Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле - Александр Юрченко

– Тимофей Григорьевич с батюшкой в Великий Новгород отбыл, – сказал он. – А сын то его, Щавей Скрябин, у меня при дворе.

– Сын то может не знать, – Софья призадумалась.

– Да что ты, матушка, в прятки со мной играешь! – вскликнул Василий. – Неужели думаешь, словам твоим не поверю. Нет в мире никого, кому больше бы верил, чем тебе!

– Ну ладно, – согласилась Софья. – Сам попросил. Пеняй на свою голову, если что не так.

– В тот год братья Великого князя, отца твоего, Иоанна Васильевича, затеяли смуту великую: задумали вместе с семьями и дворами своими к Литве отойти. Хотел отец твой их замирить и послал к ним святителя Ростовского Вассиана, боярина Василия Образца и конюшего Василия Тучко Морозова. Но братья отца твоего, Андрей и Борис, не хотели мириться и просили короля Казимира принять их под своё крыло. В тот же час прознал отец твой, что царь Ахмат решил наказать его за отказ платить дань Большой Орде. Сговорился царь Ахмат с польским королём Казимиром вместе на Москву идти и двинул свои войска степью через Литовские земли, шёл медленно, короля поджидая.

Отец твой послал воевод своих и сына своего, Великого князя Ивана, на берег Оки, чтобы встретить войска Ахмата окаянного, а мне велел собирать свой двор, сестёр твоих и тебя малолетнего, только годик тебе исполнился, и ехать на Бело озеро, ко двору дяди своего, князя Михаила Андреевича Верейского и Белозерского. Дал нам отец твой сто стрельцов и поставил во главе их конюшего Василия Тучко Морозова, и дал ему такой наказ: «Если что со мной, Великим князем случится, будешь беречь жену мою, Великую княгиню, и детей моих. А пойдут татары за вами, уводи их на север к Белому морю, головой своей за них отвечаешь».

Погрузили мы скарб на десять возков и с боярынями да девками дворовыми отъехали в Дмитров, оттуда к Волге, где ждали нас струги под парусами, которые повёл воевода Иван Салтык Травин.

Ты спросишь, любезный сын мой, как попали мы из Дмитрова в Волгу? Мимо него протекает река Яхрома. По ней попали в реку Сестру, а затем по Сестре в Дубну, Дубна же вливается в Волгу. Благодаря такому удобству тамошние купцы имеют великие богатства, так как привозят по Волге разные товары с Каспий моря.

Плыли мы по Волге, минуя Углич из-за ссоры Андрея Угличского с твоим батюшкой. Волоком на реки малые перебирались и по Шексне-реке прибыли на Бело озеро ко двору князя Михаила Андреевича Верейского и Белозерского. Там зимовали уже, когда пришли вести добрые, что царь Ахмат испугался воевод наших и, не дождавшись короля Казимира, ушёл в свои земли, в Большую Орду.

Вернулись в Москву, а бояре крик подняли, что чуть не изменница я, род великокняжеский опозорила. Отец твой на защиту не стал, всей правды не сказал, что он приказал мне на Бело озеро отбыть. А вступились за меня конюший Василий Тучко Морозов, боярин Плещеев, дьяк Долматов, да говорили правду, всю как есть. Да никто не слушал их. Отец твой за «злой» язык обвинил братьев Тучко Морозовых в заговоре, лишил дворов и земли и в оковы посадил. А в летописном своде московском велел написать: «В ту же зиму пришла Великая княгиня Софья из бегов, ибо бегала за Бело озеро с боярынями от татар, не гонима никем. А где ходила, там было пуще татар от боярских холопьев, от кровопийцев христианских. Воздай же им, Господи, по делам их и по лукавству начинаний их, по делам рук их дай им, Господи!»

Так отец твой предательство в семье своей сотворил, чтобы от себя якобы позор в малодушии отвратить. А чего боялся – не понять мне до сих пор. Что плохого в том, что жену с малыми детьми от опасности отвратил?

Вот каково было «бегство» моё на Бело озеро! А кто прав, кто виноват, тебе судить.

Закончила свой рассказ Софья Фоминична, а Василий молчит, словно дар речи потерял. Потом говорит:

– Что же за люди у нас, матушка! За что столько зла у них? Великое дело сделали – Большую Орду от Москвы навсегда отвадили. Зачем эти пересуды? Ведь и в Евангелии говорится: «Не судите и не судимы будете». А батюшка? Просил ли прощения? Простила ли ты его?

Усмехнулась Софья Фоминична:

– Я то простила. Да отец твой так уверовал в обман, что сам считает, что я сама на Бело озеро сбежала. Да Бог с ним! Это лишь малая толика в большой котомке обид. Не хочу старое ворошить.

– А что с защитниками твоими стало, матушка?

– Через три года, когда позабылось всё, выпустил братьев Тучко Морозовых на волю. А землю им в Москве Великий князь, отец твой, не вернул. Дал новую – в Новгороде Великом. Туда стал высылать бояр и советников, что ещё при отце его высоко поднялись и верными слугами были. Среди них и Василий Образец, и Иван Русалка, и Иван Ощеря, и Иван Салтык Травин, и другие. Так-то твой отец благодарит добрых людей за службу!

Василий задумался…

Дело одиннадцатое. Заговор царевны Софьи. Часть 2

Прошёл год. Зимним вечером 7005 года в светлице Софьи Фоминичны собрались верные ей люди. Если сравнивать окружение царевны десять лет тому назад, когда она вызывала к себе Курицына, и сейчас, разница была ощутимой. Тогда при дворе Софьи собирались заморские гости, греки и итальянцы, сейчас это были москвичи: боярские дети и дьяки, люди некогда именитые, но по разным причинам лишившиеся своих титулов, прав и владений.

Софья сидела во главе стола в резном кресле венецианской работы. И в молодости не отличавшаяся красотой, царевна ещё больше располнела, лицо её приобрело грубые мужеподобные черты: особенно выделялись прямой нос с горбинкой, широкие скулы, полные губы, с пушком над верхней губой, густые кустистые брови, но по-прежнему хороши были глаза, чистые, ясные, небесно-голубые, как бирюза.

В углу светлицы, как бы отстраняясь от присутствующих, в позе небожителя, как и подобает человеку, от которого ждут многого, большей частью несбыточного, со скучающим видом ёрзал в кресле княжич Василий.

Напротив царевны сидел Владимир Гусев, сын боярский из рода Добрынских, статный мужчина средних лет, выполнявший мелкие поручения государя, не вязавшиеся с его возрастом, и потому чувствующий себя несправедливо обойдённым. Последним из таких поручений было следующее – Владимир Гусев вместе с сотней других боярских детей сопровождал дочь Иоанна Васильевича в Вильно.

Недовольство положением при дворе он тщательно скрывал, зато при случае намекал на древность своего рода, который выводил от касожского (близкий к осетинам) князя Редеди, убитого князем Мстиславом Тьмутараканьским в Х1 веке.

Добрынские были известным боярским родом, служили великим князьям московским, пока три брата Пётр, Никита и Константин не изменили Василию Тёмному, перейдя на сторону его противников. Никита участвовал в ослеплении Великого князя и бежал с сыновьями в Можайск, а потом в Литву. С той поры Добрынские потеряли и вес, и силу.

Отец Владимира Гусева Елизар был сыном Василия Гуся, младшего брата Петра, Никиты и Константина, служил при дворе князя Ивана Андреевича Можайского, потом был боярином и воеводой князя Андрея Меньшого. Брат Владимира Гусева Юшка Елизаров бежал в Литву в 1492 году при невыясненных обстоятельствах. Двоюродный брат его Василий Образец был боярином, наместником Ивана Молодого в Твери, подвергся опале Иоанна Васильевича.

По правую руку от царевны сидел дьяк Фёдор Стромилов. По фамильному преданию, его предки были из литовского дворянского рода Стромило. Его дед Алексей Стромил был дьяком Василия Тёмного, изменил ему и бежал с Никитой Добрынским в Можайск. По ходатайству митрополита Ионы Великий князь помиловал Алексея Стромила и отдал его вместе с вотчиной и всем имуществом в дом митрополита на вечное время. Известно, что Фёдор Стромилов был дьяком у Великого князя Ивана Молодого в Твери.

По левую руку от царевны сидел Афанасий Еропкин, боярский сын из фоминско-березуцкой ветви смоленских князей. Основатель рода Еропкиных Иван Остафьевич Еропка, потомок Рюриковичей в 16 колене, после занятия литовским князем Витовтом Смоленска лишился удела, бежал в Москву и служил боярином и воеводой у Василия Тёмного.

По правую руку от Гусева сидел Щавей Скрябиниз рода смоленских князей Фоминских. Свои княжеские титулы и уделы предки Щавея давно потеряли. Его отец Тимофей Григорьевич Скряба Травин был известным воеводой, покорителем Югры и Вятки. Сын, немощный и вялый, был слабой тенью своего отца.

По левую руку от Гусева сидел Поярок, самый неродовитый из собравшихся, но весьма деятельный молодой человек. Он приходился родным братом Ивану Дмитриевичу Руно.

Чуть в стороне, ближе к княжичу, сидел его сверстник и друг, князь Иван Иванович Палецкий, за малый рост и длинный нос носивший прозвище Хруль, молодой человек без определённых занятий.