Двуликая правда - Евгения Игоревна Державина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В крохотном номере противно воняло застарелым табаком и хлоркой. Я задернула уродливые красные шторы, села на кровать и сбросила чертовы туфли. Все же стоило потерпеть ради своего нового будущего…
Клара подняла на Марка припухшие глаза и с усмешкой продолжила:
– Терпеть… Это то, что я умела делать лучше всего с самого детства. С тех пор как не стало папы. Помнишь, я рассказывала тебе про него? Он и правда был всем для меня. Только ему я доверяла свои детские секреты. Это он, не мама, дул на мою разбитую коленку или выслушивал жалобы на старшую сестру. Потому что папа бесконечно меня любил, больше чем Лику. Катал на шее, читал на ночь книжки, покупал ириски втайне от мамы, которая берегла наши зубы. И вообще никогда и ни в чем мне не отказывал…
Помню, как однажды папа вернулся из заграничной командировки. Я нетерпеливо прыгала вокруг, пока он выкладывал на стол круглые консервные банки, дефицитную колбасу, блок драгоценных жвачек. Потом присел рядом со мной и полез в карман пиджака. Я замерла в предвкушении – словно посреди лета вдруг появился добрый Дед Мороз с неожиданным подарком. Папа раскрыл большую ладонь и протянул крохотные сережки-гвоздики: золотые, с прозрачными камушками. Они переливались в свете кухонной люстры какими-то волшебными цветами, как в сказке про Серебряное копытце, которую еще недавно он читал мне на ночь. Но тут в кухню вошла мама – сердитая, руки в боки. Заявила папе, мол, рано Кларе покупать всякие побрякушки, маленькая еще. Лучше бы отдал их Лике. Но папа не сдался. Ответил, что Лике привез другие, а эти – специально для меня. Я помню, как сжала сережки в руке – мои, никому не отдам! На следующий же день меня повели прокалывать уши. С замиранием сердца я ждала, пока парикмахерша нажмет на кнопку какой-то машинки. Два укуса – и заветные гвоздики навсегда поселились в моих ушах.
А потом вся моя жизнь полетела к чертям…
Мне было восемь, когда папа умер. Причем так нелепо и глупо – упал на скользкой дороге и ударился затылком об обледенелый бордюр… В школе все шептались и подходили ко мне по одному, чтобы разузнать больше подробностей. Я не отвечала – зачем? Все равно этим тупым одноклассникам начхать и на меня, и на моего отца. Они даже ничего бы не поняли. Я и сама не понимала: как теперь без него жить? Как можно без него жить?
Да, у меня еще оставалась мама. Но она постоянно пропадала на работе: девяностые, денег не хватало, и она пахала в двух фирмах бухгалтером, чтобы нас прокормить. Уходила рано утром, приходила за полночь, когда я уже спала. Я почти ее не видела и очень скучала.
Как-то раз я долго не могла заснуть, обнимала подушку и вспоминала папу. Прошел примерно месяц, как его не стало, а я грустила о нем все сильнее. Целый час ворочалась без толку, потом выглянула в коридор. Из-под двери в мамину спальню пробивалась узкая полоска света. Я тихонько вошла: мама сидела на кровати, обложившись какими-то бумажками. Она подняла взгляд от калькулятора и устало спросила:
– Что ты бродишь среди ночи?
Я ответила:
– Не могу уснуть. Можно, я посижу тут, с тобой? – И юркнула к ней под одеяло, обняв ее теплый мягкий живот.
Мама вдруг нахмурилась:
– Клара, уже очень поздно. Я хочу поскорее закончить и лечь спать.
Ее тон стал серьезным, и я внутренне сжалась. Пролепетала:
– Но мамочка, можно мы немножко поговорим… о папе?
– Нет! – отрезала она и, не глядя на меня, принялась складывать бумаги в ровную стопку. – Иди спать!
В глазах защипало от обиды. Я побрела обратно в свою комнату. Лежала без сна и слушала, как мама плачет в ванной. Мне было так ее жалко! А еще – стыдно. Потому что это я расстроила ее, напомнила о папе… Знаешь, уже потом, повзрослев, я поняла: мама жалела только себя. Вдова с двумя детьми, ей и правда было тяжело. Наверное, у нее не хватало сил отдать мне хоть каплю своего тепла. В то время как Лика сама с готовностью утешала маму, сочувствовала и не доставляла никаких проблем. Они часто вдвоем о чем-то шушукались, замолкая, когда я входила в комнату. Им совсем не было до меня дела…
И я замкнулась в себе. Допоздна бродила по заснеженным улицам или сидела на детской площадке, вспоминая под скрип качелей то, чего уже не вернуть. И в один из таких особенно тоскливых дней на площадке появилась тощая кошка. Она подошла к качелям и вдруг принялась тереться о мои теплые колготки. Я осторожно погладила пеструю облезлую шерсть, ощущая ладонью хрупкие косточки. Такая одинокая, совсем как я. И наверняка очень голодная. Я кинулась домой, проскользнула мимо сестры и шмыгнула на кухню. Там залезла в холодильник и стащила из пакета пару сосисок. Когда вернулась, кошка сидела под качелями и как будто ждала меня. С голодным мявком она набросилась на эти сосиски, едва я успела вытащить их из пленки.
С тех пор у меня появилась подружка. Я назвала ее просто Кошка. Она встречала меня на площадке после школы и нетерпеливо мурлыкала, пока я доставала из ранца трофеи: то кусок котлеты из столовой, то колбасу со своего бутерброда. Потом Кошка забиралась ко мне на колени и довольно урчала, а я грела в облезлой шерсти замерзшие пальцы. Единственное существо на всем свете, дарившее мне тепло и любовь.
Я так привыкла к Кошке, что решилась принести ее домой. Как ты, наверное, догадываешься, мама нас даже на порог не пустила. Мол, неси это блохастое животное откуда взяла, у Лики же аллергия! Ни слезы, ни уговоры не помогли, мама осталась непреклонной: никаких животных в доме не будет. Рыдая, я отнесла Кошку обратно во двор. А через пару дней она исчезла… Каждый день я ждала ее на площадке до темноты, пока мама или Лика, открыв окно, не начинали кричать на всю улицу: «Клара, домой!» Но Кошка так и не вернулась.
Я помню, сидела на скрипучих качелях и первый раз подумала: а ведь если Лика исчезнет, мама разрешит завести мне питомца. А еще будет любить одну лишь меня…
Клара поймала всклокоченную прядь волос и намотала ее вокруг пальца. Она снова смотрела прямо перед собой, ее немигающий взгляд, казалось, был обращен внутрь себя.
– Как бы я ни старалась угодить матери, ее забота, внимание, подарки чаще всего доставались именно Лике. Белокурая мамина копия, милая девочка с косичками. Мама постоянно баловала ее. Новые игрушки? Для Лики. Одежда, которую мама урвала где-то с рук? Тоже для Лики – Клара ведь еще маленькая, может доносить за старшей сестрой и поиграть в ее сломанные куклы.
Одной – обновки, другой – обноски. Одна буква, а как меняется смысл…
И ты знаешь, я даже не жаловалась – привыкла. Воспринимала как должное, хотя втайне мечтала, как вместе с мамой мы пойдем в магазин выбирать для меня новое платье – в розовых оборочках, с цветком-аппликацией на груди и большим бантом на поясе. Оно, конечно же, безумно дорогое, но мама все равно его купит. Только для меня…
Но это были лишь глупые мечты. Мама никого не замечала, кроме Лики, которую водрузила на пьедестал – красавицу, золотую медалистку, мамино солнце, – все остальные просто вращались вокруг нее. Лика, Лика, Лика… Всегда только она!
При этом сама Лика плевать хотела на сестру – какую-то мелочь, путающуюся под ногами. Помнишь, Марк, я рассказывала, как она потеряла меня на даче? Думаешь, она меня искала? Ничего подобного! Спокойно дождалась бабушку и объявила, что я отправилась гулять. Та чуть в больницу с инфарктом не угодила, но мама все равно оправдывала свою Ликушу, ведь она же не специально! А вот кому влетело, так это мне – за то, что не послушала сестру и ушла из дома без спроса.
А я и правда сотни раз хотела уйти и никогда
