Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле - Александр Юрченко

Царевна Софья тоже не спала в ночь после венчания Дмитрия…

Случилось то, чего она так боялась и ждала последние годы. И что же? Ни злости, ни ненависти к супругу. Только желание бороться и доказать, что она госпожа в этом княжестве. Как это сделать, царевна знала.

Первым делом Софья, сказавшись больной, вызвала придворного врача Николая Булева. Подозрений это не могло вызвать, так как Булев лечил семью Великого князя. Разговор вышел таким, что стоит привести его полностью.

– Что случилось Софья Фоминична? – врач стремительной походкой подошёл к царевне Софье. За десять лет, что Булев находился в Московии, он хорошо выучил русский язык: не только общался, но и писал книги на русском.

– Так… Голова болит, не спала всю ночь, – Софья потупила взор.

Врач взял в руки ладонь царевны и прислушался к пульсу. Через минуту, взглянув в глаза царевны Софьи, он вынес свой вердикт:

– Не из-за головы, Софья Фоминична, ты вызвала меня.

– Верно, – согласилась Софья. – Болит не голова, а душа. Но врачи душу не лечат, это удел священников. У меня в молодости был хороший наставник, кардинал Виссарион. Ты знаешь, Николай, я воспитывалась при дворе папы Римского.

– Знаю, – ответил Булев. – Архиепископ Геннадий говорил мне об этом. Несколько лет после приезда в Московию Булев жил при дворе архиепископа Новгородского и рассчитывал Пасхалии после 7000 года. Собственно, для этого он и был привезён Юрием Траханиотом в Московию.

– Что ещё говорил Владыка Геннадий? – усмехнулась Софья.

– Что ты, Софья Фоминична, защищаешь православие от ереси, аки львица дитя своё родное.

– Да, но муж мой слишком ценит главу еретиков. Знаешь, кто это? – Софья испытующе глядела в глаза Булеву.

Последовала длительная пауза, во время которой врач внимательно рассматривал свои остроносые немецкие башмаки.

– Я бы не хотел, Великая княгиня, говорить об этом. Мой удел – лечить болезных людей.

– Ты знаешь, Николай, что Юрий Траханиот пригласил тебя в Московию по моей просьбе? Я хотела помочь Владыке. Он, бедный, верил в конец света и поначалу посчитал ненужным рассчитывать Пасхалии. Кому они сгодятся после конца света? Потом я рассказала Иоанну Васильевичу о том, что ты, Булев, не только хороший врач, но и звездочёт. Любит мой муж небесные загадки разгадывать. Единственное, утаила, что ты служил при дворе папы Римского.

– Я благодарен, Софья Фоминична.

Булев отвесил низкий поклон.

– Служить Иоанну Васильевичу лекарем дело непростое, – Софья улыбнулась приветливо. – Двух лекаришек Великий князь казнил на Москва-реке. Намедни бабок моих, травниц, утопил.

– Знаю, Софья Фоминична, – Булев кивнул головой. – Такова судьба врача. Мы не имеем права ошибаться. Особенно, когда речь идёт о великих князьях.

– Ты, Булев, имеешь в виду Великого князя Иоанна Иоанновича? – Царевна продолжала улыбаться.

Булев кивнул и продолжил:

– Его лечил венецианец Леон горячими примочками и распариванием ног в горячей воде. Сдаётся мне, ошибся Леон. По описанию болезни, им оставленному, больному нужно было к ногам лёд прикладывать.

– Ты хороший лекарь, Николай, – Софья прищурила свои бирюзовые глаза. – Будешь лечить меня. У меня к старости болезнь ног открылась. У Иоанна Васильевича тоже здоровье никуда не годится. Устал он, почитай, сорок лет на престоле. Не вечны мы с ним. Заслужишь доверие, будешь лечить сына нашего Василия Иоанновича, когда он великое княжение примет.

Булев поклонился. Казалось, что глаза его с хитрыми искорками подмигивают царевне. Нет, показалось, не может какой-то лекаришко с царевной вести себя запросто.

– Благодарю, Софья Фоминична.

– Рано ещё благодарить. Доверие оправдать надо. Может, теперь скажешь, кто у нас главный еретик? – губы Софьи по-прежнему улыбались, но в глазах её Булев увидел леденящую душу непреодолимую силу, всю сметающую на пути. Попади под такую лавину страстей человеческих, вряд ли останешься целёхоньким.

– Государев дьяк Курицын, – ответил лекарь, слегка запинаясь.

– Молодец.

– А кто главный покровитель дьяка Курицына?

Булев на мгновение задумался. Он знал, что Курицыну покровительствует сам государь. Об этом говорили ему и Геннадий Новгородский, и Иосиф Волоцкий. Какой ответ ждёт от него властная царевна? Наконец, он решился:

– Невестка его, Елена Волошанка, – лекарь отвечал теперь уже твёрдо, без запинки.

– Молодец, Булев. А как ты считаешь, может сын еретички править христианским государством?

Булев развёл руками.

– Никак нет. В христианских странах еретиков на кострах заживо сжигают.

– Ну, ступай, – бросила Софья устало. – Будешь лекарем у Василия Иоанновича, обещаю. Супругу моему передай: занемогла я, архимандриту Митрофану хочу исповедоваться, пусть пришлёт его мне.

О чём говорила царевна с государевым духовником, неизвестно. В летописях об этом ничего не сказано. Оно и понятно, на то и есть тайна исповеди, чтобы тайной остаться.

Отпустив архимандрита Митрофана, царевна села за столик и стала писать письмо брату Андреасу.

«Благородный брат мой! До меня дошли слухи, что ты считаешь, что я осуждаю тебя за то, что ты продал королю Франции свои права на престол Царьграда и Трапезунда. Знай, что это не так.

Дочь твоя Мария, о судьбе которой ты так беспокоился, живёт припеваючи в Великом княжестве Литовском. Муж её Василий, князь Верейский и Белозерский, наделён в Литве землями и поместьями немалыми, несёт службу Великому князю Александру. Супруг мой Великий князь Иоанн Васильевич простил Василия за непослушание и бегство в Литву и разрешил ему вернуться. Но Василий возвращаться не хочет, хотя раньше просился обратно.

Есть, Андреас, у меня к тебе просьба заветная. Как тебе известно, муж мой, Великий князь и государь всея Руси, великий ревнитель православия. Того же требует он и от всей семьи нашей великокняжеской. На многие вопросы я здесь не могу найти ответа, хотя книг перечитала множество великое, особенно из тех, что взяла с собой из Рима. Дьяк и советчик Иоанна Фёдор Курицын три года провёл при дворе венгерского короля Матфея и зело начитан тех книг, что нашёл в королевской библиотеке, а она, по слухам, самая большая среди других государств христианских. У Матфея при дворе были и италийские философы, которые того короля просвещали.

Прошу тебя, дорогой брат, не мог бы ты прислать нам на службу кого-нибудь из людей, знающих римских и греческих писателей, Библию, и имеющих своё суждение об устройстве человеческого разума и вселенной, не обязательно священнического чина. Если не получится прислать такого, посоветуй, может, мы посла пошлём в Венецию. А пока прошу поискать трудов новых италийских философов, чтобы я не хуже дьяка Курицына знала. Да и племянник твой Василий охоч до книг, сгодятся ему те, что ты пришлёшь для тех дел, к которым он предназначен по роду своего происхождения. За сим прощаюсь, любящая тебя сестрица Зоя Палеолог в девичестве, Великая княгиня Московская Софья отныне и на века».

Написав письмо и теперь думая о том, как переправить его к брату в Рим, царевна Софья заснула так крепко и спокойно, как давно уже с ней не бывало.

Был ещё один человек в Великом княжестве Московском, который хотел бы, как царевна Софья, заснуть сном праведника, выполнившего святой долг перед собой и отечеством, да не мог. Это был князь Иван Юрьевич Патрикеев. Хотя жил он в Москве от рождения, душа его тянулась к Литве, которую он никогда не видал, где рождены были его предки, и не такие уж далёкие: и его отец, и его дед. Тяга эта усилилась с той поры, как занялся он сватовством к дочери своего покровителя, Великого князя Иоанна Васильевича, и как несколько раз по приказу государя имел сношения со знатными панами Литовской рады.

Венчание Дмитрия-внука и радовало, и огорчало князя Патрикеева одновременно. Радовало, потому что проиграла борьбу за наследство нелюбимая боярами царевна Софья. Но это же и огорчало. Софья, из любви к дочери, всей душой стремилась к миру с Литвой. В этом её интересы совпадали с патрикеевскими. Он тоже желал мира всей душой. Ведь как не крути, а Елена Волошанка будет вести дело к войне с Александром, чтобы помочь отцу Стефану Великому, непрестанно воевавшему и с Польшей, и с Литвой.

Патрикеев видел, как разрывается Иоанн Васильевич между понятием семейного долга, который велит любить зятя, и той большой целью, которую поставил для себя государь: объединить все земли русские. Для того и придумал себе Иоанн Васильевич новый титул – государь всея Руси, признать который, хотя бы величая так тестя в письмах, никак не хотел упрямый литовский зять, чтобы заявить на весь мир о своих правах наследовать Великую Русь. Понимал Патрикеев и Великого князя Литовского, который сделал приставку к названию своего княжества – Великое Литовское и Русское: ведь русских земель в Литве гораздо больше, чем исконных литовских. Отдай эти земли ненасытному Иоанну, и где там будет сама Литва? Примостится на клочке земли у берега холодного Балтийского моря? Да перевернутся в гробу его великие предки, создавшие Великую Литву.