но, пока я дозвонюсь ему, а потом опять тебе, это уже будет завтра, а к тому времени, как ты дозвонишься в фирму и договоришься о встрече…

— Все ясно, я тебя поняла.

— А у тебя там нет каких-нибудь друзей, кто бы мог порекомендовать адвоката?

И снова тот же вопрос: нет ли у тебя друзей в Лондоне? Развернутый ответ на него был таким: я приехала сюда беременной и была поглощена заботами о нашем доме. Потом я загремела в больницу с высоким давлением. А с тех пор… да, все шло не по самому благоприятному сценарию. Вот так и получилось, что мне в этом городишке не на кого опереться. А виновата в этом только я одна.

— Нет, я тут и не знаю толком почти никого.

— Ну, ты только не убивайся по этому поводу, — сказала она. — У меня было то же: прошел год с лишним, пока я с кем-то завязалась в Лондоне. Такое уж это место.

— Я так хочу увидеть Джека.

Хочу — не то слово. Я ощущала настоящую физическую боль.

— Я просто представить себе не могу…

— Даже не говори…

Следующие двое суток показались мне адом. Я пыталась хоть чем-нибудь себя занять. Как следует убралась в доме. Два раза. Позвонила в свой старый банк в Бостоне, попросила обналичить бумаги и перевести мне всю сумму. Антидепрессанты я принимала регулярно, как автомат, — и не раз задавала себе вопрос, как бы я все это выдержала без них. Наверное, уже впала бы в безумие. Но пока мне каким-то образом удавалось прожить день до вечера. Я даже позвонила секретарше Тони и извинилась за сцену в Уоппинге.

— Вам совершенно не за что просить прощения, — ответила Джудит Крэндолл. — Я вас так понимаю.

— А вы не можете мне объяснить, почему ушел Тони?

Молчание. Затем:

— Салли… не подумайте, что я полностью на стороне Тони, просто… мне кажется, я не должна вмешиваться в ваши дела… это не мое дело.

— Но скажите, Тони рассказывал вам о моей… болезни?

— Да… он упоминал, что вам… нездоровится.

— Значит, о моих делах вы знали довольно много. А значит, наверняка вам было известно и о той женщине, с которой он от меня сбежал.

— Это… неудобно.

— Мне просто необходимо с ним поговорить. То, что он затеял, несправедливо и нечестно.

— Простите, Салли. Но я правда ничем не могу вам помочь.

Я позвонила заместителю Тони, Саймону Пинноку. Он также вилял — и, как мне показалось, чувствовал себя слегка униженным из-за того, что позволил вот так припереть себя к стенке этой настырной жене бывшего шефа.

— Я на самом деле понятия не имею, почему он сделал то, что сделал, — бормотал он, не в силах скрыть нервозности.

— Перестаньте, Саймон, — сказала я. — Думаю, вы знаете.

— Я вынужден извиниться перед вами, мне необходимо бежать, начинается совещание…

Я даже попробовала позвонить сестре Тони, с которой я не была знакома. Она давным-давно не общалась с братом — много лет назад у них вышла ссора, в причины и подробности которой он не вдавался. Я проявила изрядную настойчивость и после долгих поисков в Интернете раскопала ее номер в телефонном справочнике Восточного Сассекса, где она сейчас жила. Впрочем, она не выказала горячего желания со мной общаться.

— Мы с Тони много лет не разговаривали — с чего бы ему сейчас мне звонить? — ответила она на мой вопрос.

— Я просто попытала счастья.

— Давно вы с ним женаты?

— Около года.

— И он уже вас бросил? Шустрый малый, ничего не скажешь. Да только, скажу вам, меня это не удивляет. Поиграть да бросить — это как раз в его духе.

— Вы хотите сказать, что он проделывал такое и раньше?

— Все может быть.