Клеопатра - Генри Хаггард

– Драгоценные камни внутри, – прошептал я, почувствовав, что мумия очень тяжелая. – Теперь, если твое сердце не устрашится, ты должна заглянуть внутрь этой оболочки из праха, которая некогда была фараоном. – И я подал ей кинжал, тот самый кинжал, который совсем недавно отнял жизнь у Павла.

– Что ж, уже поздно сомневаться, – ответила она, подняв прекрасное бледное лицо и всматриваясь в меня своими голубыми, расширившимися от страха глазами. Подняв кинжал и стиснув зубы, нынешняя царица вонзила его в мертвую грудь того, кто правил на этой земле за три тысячи лет до нее. Едва лезвие кинжала погрузилось в сухую плоть, со стороны входа в колодец, где мы оставили евнуха, донесся стон! Мы вскочили на ноги, но никаких звуков больше не услышали. Через колодец все так же струился свет светильника.

– Показалось, – сказал я. – Давай же закончим начатое.

И мы с большим трудом стали вспарывать сухое одеревеневшее тело, и было слышно, как кончик ножа задевает находящиеся внутри камни.

Клеопатра погрузила руку в грудь мумии и что-то достала. Поднеся свою находку к свету, она ахнула, ибо из темных глубин фараонова нутра явился на свет, сверкнул и ожил великолепный изумруд невиданной красоты, какой только доводилось видеть человеку. Его темно-зеленый цвет был безупречен, сам камень был очень большим и чистым. Древние резчики придали ему форму скарабея и на нижней стороне в овале вырезали божественное имя Менкаура, сына Солнца.

Опять и опять она погружала руку в грудь фараона и доставала из благовонных масел все новые и новые огромные изумруды. Одни были огранены, другие имели свою природную форму, но все были безупречного темно-зеленого цвета, без единого изъяна и наверняка имели огромную ценность. Она продолжала опускать свою бледную руку в эту ужасную грудь, пока не извлекла все сокровища. Всего было найдено сто сорок восемь камней, прекраснее которых нет на свете. В последний раз она, правда, достала не изумруды, а две восхитительные крупные жемчужины, завернутые в льняную тряпицу, каких еще никто и никогда не видел. Об этих жемчужинах будет рассказано позже.

Когда поиски были закончены, на полу перед нами образовалась небольшая сверкающая груда драгоценностей. Рядом с ними лежали золотые царские регалии, пропитанные благовониями и маслами, издающие удушливый запах пелены и растерзанный труп седовласого фараона Менкаура, воссоединившегося с Осирисом и вечно пребывающего в Аменти.

Мы встали, и нас охватил неодолимый ужас. Теперь, когда дело было сделано и азарт поисков уже не поддерживал наше мужество, ужас был столь велик, что мы не могли вымолвить ни слова. Я подал Клеопатре знак. Она взялась за голову фараона, я взялся за его ноги, вместе мы подняли его, взошли на сфинкса и опустили тело обратно в гроб, где он лежал три тысячи лет. Потом я положил сверху одеяния мумии и сорванные с нее пелены, и мы накрыли гроб крышкой.

После мы собрали великолепные изумруды и те украшения, которые можно было унести без труда. Что мог, я уложил в складки своей одежды, а остальное Клеопатра спрятала у себя на груди. Отягощенные драгоценным грузом, мы последний раз осмотрели мрачное место, саркофаг, его постамент в виде сфинкса с сияющим золотым лицом, который спокойно и как будто насмешливо взирал на нас с непреходящей мудрой загадочной улыбкой, будто издеваясь над нами. Потом мы развернулись и направились к отверстию в потолке.

Под ним мы остановились, и я окликнул евнуха, остававшегося наверху. Ответа не последовало, лишь раздался какой-то негромкий звук, похожий на зловещий смех. Это меня так испугало, что, не осмеливаясь больше звать и подумав, что, если мы здесь задержимся еще на какое-то время, Клеопатра наверняка не выдержит и лишится чувств, я схватился за веревку и полез вверх. Благо, силы и ловкости мне было не занимать, поэтому я быстро добрался до верхнего коридора. Там я увидел горящий светильник, но евнуха не было. Решив, что он отошел немного в сторону, где сел и заснул (что потом подтвердилось), я велел Клеопатре обвязать себя веревкой вокруг пояса и с большим трудом поднял ее наверх. Затем, немного отдохнув, мы отправились на поиски евнуха.

– Должно быть, он так испугался, что сбежал, оставив светильник, – заметила Клеопатра. – О боги! Кто это там сидит?

Я стал всматриваться в темноту, вытянув вперед руки со светильниками, и вот что их свет выхватил из темноты. Даже сейчас, когда я представляю себе это, у меня холодеет сердце! Там, лицом к нам, прислонившись спиной к каменной стене и раскинув в стороны руки, сидел евнух. Мертвый! Глаза и рот его были раскрыты, жирные щеки обвисли, редкие волосы стояли дыбом, а на лице его застыла печать такого невыразимого ужаса, что, глядя на него, самому можно было сойти с ума. Но самое страшное было то, что у него на подбородке, вцепившись в кожу когтями задних лап, сидела та самая огромная седая летучая мышь, которая улетела в небо, когда мы вошли в пирамиду, но потом вернулась и последовала за нами в самое сердце гробницы. Она висела на подбородке мертвого евнуха, медленно раскачиваясь, и смотрела на нас красными горящими глазами.

Оцепенев от ужаса, мы, едва держась на ногах, молча взирали на это омерзительное чудовище, а потом оно расправило свои гигантские крылья, разжало когти, выпустило подбородок евнуха и ринулось на нас. Зависнув в воздухе прямо перед лицом Клеопатры, обмахивая ее своими белыми крыльями, оно издало крик, похожий на гневный вопль разъяренной женщины, порхнуло в сторону своей оскверненной гробницы и исчезло в ведущем в склеп колодце. Я обессиленно прижался к стене, а Клеопатра упала на пол, накрыла голову руками и стала отчаянно кричать так, что не могла остановиться, и гулкие коридоры зазвенели от ее криков, эхо многократно множило и усиливало эти пронзительные звуки, и, казалось, стены расколются от хриплых отчаянных воплей.

– Встань! – крикнул я ей. – Встань и бежим отсюда, пока дух, который преследует нас, не вернулся за нами! Если ты сейчас не соберешься с силами и будешь медлить, ты останешься здесь навсегда.

Она, пошатываясь, поднялась на ноги. Никогда я не забуду ее сверкающие глаза и выражение, которое я в тот миг увидел на ее искаженном ужасом пепельно-сером лице. Я схватил ее за руку, и мы, сжимая светильники, ринулись в коридор мимо жуткого, словно из кошмарного сна, бездыханного тела евнуха. Мы добежали до большой погребальной камеры с саркофагом супруги фараона Менкаура, пересекли ее и бросились в следующую галерею. Что, если существо закрыло все три большие каменные двери? Нет, они оказались открыты, и мы поспешили миновать их. Лишь у последней я задержался для того, чтобы закрыть ее. Известным мне способом я нажал на выступающий камень, и дверь с грохотом рухнула вниз, отрезав нас от мертвого евнуха и того воплощения ужаса, которое, раскачиваясь, висело у него на подбородке. Мы были в белой камере с рельефами на стенах, и нам осталось преодолеть последний крутой подъем. О, этот последний подъем! Дважды Клеопатра оскальзывалась и падала на гладкие полированные камни пола. Второй раз, когда мы прошли уже полпути, она уронила светильник и наверняка съехала бы вместе с ним вниз, если бы я не успел схватить и удержать ее. Но при этом я тоже выронил светильник. Он покатился в оставшуюся позади нас тень, и мы оказались в полной темноте. И может быть, над нами в это время порхало это ужасное крылатое существо из кошмара.